Дзен
Телеграм
С предыдущей частью этого остросюжетного и трагического дневника можно ознакомиться здесь.
Итак, мы перебрались в квартиру сына — это 17-й микрорайон. Соседи встретили нас очень тепло. Не успели мы подняться на свой этаж, как нам уже принесли чайник с кипятком и миску котлет.
Так неожиданно и приятно! Я и сама потом поступала точно так же. Когда в подъезде появлялись новые люди, то мы обязательно что-нибудь им давали из продуктов. И со всеми соседями мы постоянно делились всем, что было: продуктами, лекарствами, одеждой.
У нас теперь был общий быт, и мы все делали вместе: ходили по воду, добывали дрова, жгли костер, наводили порядок во дворе, помогали заделывать окна. Мужчин у нас, правда, было мало, но и женщины тоже сложа руки не сидели.
С нашим появлением в доме в подъезде появилось аж два мужчины, это означало, что будет кому заниматься заготовкой дров для костра (задача не из простых, между прочим). А то, что один из них — доктор, вообще джекпот. Дмитрий тут же выслушал всех бабушек, осмотрел травмированных, побеседовал с хроническими больными и раздал кому лекарства, кому перевязочный материал. У этого доктора может не быть штанов, но аптечка всегда полна.
К нашему приходу в районе уже закончились уличные бои, да и воевать уже было не за что: больше половины домов выгорели или были разрушены. Во дворах всё ещё лежали трупы, люди хоронили своих соседей прямо во дворах, на клумбах, в воронках от бомб.
Многие могилы были подписаны, некоторые — нет…
Никаких братских могил или рвов с трупами! И своих знакомых, и незнакомых хоронили по-человечески. В ритуальных лавках и похоронном доме брали гробы, кресты, венки и каждое тело хоронили отдельно. Когда закончились гробы и кресты, тела заворачивали в одеяла, а кресты сколачивали из дощечек.
Рядом с нами две школы — 27-я и 52-я. Обе служили местом дислокации ВСУ, обе разбиты и полны артефактов: брошенная техника во дворах, россыпи патронов на полу, брошенная военная форма, отстрелянные гильзы и тубы от ручных гранатомётов.
В эти разбитые школы мы теперь ходили по дрова (демонтировали деревянные рамы и полы), за стройматериалами (в школе 27 в мирное время шел ремонт, и там можно было найти листы гипсокартона, строительные смеси, металлический профиль, термоизоляционный материал и прочее), а также все, что может пригодиться в хозяйстве (стулья и прочая мебель, посуда, игрушки). Я читала книги из школьной библиотеки (нашла там Ремарка, Платонова, Чехова), учебники же в основном люди брали на растопку.
Я прошлась по району и была шокирована увиденным. Конечно, мне хотелось встретиться со своими сотрудниками и узнать, как они. Обойдя все известные мне адреса, я встретила только Веру Сергеевну, с которой работала когда-то в конструкторском бюро. Остальные — я это узнала от соседей — были живы, но либо эвакуировались, либо выехали из города своим ходом ещё в самом начале.
По ночам нас уже никто не обстреливал и можно было не бояться снайперов, однако многие всё ещё опасались оставаться в своих квартирах на ночь и спали в подвалах. Подвалы уцелевших домов, госпиталя, детсадов были полны погорельцев. Людям просто некуда было идти. Госпиталь работал, в оперблоке было электричество (от генератора), но остро не хватало медперсонала и медикаментов. Мой муж отправился туда сразу же, как только мы пришли на 17 мкр. Его там узнали, приняли в коллектив без вопросов, в тот же вечер он уже трудился в операционных. Работал сутками за паёк. Приходил домой и рассказывал, сколько было осколочных, сколько пулевых, ампутаций… Среди раненых были как военные, так и мирные, а в их числе — дети.
Улицы патрулировала народная милиция ДНР. Пара «вахтеров» постоянно находилась в каждом дворе и на каждом перекрестке. Следили за общественным порядком, проверяли подозрительных прохожих, отжимали автомобили у мирных («синие» были — грабили, «белые» пришли — грабили), узнавали, по каким адресам ранее проживали сотрудники полиции, СБУ, прокуратуры и взламывали их квартиры. Якобы искали оружие и компромат.
Когда однажды в наш подъезд явилась пара бойцов с автоматами, они заявили, что будут «шмонать хату мента из 37 квартиры», то меня покоробило и от самого выражения «шмонать хату», и от вида бойцов. Самодовольные, дерзкие, наглые. Как будто предчувствовали неплохую добычу в квартире мента. Мы с соседками, как могли, заступались за мента из 37-й: «Да он был простым охранником в РОВД! Да какой он мент! Какой там компромат! Да он уехал из города ещё в феврале». Взламывать дверь бойцы не стали, однако ночью влезли в окно…
Позже нам стало известно, что мент был участковым в Сартане и погиб в марте, когда вывозил семью из Мариуполя.
Да, я все верно написала: и «синие», и «белые» отжимали у мирных автомобили. В пользу армии по закону военного времени. Разница только в том, что «синие» просто выясняли, кому принадлежит интересующая их машина и требовали ключи. Если хозяин отказывался отдать авто, тут же получал по морде, после чего ключи передавал. «Синие» предпочитали иномарки, особенно внедорожники. «Белых» больше интересовали «Жигули» и «Ланосы». Наученные опытом с «синими», мирные отдавали ключи, не споря. В нашем дворе у мужчины забрали старый «жигуль», пообещав потом вернуть и даже отремонтировать.
Каждый день в знак благодарности хозяину привозили то консервы, то буханку хлеба. Когда автомобиль сломался, его просто бросили где-то в городе. Хозяин прикатил свою ласточку во двор, отмыл и починил своими силами. Она стояла во дворе со спущенными (для вида) колесами, грустная и побитая. Однако в один прекрасный день ее снова «экспроприировали». На этот раз уже без возврата и вознаграждения. Хозяин пожаловался в МГБ, и ему пообещали за авто 60 тысяч рублей. Не уверена, получил ли он обещанную компенсацию. Скорее всего — нет. А вот бойца, который забрал «жигуль», возмездие настигло. В мае он погиб в аварии. Как рассказал мне муж, столкнулись два автомобиля, в одном из которых были два бойца ДНР, а в другом — то ли алкаш, то ли наркоман. В общем, все умерли.
Продолжение следует.