Можно дотянуться рукой почти до каждой технологии, вокруг которой разворачивается очередная человеческая драма.

Кажется, что все новое унифицирующее жизнь, глобализирующее человеческое существо, должно непременно служить каждому во благо. Должно сделать мир более справедливым и прозрачным.

Конституция абсолютного общего добра, при котором вообще нет горя и печали.

Отказываясь быть добросердечными и честными индивидуально, мы перелагаем эту ответственность на Большого брата, который обязан следить за тем… Нет, не чтобы мы были добрыми людьми, а чтобы мы поддерживали принятый стандарт доброты. Как улыбка, которую вызывает не чувство, а насильственное логически обоснованное усилие над мышцами лица.

И ловушка всеобщей усреднённой доброты лежит в том месте, где мы понимаем, что добро для одного- зло для другого. Что нельзя сравнять мягкое и мокрое. Что всякая немощь и несправедливость — есть место не только для боли и страдания, но и для обретения Бога, для сотворения самых великих чудес добродетели, ибо как сказано в писании: «Посему я благодушествую в немощах, в обидах, в нуждах, в гонениях, в притеснениях за Христа, ибо, когда я немощен, тогда силен» (2 Кор. 12, 9−10).

Не познав зла, нельзя познать добра.

Получается, что всеобщее усреднённое добро попросту уничтожает добро настоящее, заменяет настоявшую искренность бесконечным стандартизированным лицемерием.

Ложь и лицемерие — главные враги человека, а когда технологии манят надеждой выиграть в «казино», живописуя образ победителя, человек совершенно теряет невозмутимость, и очертя голову, бросается в омут в надежде на удачу.

Но казино существует не для того, чтобы дарить удачу, а для того чтобы обогащать хозяев.

Усреднённое добро — и есть самое настоящее зло.

Добро приходящее в мир не по доброй воле, а по принуждению тысячи камер- такое же зло. Если внутренний контроль и осознание заменялся страхом кнута, и надеждой на пряник- человек теряет личность, и отдаётся целиком во власть машины.

Добровольно обращаясь из субъекта жизни в объект взаимного потребления.

А коль скоро человек самовольной обращает себя в пищу- непременно найдётся тот, кто стоит на верхней ступени пищевой цепи — и съесть его.