Уже несколько месяцев Дебальцево контролируется украинской армией. Мы не раз проезжали этот чрезвычайно милитаризованный перекрёсток ещё во времена крушения «Боинга». Почти всегда журналистам всех стран здесь строго отказывали в съёмке, что справедливо: данный населённый пункт, находящийся ровно на середине трассы между Донецком и Луганском, имеет стратегическое значение. Здесь блокируется строгим контролем одна из прямых, привычных для жителей региона транспортных артерий. И контроль этот – не только под дулами «калашниковых», но и танков. Стоит отметить, что украинская армия здесь выполняет и функции полиции: проверяет лицензии на грузы в фурах, акцизы на алкоголь, а даже у рядовых таксистов смотрит не только паспорта, но и технические документы на машины.

Мы узнали из утренних сводок «Пресс-центра АТО», что Дебальцево вновь подвергалось обстрелам со стороны ополчения республик. В условиях отсутствия серьёзных новостей в Донецке, решили направиться именно туда.

Ещё утром солнечный день омрачила страшная для нас новость: таксист Рома, работавший ещё с апреля со многими европейскими и российскими журналистами, разбился на традиционном пути в нашу гостиницу. Светлая память Роме, это был весёлый и смелый парень. Смерть даже на войне подходит иногда с неожиданной стороны: он вместе с репортёрами не раз находился в зоне обстрелов и вот, не увернулся от гибели в мирное утро, в родном городе…

Омрачённые, молчаливые мы следовали через зоны, контролируемые ополчением. Бойцы здесь всё чаще сменяют ветровки на старенькие камуфляжные бушлаты, на постах появляются «буржуйки». Один из пожилых ДНР-овцев на последнем перед силами Украины посту предупреждает об опасности нашего пути:

— Нас здесь снайперша обстреливает. Мы уже сутки за ней охотимся, но никак не можем убрать.

Чрезвычайно разбитые дороги, машина цепляет дном буквально каждые 20 метров. Водитель признаётся, что только сейчас, в условиях перекрытия основного шоссе, узнал о существовании этих полуасфальтированных троп. Пробиваем колесо, подкачиваем, едем дальше.

В Дебальцево нас сразу провожают в один из придорожных павильонов. Долгий просмотр документов, сначала одним военным, потом другим, потом вызов по рации «командира». Почти сразу дают понять, что дальше нас не пустят. Да, и вообще здесь нам делать нечего:

— О приезде должно было предупредить руководство, а вы слишком внезапно всплыли. Нет и речи, чтобы сделать даже пару нейтральных снимков, даже без бронетехники (заглавное фото сделано ещё в пути, на территории ДНР).

Но предлагают кофе, завязывается разговор. Оба военных возрастом около сорока, говорят по-русски, почти без акцента. С заходящими солдатами также общаются по-русски. Но при этом оказываются из Карпат, представляются добровольцами «Национальной гвардии».

Пока ждём командира, должного вынести нам некий вердикт, беседуем на традиционные в общении военных и прессы темы: когда закончится, на что похоже, роль журналистов и прочее — от Первой мировой войны до Путина. Неожиданно один из «нацгвардейцев» признаётся: «Я на Майдане был со стороны Беркута, стоял на Грушевского, Институтской». Он же хвалит Советский союз, рассказывает про стабильность и дружелюбие в то время.

Свет в комнате электрический, окна завешаны одеялами и проклеены скотчем. Иногда в стенах будто шуршат мыши. Прислушиваюсь, присматриваюсь: это ветер гуляет, свистит, теребит скотч в дырках от осколков.

В это время весьма приветливый нацгвардеец из Львова, по ходу разговора рассказавший о русской жене, о том, что дети говорят на двух языках, вдруг заявляет:

— Я бы с Донецком сделал бы ровно то же, что Россия с Грозным в своё время. Дали ультиматум, а потом как вдарили!

Парадоксальности этим образам и репликам добавляет то, что на экране в комнате крутится то российское «ТНТ», то «НТВ».

Внезапно входит парень лет 25-ти, в зауженных вишнёвых брюках, туфлях. Будто только поднялся из московского или киевского метро. Оказывается журналистом одного из украинских каналов. Сходу, видно зная местный диалект, заговаривает с военными по-русски.

— Мы делаем репортаж, о том, как здесь будут организованы выборы.

Военные встречают его без улыбки:

— Какие выборы? Не будет здесь никаких выборов. Ни у нас, ни у жителей Дебальцево.

Репортёр заметно удивляется, но старается быть «на одной волне» с военными. Из дальнейшего разговора убеждается, что нет подготовки, что не запланировано прибытие выездных бригад.

— Мы ничего не знаем о кандидатах, ничего об их программах. Солдатам, оказывается, положено умирать, но не положено голосовать.

— Спасибо, что говорите правду. Она и нужна нам. Но можете сказать это на камеру? — спрашивает парень.

— Никто ничего на камеру здесь говорить не будет.

Ещё несколько минут идёт эмоциональная беседа, невольным слушателем которой становимся мы, прибывшие из Донецка. Говорят и о числе раненых, убитых, о том, что «выборы ничего не изменят», «сменятся сидящие у кормушки». Завершает диалог, уже на пороге, провожая репортёра, тот самый военный, что стоял на стороне Януковича в «правительственном квартале» Киева:

— Как думаешь, что будут чувствовать те солдаты, которые эту новую власть не выберут, даже не будут иметь возможности выбрать? Майдан был карамелькой, а шоколодка ещё впереди. Подумай об этом.

Вскоре приходит командир, которого ждём уже часа полтора. Сам в маске, наиболее тщательным образом просматривает документы. Переписывает всех. Вердикт однозначный:

— Направляйтесь обратно в Донецк, какая-либо съёмка категорически запрещена. Комментариев не будет.