Религия

Борода как пропуск в рай

6 2655

Глядя на те события и их последствия из дня сегодняшнего, понимаешь, что если виноватые в том споре были, то правых не было. И это самое печальное…

В 1654 году патриарх Никон обращается к Вселенскому Константинопольскому патриарху Паисию с перечнем из 27 вопросов, которые активно дебатировались в полемике со старообрядцами. Целью было получить санкцию на дальнейшие реформы и гонения.

Но, не дождавшись ответа, с благословения приехавшего в Москву за милостыней антиохийский патриарха Макария, на соборе 1655 года он осуждает двуперстное крестное знамение и иные принятые в русской церкви обычаи.

Между тем, в пришедшем в скором времени послании Паисия было сказано: «если случится, что какая-нибудь церковь будет отличаться от другой какими либо порядками, неважными и несущественными для веры, или такими, которые не касаются главных членов веры, а относятся к числу незначительных церковных порядков, каково, например, время совершения литургии, или вопрос о том: какими перстами должен благословлять священник и под.; то это не должно производить никакого разделения, если только сохраняется неизменно одна и та же вера. Это потому, что церковь наша не с самого начала получила тот устав чинопоследования, который содержите в настоящее время, а мало-помалу».

То есть, Вселенский патриарх со всей очевидностью предостерегал от зацикленности на обряде. В том же письме, он, впрочем, далее давал ответы на предложенные вопросы, исходя из устоявшейся практики греческих церквей.

Но снова призывал отличать главное от второстепенного: «рабу 6о Господню не подобает сваритися (2 Тим. 11, 24), и особенно в вещах, которых не принадлежат к числу главных и существенных и членов веры».

Никон предостережению не внял, а ответы использовал, как прямое руководство к действию. И действовал, как на Руси водится, с бессмысленной беспощадностью.

Впрочем, к 1666 году он у царя впал в немилость. И сам был осужден на том же соборе. Дальнейшие, еще более жестокие гонения на старообрядцев воздвигнуты были уже непосредственно государственной властью.

То есть, палачи налицо. Неправота их методов очевидна. Но что же жертвы? Они, выходит, были правы?

Проблема в том, что разницы в подходе к вере у первых и вторых, фактически, не было. Если одни готовы были за «неправильное» перстосложение сжигать, то другие в ответ самосжигались, воспринимая «книжную справу», как знак прихода антихриста.

Но антихрист, как выяснилось за истекшие 350 лет, не пришел ни тогда, ни позже. Что, скажем так, зримое доказательство, несущественности непринципиальности в деле спасения тех вопросов из-за которых русские люди друг друга взаимно проклинали.

Старообрядцы выстояли, выжили, донесли свою традицию до наших дней. И по-прежнему, только себя считают истинными христианами. И «радуют» нас, например, нижеследующими откровениями.

Протоиерей Евгений Чунин, настоятель Покровской старообрядческой церкви (РПСЦ) в городе Ржеве:

«Для старообрядца носить бороду — одно из проявлений его сознательной веры и добровольного принятия на себя обязанности исполнения Закона, данного Господом. Эти требования проистекают из Библии: „Да не бриете брад ваших“ (Левит, 19:27)…

…В храмах, где дух православия поддерживается на высоте, бритому человеку не позволят приложиться к кресту, подойти к праздничной иконе или к Евангелию. Есть и такие приходы, где, если мужчина преставился без бороды, его тело не внесут в храм и погребение будут совершать на паперти».

Когда читаешь это, размещенное на старообрядческом сайте «Русская вера», то очевидно, что это не Христов Дух, а ветхозаветный фарисейский.

Что за нелепость: безбородый не может приложиться к иконам безбородых же святых — Димитрия Солунского и Георгия Победоносца? А то, что на Западе изначально брились и вплоть до раскола XI века, это не мешало их признавать православными, это как? А что Христа первые христиане изображали безбородым в образе доброго пастыря, как?

И можно ли вообще представить себе Христа, отвергающим человека по критерию бородатости?

Святитель Димитрий Ростовский некогда, полемизируя со старообрядцами, сказал:

«О книгах же старых и о книгах новых извествуем, яко едино суть, якоже и иконы старые и новые едино суть. Перемена же некиих речей в книгах несть перемена веры: в того же бо Бога и новые книги верить учат, в коего и старые; те же догматы веры и новые книги в себе содержат, кои и старые; и несть никоего противного учения в книгах новых, яко же и в старых. А что некая речения переменили, то не исказили, но исправили. А что раскольщики глаголют, будто святые отцы по старым книгам спаслися, то они от неразумия своего лгут, ибо святые отцы не по книжным наречиям и речам спаслися, но по своему добродетельному житию… Ни по старым бо речениям книжным, ни по новым кто спасается, но по своим добрым делам и вере непорочной».

Зацикленность на обряде, языческая по сути вера в его решающую роль, беда вообще русского религиозного сознания, беда, что Никона, что Аввакума. Тем самым, человеческие установления ставятся выше Воли Божьей, выше свободы Бога миловать человека по искренней вере его.

В этой связи, претензии Руси на статус Третьего Рима, как хранительницы «истинного христианства», выглядят как трагическая нелепость.

Афонские старцы, которых старообрядцы клянут и сегодня, всегда говорят о внутреннем делании, никогда — о внешнем. Когда обряд заменяет закон любви, данный Христом, это не праведность, а богохульство.