В новогодние праздники люди ходят на спектакли и балеты, сидят в великолепных залах, но никто еще не был по ту сторону представления.

А что там, в закулисье самого известного российского театра, и как бы вы себя вели в этой запретной зоне? Об этом и многом другом рассказывает корреспондент «Ридуса».

Экскурсия началась с самой молодой постройки Большого театра — здания Новой сцены. Гид говорил, что все здания имеют под собой систему лабиринтов и туннелей. Они продумывались так, чтобы артисты в случае любой неприятной ситуации, будь то пожар, захват или на крайний случай революция, могли бежать.

Лифты действительно вели в изогнутый подземный переход, доводивший путников до других лабиринтов, лестниц, коридоров. На солнечном мостике между зданиями люди пришли в себя и — что очень естественно — стали делать селфи на фоне Кремля. 

Экскурсовод в это время рассказывал, кем и когда построен театр, что сначала тут работало всего 18 человек, теперь более трех тысяч. Но люди его услышали только когда он торжественно произнес «Анастасия Винокур, артистка балета, приветствуйте!», указывая на проходящую женщину в спортивном костюме и с замотанными ногами. Как же балерин этих мучают, что они так ноги заворачивают? Анастасия обернулась, улыбнулась, поклонилась и ушла. Представляю, насколько быстро и незаметно она пыталась пройти и с каким нежеланием оборачивалась.

Сперва нас отвели за кулисы Исторической сцены, масштабы которой не умещались в голове. Зато на балконе четвертого яруса сцена уже не кажется такой громадной. Грандиозная люстра висит прямо на уровне твоей головы, далеко-далеко внизу малюсенькие люди ходят у оркестровой ямы. Я чуть не вылетела за низенькие перила, которые должны отделять людей от этой головокружительной высоты. Одно неловкое движение — и ты умираешь в партере.

В репетиционном зале хрупкие балерины танцевали под жестким присмотром хореографа. За белым роялем расслабленно сидел пианист. Вообще поражает обилие «пианин» во всем здании. В узком коридоре стояло золоченое пианино возле красного пожарного щита, в каждой гримерке минимум одно, во всех залах и фойе.

Дальше мы посетили большое солнечное помещение, где находится множество красочных костюмов, куча портних, обедающих на рабочем месте, женские разговорчики. Тут шьют наряды под каждого артиста индивидуально.

Отрываясь от бордово-красного великолепия, замечаешь, что все девушки снимают селфи. Из зала в зал они рассредотачивались по стенкам и делали эти самостоятельные фотографии. Зал с восстановленными гобеленами, комната с восхитительной акустикой, экспозиция о Глинке, стены из папье-маше, узоры из сусального золота — отснимемся везде!

Мужчины здесь тоже были. Первый — экскурсовод, второй — фотограф, третий — шпион какой-то. Он оглядывался по сторонам, держа камеру на опущенной руке объективом назад, фотографировал комнаты и лестницы, проходящий мимо персонал. Пару раз он пропадал из виду, а потом выходил из темных углов и комнат, в которые мы не заходили. Не удивлюсь, если однажды я услышу, что в Большой театр по детально продуманному плану проникли злоумышленники.

К слову, очень сложно незамеченным сюда попасть. Тут всегда есть люди, они собирают и разбирают сцены, меняют пол, декорации. Если вам кажется, что театр пустует после спектакля, вы ошибаетесь. По-настоящему он отдыхает только в несезон.

В партере девушки совсем голову потеряли. Они уже никого и ничего не слышали. На стульях, на фоне люстры, потолка, занавесей, светильников, сцены, оркестровой ямы: они делали селфи везде. Одна женщина, оседлав бархатный стул, усердно пыталась снять себя зеркалкой на вытянутой руке. В конечном итоге ее силуэт испуганно пробегал по залам, быстро перебирая ножками в поисках нашей стайки. Я ей помахала рукой: не оставлять же ее тут.

Одна лишь персона выделялась на фоне остальных — Валери, женственная француженка. Наш гид, некогда изучавший французский, периодически пытался перевести ей отрывочные слова без контекста. Представьте: вы, русскоязычный человек, ходите — для полной идентичности — в Гранд Опера (ударение на последний слог), и ваш гид когда-то изучал русский. Так вот вы ходите по залам, любуетесь. Как вдруг, обращаясь именно к вам, он говорит на ломаном русском что-то вроде «…красный бархат…» и вопросительно смотрит вам в глаза, мол, «правильно я говорю, да?» Дальше начинает на своем языке бегло пояснять сказанное, ждет понимания и похвалы за то, что он перевел словосочетание, да еще и такое сложное. Чтобы не смущать его, вы просто долго-долго улыбаетесь, киваете, повторяете слово «Да» на своем языке. Его-то он точно знает. Его это подбадривает, и он удовлетворенно продолжает экскурсию. А вы про себя вздыхаете и успокаиваетесь, пока он опять к вам не обратится со словами «Пурпурная утка», и этот круг мучения повторится.

Перед уходом мы зашли в круглый зал, где юные дарования России и СНГ распевались. Финансирует этот проект социально-культурный фонд Хеннесси, благодаря которому здесь мы и очутились. Он открылся 10 лет назад и теперь спонсирует главных носителей культурных традиций страны: Большой театр, Эрмитаж, Русский музей и т. д. Две женщины спорили: «Фонд существует из-за того, что глава компании добродетельный и ему действительно доставляет удовольствие помогать культуре» — «Нет, это из-за того, что он предусмотрительный и расчетливый. Открытая реклама алкоголя запрещена. Так вот алкоголь-то он не рекламирует, но название остается на слуху».

Обратно мы добирались теми же лабиринтами. Женщины хвастались фотографиями. Вряд ли они когда-нибудь еще смогут сделать селфи в Большом театре! Я, честно говоря, тоже воспользовалась этой возможностью, и теперь мое селфи покоится в глубинах интернета.