Даже спустя семьдесят лет, все обсуждения его личности и поступков превращаются в череду безобразных скандалов…

Если бы Андрей Андреевич Власов знал достоверно, чем ему придется командовать, он бы попросился бы обратно в сталинский Гулаг, в застенки Берии, в лазарет или лагерь — куда угодно, но к самолету, который должен был доставить нового командарма к месту службы, не подошел бы даже близко. 

Думаю, какие-то слухи о реальном и совершенно бедственном положении Второй Ударной армии, завязшей в болотах между Любанью и Великим Новгородом, все-таки просачивались в Москву. Но Родина у нас легкими дорогами судьбы никогда не славилась. Действительность которую внезапно постиг командарм, превзошла его самые мрачные ожидания. И если бы в Волховском котле вместе с генералом Власовым в качестве консультантов сидели Клаузевиц, Наполеон и Суворов, вряд ли командарму как-то полегчало, потому что ситуация была почти безнадежна. Когда самолет с Власовым сел на последний аэродром армии Финев Луг, по окраинам кое-как укатанной лесной вырубки, уже лазали немецкие автоматчики. Они там везде лазали свободно, а если им нравилась какая-то цель — вызвали огонь железнодорожных артбатарей с разъезда Спасская Полисть или с болотных артплощадок, построенных прямо в болотной чваке на насыпях из битого кирпича. И оттуда прилетали снаряды-чемоданы ужасающих калибров. 

На контрбатарейную борьбу снарядов у нас не было и окапываться было негде — не было в этом лесу весной грунта — вода, жижа и кочки. Воздух был полностью занят фрицами. А вот земля, на которой стояла Вторая ударная, немцу и даром была не нужна. Это было сплошное, местами очень старое верховое болото, простирающееся от шоссе Москва-Питер, чуть ли не до самой границы России и Эстонии. Немцы активничали лишь в горловине котла — постоянно закупоривая единственный проход. Иногда, «Долина смерти», — так его называли, стягивался до полосы шириной в 300−400 метров, которая простреливалась из легкого стрелкового оружия. И на этой ниточке висела судьба огромной воинской группировки. 

Дорожная сеть в котле отсутствовала — она всплыла еще в апреле. Дороги здесь делались в виде сплошных гатей, немцы прозвали их «волховские пианино». Но даже если бы дороги остались, горючего не было. 

Лошади подохли от бескормицы еще в феврале-марте. Потом их сожрали. И солдаты ели, и офицеры не отказывались. Конный полк Гусева съели весь, эту еду звали в армии «гусятиной». Ели червей, лягушачью икру, белок, ежей. 

Связи между соединениями не было — наш провод в матерчато-бумажной изоляции влагу не держал. С батарейками для радиостанции дело обстояло так же погано, как и с едой. Можно представить, что думал себе Андрей Андреевич, пока его везли трактором, на санях-волокушах к Острову, где расположились штабы Второй Ударной. Остров — слово громкое, это такая небольшая очень пологая возвышенность среди болот, перепад высоты метра два, максимум. Вокруг, конечно, непроходимые топи или буреломы. В блиндаже на таком острове можно жить, только если его отчерпывать без остановки. 

При штабе, конечно, кормили лучше, но в других местах котла реально ели трупы. И случаи были не единичные, они даже попали в документы. До кучи, почти вся Армия до конца июня воевала в зимнем обмундировании, ходила в валенках, в шапках-ушанках… 

Надо отдать должное, Андрею Андреевичу — изначально, сдаваться он не собирался. Огромная армия, размытая по не менее огромному котлу, начала собираться в кучу. Без панического бегства, переходя от рубежа к рубежу. 

Ориентиров в этом лесу нет, единственное, к чему можно привязаться — речки (шириной метров пять) и ручьи. Вот с ручья на ручей и перекатывались части. Фрицы давили по дальним фасам котла, но вяло. Их интересовала только горловина мешка. 

Последний рубеж Второй Ударной — пойма реки Полисть (километра три от шоссе Москва-Питер) и далее войскам предлагался самостоятельный выход из котла. Собственно, Андрей Андреевич сделал все что мог в этой гибельной и подлой ситуации. Не он разрабатывал операцию по отсечению «Чудовского выступа» и соединению с войсками Ленинградского фронта. 

Не он оставил армию в мешке на безнадежном рельефе без снабжения. Но, кто будет во всем виноват, Власов уже прекрасно понимал. 

Возможно, поэтому, сам выходить через «Коридор смерти» из мешка не стал. Вот скульптор Вучетич, например, через коридор в котором у немцев были пристреляны даже воронки, смог выйти. А Власов нет. 

Кто-то из штаба Второй Ударной предложил не рваться через «Долину смерти», а выйти на Вырицу или дальше, к Луге, в район базирования местных партизан. С ними у Второй Ударной был радиоконтакт, и они даже пытались координировать свои действия. 

В группе, которая шла с Власовым, были офицеры и автоматчики из штабной охраны. И я представляю чем они занимались долгими белыми ночами, голодные бог весть какую неделю, мокрые по горло, под звон миллиардов кровососущих. Занимались они излюбленным чисто русским досугом — глубинным самокопанием. 

Думаю, штабные в подробностях рассказали Власову, весь бездарный и гибельный путь Второй Ударной. И он понял, что быть ему тем человеком, который страдания примет покорно, за чужие грехи. И открылось Власову, что утягивает его судьба-злодейка в какие-то совершенно библейские пучины. Разыгрывает судьба в очередной раз сюжет из древней книги: с Иудой, Прокуратором и бесчисленными незаслуженными страданиями. И Христос, в принципе, мог сойти с креста, но не сошел. А Власов сошел. Спрыгнул. 

Мохнатый болотный черт, местного завода, жарко шептал ему в ухо: «Ты никого не предашь. Как ты, преданный, можешь предать предателей? Ты же понимаешь — назад дороги нет. Ты, главное, немцам покажи что обижен страшно на большевиков, при этом сам точен и дисциплинирован. Поверят. Они народ злой, но бесхитростный. А немцы все равно победят, они не одни, с ними тринадесять языков сюда пришло. Довели страну большевики, сам видишь. А если немцы победят, кто у России защитником будет? Не будет у нее защитников кроме тебя. Немцам сейчас трудно, сам же знаешь, берут они наших в обслугу. С первых дней войны берут. Хильфсвиллиген — слышал такое слово? А скоро этой обслуге оружие давать будут, некуда немцам деваться, длинная война получилась. 

Возьмешь оружие, людей за собой поведешь, немца повышвыриваешь — все грехи простятся. Или наоборот, по всем раскладам сам по себе, но под германским протекторатом. Ярлык в германской Орде будешь получать каждый год, а там, глядишь, Гитлер и сдохнет, или Сталин. Плохо что ли? А в один прекрасный день, всю немчуру передушишь и освободишь Русь-матушку! 

Слушал Власов, слушал — подвоха не чуял. Голос у болотного черта был ангельский, а запах серы багульник отбил — он как раз в эти дни в волховских джунглях зацветает. И не подумал, обида ему не дала подумать, что не дело это чертей — России заступников искать среди людей отчаявшихся. Без них у России заступники и покровители были и будут. Понял потом уже Власов, что ошибся страшно, и смерть от петли безропотно принял, как бы пытаясь оправдаться за то что дрогнул когда-то. И не было у него иного выхода, как на Голгофу все-таки взойти, раз так судьбой предначертано было…