Дзен
Телеграм
Фракция ЛДПР в Госдуме в пятницу внесла законопроект об отказе от ЕГЭ.
Инициатива предусматривает отмену ЕГЭ в качестве выпускного и вступительного испытания при приеме в вузы. Вместо этого предлагается ввести государственные экзамены по образовательным программам основного общего и среднего общего образования — по сути, возврат к формату, существовавшему до введения в 2002 году нынешней системы «проставления галочек» напротив готовых ответов.
Среди специалистов сферы народного образования практически сложился консенсус, что система ЕГЭ в ее нынешнем виде не позволяет объективно оценить уровень знаний выпускников, допускает широкие возможности для фальсификаций и злоупотреблений, а в целом — является мощным «драйвером» снижения уровня знаний учащихся и их массовой дебилизации.
Другое дело, что не существует консенсуса, чем заменить ЕГЭ, и к данным спорам в этом смысле очень подходит афоризм Уинстона Черчилля, сказанный, правда, по совершенно иному поводу: «Демократия — очень плохая форма правления. Но беда в том, что все прочие формы еще хуже».
С 2009 года ЕГЭ служит в России одновременно выпускным экзаменом в школе и вступительным экзаменом в вуз. Кому интересно, может посмотреть, каков был проходной балл на различные специальности в МГУ в 2017/2018 учебном году.
Нарушители тишины
Относиться всерьез к этой инициативе невозможно уже просто потому, что она была внесена 16 марта, накануне «дня тишины» перед выборами, и цель ее — просто напомнить о себе, уверен научный руководитель Института проблем образовательной политики Александр Адамский.
«Что ЕГЭ не идеален — с этим никто не спорит. Но, с другой стороны, огульно называть его причиной всех проблем в российском образовании, как это сделали депутаты от ЛДПР, тоже было бы несправедливо», — сказал он «Ридусу».
По словам Адамского, ни один экзамен, предназначенный для массовой проверки большого числа людей, не в состоянии обеспечить индивидуальный анализ умственных и творческих способностей экзаменующихся. Более того, школьные выпускные экзамены вообще такую цель не ставят, подчеркивает он: средняя школа рассчитана на средний же уровень.
«Те школьники и их родители, которые задолго до последнего звонка ставят перед собой задачу поступить в вуз, идут к этой цели чуть ли не с первого класса. Такие дети участвуют в предметных олимпиадах, посещают внешкольные дополнительные занятия — к примеру, мы у себя проводим уроки физики на английском языке — и т. д. Для таких детей часто собственно школа превращается во второстепенное учебное заведение, в то время как основное образование они получают где-то еще», — говорит эксперт.
Идеальный кошмар
В качестве доказательства, что попытки найти способ «идеального» экзамена, свободного от субъективности, коррупционности и прочих огрехов, обречены на провал, педагог приводит труд английского философа XX века Арнольда Тойнби под говорящим названием «Восемь веков экзаменационного кошмара»:
Замысел тестовой системы, каковым является ЕГЭ, состоит не в том, чтобы максимально упростить процесс сдачи экзамена и проверки результатов, а в том, что проверять знания школьников должны не те учителя, которые их учат, рассказывает Адамский.
Идея такого «разделения властей» понятна: преподаватель и его ученик в равной мере заинтересованы в том, чтобы показать на экзаменах высокие результаты.
В своей книге «Freakonomics» (что можно перевести примерно как «Придуркономика») американские исследователи Стивен Левитт и Стефан Дабнер рассказали, что, по результатам инспекций, едва ли не три четверти учителей в тех штатах, где практикуется аналог ЕГЭ, вступали в сговор с учениками с целью завышения результатов тестов.
По результатам аналогичных проверок в России, в некоторых регионах Северного Кавказа число таких фальсификаций достигало ста процентов.
По мнению американских исследователей, сама система, при которой оценка труда учителей зависит от результатов, показанных их учениками на экзаменах, провоцирует на подобную практику.
Тем не менее даже в системе ЕГЭ возможно снизить число «договорных матчей», считает Адамский.
«Доказательством реального, а не „договорного“ качества знаний выпускника служит экзамен, вопросы для которого генерируются непосредственно в момент экзамена, — у возможных нечистоплотных экзаменаторов в этом случае просто не остается времени на подтасовку. Для этого должна быть задействована компьютеризированная система, которая генерирует вопросы тестов в режиме реального времени, и выпускники отвечают на них не на бумажных бланках, пробелы в которых учитель может заполнить вместо учеников, а в электронном виде, где такая подмена будет невозможна», — говорит педагог.
Ушли в разрыв
В начале года автор этих строк гулял с сыном-школьником по вертикали главного здания МГУ, и в процессе спуска с 28-го этажа мы познакомились на одном этаже с несколькими студентками, а на другом — с одним из преподавателей мехмата.
Независимо друг от друга (именно поэтому их свидетельствам хочется доверять) они рассказали нам, что результаты ЕГЭ практически не играют никакой роли при поступлении в вузы: как раз потому, что вузовские преподаватели знают подлинную цену школьным оценкам вообще и егэшным в частности.
«Мы обращаем очень мало внимания на школьные успехи или, наоборот, неуспехи абитуриентов. Наш опыт доказывает, что между результатом ЕГЭ и результатами вступительных экзаменов практически нет никакой корреляции, ни в положительную, ни в отрицательную сторону. На сегодня между школьным и вузовским образованием существует колоссальный разрыв, именно поэтому на многих факультетах МГУ работают специальные школы, где подростки получают дополнительное образование, дающее им возможность сдать вступительные экзамены», — рассказал нам преподаватель «Малого мехмата», одной из таких дополнительных школ.
Студентки (одна приехала в Москву из Калуги, вторая из Вологды) подтвердили сказанное, приведя в качестве доказательства свои личные истории.
По их словам, в школе они учились преимущественно на тройки: школьная программа была для них «неинтересной и тупой». Тем не менее, говорят они, на философский факультет МГУ обе поступили с первой попытки.