Я не хотела об этом писать. Но я не знаю, куда мне обращаться за помощью и нуждаюсь в советах. Я много раз читала истории родителей, чьих детей травят в школе. 

Я не представляла, как они через это проходят. Как у них хватает сил выжить и сохранить своего ребенка, когда против — вся система. Я искренне восхищаюсь Ульяной Меньшиковой из Барнаула, в одиночку вставшей на защиту своего сына. Потому что чиновники, в чьи должностные обязанности это входит, оказались по другую сторону баррикад.

Но я не знаю, что делать в той ситуации, когда ребенка травят не другие дети, а учителя. Когда изранено не тело, а душа маленького человека и эти «побои» нельзя зафиксировать на освидетельствовании. Можно сотни раз собирать конференции и круглые столы на тему: «что делать, чтобы у нас не повторилась Керчь» и «как предотвратить детские суициды».

Говорить о пропускном режиме, профессиональных охранниках и психологах. Но, к сожалению, мне на своем примере пришлось убедиться, что в нашем городе ни одно ведомство не готово оперативно отреагировать на просьбу о помощи. Сколько еще нужно сломанных судеб, чтобы ответственные за детей организации перестали работать по принципу «когда вас убьют, тогда и приходите»?

А теперь моя история о том, как всего за две недели жизнь моего ребенка превратилась в ад.

***

… 20 ноября вместо урока технологии часть детей из 8 «1» класса 62 гимназии отправили во двор гимназии чистить снег лопатами. Чистить снег предлагалось с рюкзаками на плечах, мой сын почувствовал себя плохо и пошел домой. Отпроситься или сообщить о проблеме со здоровьем было не кому. Дети находились на улице одни, без присмотра, учитель технологии остался в помещении школы с другой частью класса.

Нет, я не против общественно полезного труда. Но по желанию и в свободное от учебы время. Поэтому, когда классный руководитель сообщила мне о том, что Роман не стал чистить снег, а пошел домой, я спросила у нее, не считает ли она странным такую организацию учебного процесса на технологии? Классный руководитель не стала отвечать на этот вопрос.

Вместо этого Будай Елена Константиновна устроила моему ребенку настоящую травлю. На уроке физкультуры (наша классная — учительница физкультуры) педагог устроила публичные разбирательства в отношении Романа.

В процессе разбирательств педагогу показалось, что ребенок записывает ее речь на диктофон в мобильном телефоне. Тогда в присутствии всего класса она пообещала его засудить, произнеся при этом следующую фразу: «у родителей Влада (другого ученика класса) есть хороший адвокат, он мне поможет, и мы тебя засудим». После этого освободила Романа от урока физкультуры. Далее педагог обратилась к директору гимназии с заявлением, в котором сообщила, что отказывается от классного руководства из-за поведения моего ребенка, который оскорбил ее записью разбирательств на диктофон. При этом она ни разу не позвонила мне и не сообщила о данном инциденте.

Я, как говорится, ни сном, ни духом. Роман приходит со школы бледный, не ест, не раздеваясь падает на кровать и спит. До утра. Говорит — устал. А утром опять в школу — как на войну. Потому что информацию о том, что «классная уходит из-за Ромы» очень быстро довели до других детей и их родителей под нужным соусом.

Довели до всех. Кроме меня.

Гимназия №62 города Омска

***

…О случившемся я узнала случайно. Зашла в мессенджере в общую «болтушку» класса узнать про изменения в расписании — а меня оказывается из нее исключили. Подумала — ошибка. Позвонила одной из родительниц и… нет, не ошибка. Просто там обсуждают моего ребенка. Без меня. И вопрос стоит следующим образом: либо из класса уходит учительница, либо Роман. Назначено классное собрание. Педагог на мои звонки не ответила. Не взяла трубку. Позвонила директору Дюковой.

— Что произошло? Что случилось?

 — Ваш сын ведет себя подло и аморально. Он оскорбил классную руководительницу и должен принести ей извинения.

— Чем оскорбил? — Он на уроке записывал ее на диктофон. Я попросила Марину Петровну решить этот конфликт мирным образом. Пригласить Романа, классную руководительницу, школьного психолога. Побеседовать с ними, помирить. Директор Дюкова отказалась, мотивируя это тем, что с классной у Романа личные неприязненные отношения, а психолог неопытный — работает всего месяц. Я в ступоре.

Попросила перенести собрание, так как не могу пока сама прийти в гимназию — нахожусь на больничном (реабилитация после тяжелой травмы), до сих пор хожу на костылях. На улице гололед, на крыльцо школы не поднимусь — не предусмотрены там ни поручни, ни подъемник для маломобильных граждан. Не нашла понимания. Рома в слезах. Держал все в себе, так как боялся меня расстроить. В этом году на нашу семью и так навалилось много бед. Беда одна не приходит. Говорит, что не записывал классную ни на какой диктофон -просто держал телефон в руке. Не успел положить в рюкзак, а шорты оказались без карманов. Но она ему не верит. Его заставляют извиняться за то, чего он не совершал.

***

В то, что происходило дальше -я до сих пор не могу поверить. Мне кажется это бредом, сюрреализмом, дурным сном. Вместо уроков Романа водят на беседы к директору и завучу, где настаивают на том, что он должен принести извинения. Директор гимназии заявляет, что учитель обратился к ней за защитой и она его будет защищать, а Роман лжет и она ему не верит.

«Мужчина должен извиниться, даже если он не прав, потому что он мужчина.» В вину моему ребенку также ставят нерегулярное ведение бумажного дневника и однократное опоздание на дежурство в школу (в то время, когда я находилась в больнице в тяжелом состоянии).

На этот раз Роман записывает беседу на диктофон, чтобы себя защитить, так как ему никто не верит. И это, видимо, окончательно выводит директора из себя. Елена Константиновна демонстративно отказывается проводить уроки физкультуры в нашем классе пока Роман не будет наказан за проступок, который, напомню, не совершал. В гимназии педагог игнорирует моего ребенка и не здоровается с ним. Девочки на перемене не дают Роме прохода — извинись, мы не хотим, чтобы Елена Константиновна уходила. Дома мы с Романом беседуем. Долго беседуем. Убеждаю его, что иногда в жизни надо переступить через себя. Быть мудрее. Погасить конфликт. Роман соглашается.

На следующий день ребенок идет в школу в приподнятом настроении. Его донельзя измотал этот прессинг и травля. Он несколько суток практически не ел, ночью спит плохо, снятся кошмары. Я говорю, что верю в него. Что он помирится с учителем и все будет так как прежде. В школе Роман подходит к учителю. «Елена Константиновна, мне нужно с вами поговорить».

Елена Константиновна делает каменное лицо, разворачивается и молча уходит прочь. Я пишу ему в соцсетях: «Как дела? Все хорошо?» Он не отвечает. Звонки игнорирует. У меня от страха мурашки по коже. Приходит домой, закрывается в комнате и рыдает навзрыд. Я сижу у его дверей и не знаю, куда бежать и что делать. А в школе в этот момент начинается собрание. На котором директор, классная и родители обсуждают аморальный и подлый поступок Романа без меня.

© visualhunt.com

***

Утро. Роман лежит бледный, мокрый я не могу его разбудить. Говорю, вставай сын, надо держаться, надо идти в школу. «Мама, я больше не пойду в эту школу. Если ты меня заставишь туда пойти — ты меня больше не увидишь». Мы едем в больницу. Давление 97 на 80, тахикардия, головная боль. Невроз. Направление на госпитализацию в неврологический стационар. В Омске бывали случаи, когда пропадали дети. И как журналист я неоднократно слышала о том, что если ребенок утром не пришел в школу, педагоги должны немедленно выяснить, где он и что с ним.

Звонит директор. Я думаю — переживает.

— Роман затравил учителя, завуча и меня. У нас подавленное состояние. Мы плачем. Далее прямым тестом о том, что мы должны найти себе другую школу. Финиш. Я пишу жалобы в прокуратуру, уполномоченному по правам ребенка, в департамент образования.

Ребенок пьет ноотропы и антидепрессанты. Проходит два дня. Мне никто не звонит. Из одного ведомства приходит ответ — мы рассмотрим вашу жалобу и пришлем вам ответ в установленные законом сроки. Я решаю позвонить сама: — В соответствии с законом мы ответим вам в установленные законом сроки. Тридцать дней. Кто-нибудь задумывался о том, что может произойти с ребенком за эти 30 дней? Как он должен ходить в школу, где учитель отворачивается от него и не разговаривает с ним и все против него? Что в это время происходит в душе у 14-летнего подростка? Взять в руки ружье или пойти и прыгнуть с крыши? Я не знаю как его защитить, как его уберечь, у меня руки опускаются от бессилия.

***

Еще один момент. Родители. Одни звонили мне со словами поддержки и говорили, что психологическая травля ребенка в стенах школы недопустима. Обещали, что обязательно скажут об этом на собрании. — Я даже не успела начать разговор, как мне дали понять, что я буду «врагом номер два», — сказала одна мама. — Директор заявила, что если кого-то, что-то не устраивает, то можете искать себе другую школу. Я ее понимаю. Никто не желал бы своему ребенку оказаться на нашем месте.

Другие активно и подозреваю, что с явным удовольствием, включились в процесс травли моего ребенка. Поначалу была удивлена тем, что это делают люди, которым лично я и мой сын никогда не делали ничего плохого. Потом поняла.

Это стадный инстинкт — добивать тех, кто слабее. Это объединяет. Особенно домохозяек. Такое вот развлечение. Теперь есть что обсудить в болталке, из которой меня удалили. Кто-то принес директору фотографию из моих соцсетей, где я «в магазине впервые за семь месяцев». Дескать, видите, до магазина дошла, а до школы доползти не могла. Хочу пояснить тем, кто инкогнито читает мои странички — в магазине не было крыльца.

И если вам так хочется что-то со мной обсудить — двери моего дома всегда открыты, телефон работает. И вообще это можно было сделать в той беседе, из которой вы меня удалили.

И еще один неприятный момент. У детей из класса была закрытая для постороннего доступа группа. В которой они между собой обсуждали свои дела. Иногда не стесняясь в выражениях. Это подростки.

Кто-то из мам понаделал оттуда скринов и тоже принес директору, дескать — полюбуйтесь. И директор с педагогами теперь с большим интересом читают закрытую личную переписку. Это, видимо, не аморально и не подло.

***

Я не представляю, как Роман после этого сможет вернуться в гимназию. А если вернется -то прекрасно представляю, что его там ждет. Получается, директор своего добился — «ищите другую школу». Получается, у нас не для учеников школа, а для директора, который в ней сегодня единственный царь и бог — кого хочу, того казню, кого хочу — милую. Я даже представляю, какой мне придет ответ через 30 дней: «провели проверку, нарушений не обнаружили».