День 10.12.11 был днем, который был прожит не зря. В Казани, как и по всей стране, на центральную площадь вышли люди, чтобы показать, что они существуют. Не левые, не правые, не борцы за права меньшинств, не нацисты – вышли знакомые, одноклассники, друзья, одногрупники – люди, которые впервые были на митинге. Они вышли, потому что по-другому их никто не слышит. И потому что это весело – почувствовать, что мы все вместе.
Ютуб полон видео, в живом журнале сотни фотографий, отчеты и каменты. А в автозаке, которым для меня этот день закончился, особо не поснимаешь. Там очень тесно, темно и холодно. Да и нечего там снимать. И да – там нет окошка, чтобы как Илья Яшин показать на камеры викторию. Несогласные, журналисты с «Эха», известные блогеры – все они далеко, на разрешенном митинге в Москве, а ты тут, в бронированной газели, можешь только сидеть и слушать, как в соседней камере первокурсник начал блевать от страха.
Со мной в камере еще трое. Ребята студенты. Боятся, что их отчислят. Просят, чтоб их отпустили. Говорят – мы шли мимо. Шли к магазину нот. У каждого с собой ксерокопия паспорта…
В автозак продолжают набивать пацанов, крик, вспышки телекамер. Жена осталась за бортом с севшим телефоном, без ключей от машины и без денег. Пишу ей: «ты не волнуйся, все будет - ок» - отправляю ей смс, которое она не сможет прочитать.
Поехали. Везут долго. Скамья холодная как лед. Интерьер спроектирован так, чтобы было страшно. Но мне почему-то было смешно. Расслабься и получай удовольствие. Привыкай, это турне, похоже, не в последний раз.
В отделении куча молодежи, человек сорок. Много знакомых. Всех забрали, как и меня, без объяснения причин. Ни у кого из нас в момент задержания не было, ни плаката, ни мегафона, никто ничего не выкрикивал, не махал знаменем, не сооружал баррикад и не стрелял в царя.
Переписывают. Фоткают как в голливудских фильмах у стены со шкалами. Фейс, повернись, профиль. Изъяли трубы. Всё мирно, без оскорблений. Полицейские устали, новички-политзэки – тоже. За окном темно и мороз, а тут казенная батарея и даже уютно. Арматурная клеть, кафель, попахивает мочой. Общаемся.
Ментам скорее хочется с нами закончить, какой-то тип с цепкими глазенками пытается нас переписать еще раз – толи гб-шник, толи военкоматчик. Самые бойкие и громкие революционеры оказались несовершеннолетними детьми, и их отпустили сразу. Те же, кто упирался, кричал и не хотел лезть в автозак, будут сидеть пятнадцать суток за неповиновение незаконным требованиям полиции.
Меж привычных ментов в берцах, ушанках и бушлатах снуют деятели в штатском. Молодые. Ботиночки, костюмчики. Эти отличаются от своих классических коллег самоуверенностью: «Сюда иди!» - повели нас на допрос следаки, всего на пару лет старше задержанных.
- Че там делал?!
- Шел.
- Ну ладно. Так и пиши.
Возвращаемся в камеры. Телефон свой я не отдал, и пацаны пишут с него своим мамам и папам. Связался с женой, она в порядке.
Продержав около четырех часов, нас выводят из отделения и грузят в милицейский автобус. Проход к зданию отцеплен, мамаши за спинами полицейских что-то кричат про права. Зима, ночь, овчарки, крик.
Едем в суд. Сижу между омоновским щитом и кудрявым подростком. Позвякивают каски.
Заспанный суд ждал гостей уже с утра. Уставшая женщина, жрица закона – предлагает отложить процесс, перевести дела по месту прописки и выйти немедленно на свободу или же сидеть тут до утра, ждать адвокатов и прочих процедур. Выбор был очевиден.
Я вдыхаю мороз. Мамаши наезжают на ментов. Все смеются. Всё уже позади. Никого не сослали в Сибирь. Никого не расстреляли. Друзья и семьи снова вместе. И все же, боюсь, мало кто из них рискнет выйти на площадь еще раз…
Возвращаюсь один, в ночи по центру древнего города. Что это был за день 10.12.11?
Вспомню ли его?

Звонит отец.
- Как дела у тебя?
- Бать, а ты знаешь, что на площади Свободы есть трибуна?
- Ну кому ты рассказываешь. Мы орали там двадцать лет назад.

День 10.12.11 был днем, который был прожит не зря. В Казани, как и по всей стране, на центральную площадь вышли люди, чтобы показать, что они существуют. Не левые, не правые, не борцы за права меньшинств, не нацисты – вышли знакомые, одноклассники, друзья, одногрупники – люди, которые впервые были на митинге. Они вышли, потому что по-другому их никто не слышит. И потому что это весело – почувствовать, что мы все вместе.
Ютуб полон видео, в живом журнале сотни фотографий, отчеты и каменты. А в автозаке, которым для меня этот день закончился, особо не поснимаешь. Там очень тесно, темно и холодно. Да и нечего там снимать. И да – там нет окошка, чтобы как Илья Яшин показать на камеры викторию. Несогласные, журналисты с «Эха», известные блогеры – все они далеко, на разрешенном митинге в Москве, а ты тут, в бронированной газели, можешь только сидеть и слушать, как в соседней камере первокурсник начал блевать от страха.
Со мной в камере еще трое. Ребята студенты. Боятся, что их отчислят. Просят, чтоб их отпустили. Говорят – мы шли мимо. Шли к магазину нот. У каждого с собой ксерокопия паспорта…
В автозак продолжают набивать пацанов, крик, вспышки телекамер. Жена осталась за бортом с севшим телефоном, без ключей от машины и без денег. Пишу ей: «ты не волнуйся, все будет - ок» - отправляю ей смс, которое она не сможет прочитать.
Поехали. Везут долго. Скамья холодная как лед. Интерьер спроектирован так, чтобы было страшно. Но мне почему-то было смешно. Расслабься и получай удовольствие. Привыкай, это турне, похоже, не в последний раз.
В отделении куча молодежи, человек сорок. Много знакомых. Всех забрали, как и меня, без объяснения причин. Ни у кого из нас в момент задержания не было, ни плаката, ни мегафона, никто ничего не выкрикивал, не махал знаменем, не сооружал баррикад и не стрелял в царя.
Переписывают. Фоткают как в голливудских фильмах у стены со шкалами. Фейс, повернись, профиль. Изъяли трубы. Всё мирно, без оскорблений. Полицейские устали, новички-политзэки – тоже. За окном темно и мороз, а тут казенная батарея и даже уютно. Арматурная клеть, кафель, попахивает мочой. Общаемся.
Ментам скорее хочется с нами закончить, какой-то тип с цепкими глазенками пытается нас переписать еще раз – толи гб-шник, толи военкоматчик. Самые бойкие и громкие революционеры оказались несовершеннолетними детьми, и их отпустили сразу. Те же, кто упирался, кричал и не хотел лезть в автозак, будут сидеть пятнадцать суток за неповиновение незаконным требованиям полиции.
Меж привычных ментов в берцах, ушанках и бушлатах снуют деятели в штатском. Молодые. Ботиночки, костюмчики. Эти отличаются от своих классических коллег самоуверенностью: «Сюда иди!» - повели нас на допрос следаки, всего на пару лет старше задержанных.
- Че там делал?!
- Шел.
- Ну ладно. Так и пиши.
Возвращаемся в камеры. Телефон свой я не отдал, и пацаны пишут с него своим мамам и папам. Связался с женой, она в порядке.
Продержав около четырех часов, нас выводят из отделения и грузят в милицейский автобус. Проход к зданию отцеплен, мамаши за спинами полицейских что-то кричат про права. Зима, ночь, овчарки, крик.
Едем в суд. Сижу между омоновским щитом и кудрявым подростком. Позвякивают каски.
Заспанный суд ждал гостей уже с утра. Уставшая женщина, жрица закона – предлагает отложить процесс, перевести дела по месту прописки и выйти немедленно на свободу или же сидеть тут до утра, ждать адвокатов и прочих процедур. Выбор был очевиден.
Я вдыхаю мороз. Мамаши наезжают на ментов. Все смеются. Всё уже позади. Никого не сослали в Сибирь. Никого не расстреляли. Друзья и семьи снова вместе. И все же, боюсь, мало кто из них рискнет выйти на площадь еще раз…
Возвращаюсь один, в ночи по центру древнего города. Что это был за день 10.12.11?
Вспомню ли его?

Звонит отец.
- Как дела у тебя?
- Бать, а ты знаешь, что на площади Свободы есть трибуна?
- Ну кому ты рассказываешь. Мы орали там двадцать лет назад.