ФСБ России сообщила в четверг о пресечении в Томской области деятельности организованной группы, занимавшейся через интернет сбором средств для международной террористической организации «Исламское государство» (запрещена в РФ).

В деятельности этой группы участвовали граждане России — сторонники создания так называемого Всемирного исламского халифата.

Пока же спецслужбы отлавливают казначеев террористов в интернете, глава Совета по правам человека при главе Чеченской Республики Хеда Саратова прилетела в Москву, чтобы привлечь внимание федеральных властей к судьбе нескольких тысяч россиянок, несколько лет пробывших на территории ИГ, хлебнувших там лиха и запросившихся обратно в Россию.

Судьбы этих женщин завязались таким тугим узлом, что развязывать его теперь приходится на государственном уровне.

Уроженка Махачкалы Залина Габибулаева попала в ИГ в 2014 году, соблазнившись, по ее словам, на рассказы знакомых о том, что на контролируемой боевиками территории можно жить на 100 долларов в месяц, ни в чем себе не отказывая. На тот момент ей было 33, и у нее уже было четверо детей, от трех лет до 15, но не было мужа (он погиб в 2010).

Чтобы попасть в ИГ, я с детьми перешла турецко-сирийскую границу, которую никто не охранял, доехала на попутках в город Тапка, где у меня был адрес этих знакомых. Первые полгода я жила у них в доме, но поскольку женщине без мужа там находиться очень тяжело, мне пришлось снова выйти замуж. Естественно, он был боевиком ИГ, других мужчин там просто нет, — рассказала она «Ридусу».

«Семейное счастье» продлилось всего несколько месяцев: муж Залины погиб при попадании ракеты, выпущенной с дрона антитеррористической коалиции. И у нее не оставалось иного выхода, как пробираться обратно на родину, где она не была с 2010 года.

Габибулаева — одна из нескольких тысяч россиянок, которые оказались в Сирии и, частично, в Ираке, по «выбору без выбора» — они уехали туда вслед за своими мужьями, отцами своих детей.

В тот момент большинство этих женщин не задумывались, чем их мужья намерены заниматься в чужой стране, и еще меньше просчитывали, как сложится их жизнь после этого шага. Они отправились в лагеря террористов по принципу «куда иголка, туда и нитка».

Однако у тех сил, игрушками которых эти женщины, по сути, стали, отношение к ним совсем не сентиментальное.

В первую очередь, никаких сентиментов нет и не было у самих командиров ИГ, восприятие которыми жен своих бойцов мало чем отличалось от восприятия ими всей прочей «матчасти»: «Молчи, женщина». Жены были и остаются в глазах полевых командиров чем-то вроде домашней утвари.

В нормальном государстве вдовы военнослужащих, погибших в бою, получают от этого государства всяческую поддержку и почет. В «диком поле» (или дикой пустыне), какой является подконтрольная ИГ территория, понятия о долге тех, кто отправил бойцов в бой, перед родственниками погибших шахидов, отсутствует как таковое.

Командиры ИГ — это ведь отмороженные бандиты. Когда их бойцы погибали, они в тот же момент забывали, что у такого бойца могло быть по четыре-пять детей, и что матери этих детей остаются без какой бы то ни было поддержки. Эти женщины моментально переходили на положение пленниц: их никто не содержал, но и покинуть территорию, удерживаемую террористами, им не позволяли, — рассказывает «Ридусу» Саратова.

Россиянки начали появляться в расположениях ИГ с 2014 года, и они разительно отличались от местных женщин. Многие жены российских игиловцев имеют высшее образование, красные дипломы (утверждает Саратова), и на фоне необразованных, забитых арабок они составляли своего рода «элиту».

Это сыграло с ними злую шутку: вдовам игиловских бойцов теперь очень сложно доказывать, что они не знали, во что их втягивают мужья.

Представители спецслужб РФ не скрывают от этих женщин, что в случае возвращения на родину им грозит уголовное преследование, самое мягкое из которых — нелегальное пересечение границы. Даже если сами эти женщины не держали в руках оружие, над ними висит еще и статья «Пособничество», ведь они по умолчанию так или иначе помогали своим мужьям — хотя бы по бытовым вопросам, — говорит правозащитница.

В 2017 году президент России Владимир Путин упоминал, что в Сирии воюет порядка девяти тысяч боевиков из стран бывшего СССР, около четырех тысяч из них — с паспортами РФ.

Первые «возвращенки» стали появляться на территории Сирии, подконтрольной официальной армии этой страны, вскоре после того, как территория ИГ стала сжиматься под ударами правительственных сил, поддерживаемых российским контингентом. Постепенно эти ручейки превратились в реку. Однако на пути этой «реки» оказались плотины, преодолеть которые россиянкам самостоятельно оказывается не под силу.

Саратова рассказывает, что хотя число обращений к ней с просьбами помочь через эту «плотину» перебраться, идет на тысячи, пока удалось вывезти лишь около сотни женщин.

Обычная схема возвращения «блудных дочерей» на родину такова. Женщины собираются маленькими группами по несколько человек, сбрасываются на услуги проводников, и в назначенное время те переводят их через «дыры» в линиях разграничения между враждующими сирийскими фракциями — как правило, в курдские районы, считающиеся безопасными.

Разумеется, такие переговоры ведутся в строжайшей тайне и сопряжены со смертельным риском. Если полевые командиры ИГ хотя бы заподозрят этих женщин в «измене», их судьба будет решена даже без видимости военно-полевого суда. В лучшем случае — пристрелят на месте. В худшем — забьют камнями (вполне «юридическая» практика у исламистов).

Понимают это и проводники, поэтому их услуги обходятся в несколько тысяч евро с каждой группы — суммы, которые не имеющие никаких заработков женщины собирают с миру по нитке, вскладчину.

Но покинуть территорию, удерживаемую террористами — только половина дела.

Ручейки возвращающихся вдов сливаются воедино на российской авиабазе Хмейним, где они ожидают прибытия самолетов для возвращения в Россию.

До последнего времени такие борты организовывались стараниями Рамзана Кадырова, хотя далеко не все эти женщины чеченки, там множество жительниц из других регионов, в том числе из Москвы (правда, в 24-страничном списке, который представила Саратова, нет ни одной однозначно русской фамилии. — Прим. «Ридуса»). Учитывая, что некоторые такие рейсы включали сопровождение боевыми истребителями до выхода из воздушного пространства Сирии, это стоило миллионы, и оплачивалось полностью из фонда им. Ахмата Кадырова, — говорит Саратова.

Оговорка «до последнего времени» не случайна.

По словам правозащитницы, если раньше возвращение россиянок на родину проходило более-менее гладко (после того, как им удавалось вырваться с территории ИГ), то в последнее время настроения российских властей стали менее гостеприимными.

Нам стали достаточно откровенно намекать, что репатриация вдов террористов нежелательна, потому что спецслужбы России опасаются, что эти женщины принесут в Россию экстремистскую идеологию и самим своим присутствием будут вербовать других россиянок в ряды террористов. То есть эти женщины оказались между молотом и наковальней: в Сирии им грозит смерть, в России — тюрьма, — говорит Саратова.

Это подтвердил «Ридусу» руководитель Национального антитеррористического фонда Виктор Куликов.

Влезть в душу этим женщинам невозможно, здесь никакой детектор лжи не поможет. Кто-то, может быть, в самом деле перевоспитается и вольется в нормальную жизнь. Но у государства нет никаких гарантий, что какие-то из этих вдов не служат эмиссарами экстремистов, что их не подвергли настолько глубокой психологической обработке, что они превратились в мины замедленного действия. Для государственной безопасности было бы лучше всего, если бы эти женщины никогда не вернулись в Россию, — считает он.

Тем не менее, даже понимая, что в России на них будет поставлено позорное клеймо, вдовы террористов стремятся обратно. И многие из них уже ощутили на себе последствия непродуманных решений о бегстве в ИГ: российские суды приговаривают «репатрианток» к различным срокам тюремного заключения, в том числе и длительным. Так, Залина Габибулаева получила шесть лет по статье «Пособничество».

Правда, большинство таких приговоров дается с отсрочкой до 14-летия младшего ребенка осужденных матерей. В ряде случаев, это означает, что осужденные будут оставаться на свободе еще более десяти лет.

Эти 10—14 лет дают вернувшимся женщинам надежду, что к моменту истечения отсрочки что-то может смягчиться либо в российском законодательстве, либо в самом отношении государства к таким осужденным. Либо сами эти женщины своим поведением заслужат смягчения приговора.

Мы, правозащитники, тоже на это надеемся. Я лично обращалась к [директору ФСБ] Александру Бортникову с такими просьбами, — говорит Саратова.

Пока же большинство «отсрочниц» переезжают после судов на постоянное жительство в Чечню — по словам Саратовой, именно в этом регионе они ощущают себя психологически комфортнее всего, даже по сравнению с соседним Дагестаном.