Мэр Екатеринбурга Высокинский выступил в обычном стиле публичного регионального инфраструктурного лоббиста. Сказал, что на Урале нужен один большой аэропорт — хаб (понятно, с колокольни Высокинского — в Екатерингбурге), а соседние челябинцы туда — в хаб этот — могут подтягиваться по ВСМ (высокоскоростной магистрали), потому что время в пути будет немногим больше, чем от Москвы до аэропорта Домодедово на электричке. Такая транспортная схема собственно и придаст по мнению Высокинского осмысленность существованию той самой ВСМ (она дико дорогая, кстати) раз и самой агломерации (а вместе с ней и межрегиональному развитию) два.

Заявление не сильно приятное Челябинску, конечно, но обладающее формальной логикой и демонстрации некоей заботы и о будущем, и о бюджете. Что можно было бы сделать обиженным челябинцам: рассказать про свое видение «агломерации», объяснить зачем планируется та самая ВСМ, придумать и опубличить какую то идею для собственного аэропорта, которая позволила бы различить по функциям транспортный авиационный хаб в Екатеринбурге и Челябинске.

Что сделали челябинцы? «Заявление провинциальное», «Мы это без последствий не оставим», «А не надо завидовать!», «Заявление, которое хоронит Высокинского как профессионала», «Не по Сеньке шапка», «А в нашем втором городе — Магнитогорске есть аэропорт, а в ихнем втором городе — Нижнем Тагиле — нету», «Тут нет поля для дискуссий», «Поставил себя против федеральных министров и руководства страны» и много прочего в таком же роде. Такая смесь казарменного остроумия, самоуничижения перед лицом начальства в стиле «Слово „губернатор“ пишется с большой Гэ, если речь об отце нашем идет» — и крайне обостренного чувства региональной самости.

Такая вот дискуссия вышла. Один про синергетический эффект, ему в ответ: «Тебя, дебила, начальник твой накажет, потому что наш начальник („Губернатор с большой Гэ“) уже в Москве все согласовал и нечего тут рассуждать».

И было бы все это реально смешной историей, иллюстрирующей разницу в подходах и качестве уральских элит, если бы не одно «но». А ведь действительно. Как и почему принимается решения о том или ином дико дорогом инфраструктурном проекте?

Дорога — ок. А зачем? Откуда и куда. Какую задачу решает. Аэропорт? Ок. А зачем, кто и почему туда будет летать, если рядом такой же. ВСМ эта чертова. А зачем? Какую задачу она решает? Кто будет билеты покупать и грузы таскать?

У нас с советских времен считается, что любой объект такого рода — это хорошо. «Там где раньше тигры, гм, испражнялись, мы проложим магистрали!» — и порядок. Большой инфраструктурный объект — это не просто способ освоить бюджет и дать своим заработать, это памятник «государственного подхода» большого же руководителя. Пирамида на вечную память.

Но ведь вопросы национального инфраструктурного развития это не вопрос воздвижения зиккурата губернатору X с учетом коммерческих интересов групп элиты, ориентирующихся на этого губернатора. Должны быть и другие аргументы, кроме того, что в «городе пройдут международные события, поэтому нам такой мегасупераэропорт нужен, чтобы все гости офигели» и «не вашего скотского ума дела, что там наш Губернатор в Москве пробил».

История про то как поссорился свердловчанин Высокинский со всеми патриотичными челябинцами — это история прежде всего про то, что инфраструктурное развитие нуждается в объяснениях и осмысленности, которых у нас повсеместно — от Сахалинского моста до безумных, уничтожающих жизнь целых сообществ — дорожных и градостроительных проектов в Москве и Московской области — не достает.