Дзен
Телеграм
Здесь нет версий крушения «Боинга», характеристик зенитных орудий, данных о количестве погибших. Я просто предлагаю пройти по месту величайшей трагедии тому, кто на это решится.
Дорога от Донецка заняла около двух часов. «Боинг» рассыпался на множество кусков в небе над глубоким тылом повстанцев, на границе двух областей (если кому-то ближе — республик) — Донецкой и Луганской.
При пути из столицы первой из них мы не встречали украинских постов, только укрепления ополченцев. Все «чекпоинты» ДНР на шоссе укреплены не так уж крепко, во всяком случае, авиаудар, большую танковую атаку одинокий пост (если, конечно, он не имеет скрытой поддержки) выдержать не сможет. Я почти не видел бойцов в бронежилетах, касках. Всё чаще футболки, кроссовки, простые камуфляжные бейсболки.
В пути обращали на себя внимание терриконы (горы из отработанной породы, добытой из шахт), почти полное отсутствие лесов, а также «копанки». Как объяснил таксист, это места нелегальной добычи угля. Ведётся она уже многие годы, стала отдельной сферой работы в этом регионе. Где-то добывают план геологических разработок, находят место, где уголь подходит близко к поверхности земли, и начинают копать, буквально вручную. Живут в досчатых бытовках, вагончиках, без специальной техники. Эти самые бытовки, сваи, холмы вскопанной почвы отлично просматриваются с дороги.
— Мне тоже предлагали идти на копанки, но я отказался. Там же никакой защиты, никакой техники безопасности. Нарвёшься на слой газа, вдохнёшь разок, и всё, закончились твои копания, навсегда, — говорит водитель, уворачиваясь от ухабов, на разбитом шоссе от Шахтёрска к селу Грабово.
В какой-то момент мы поравнялись с подсолнуховым полем, где на одном из стеблей болтался обрывок бинта. Стало очевидно, что это недавно сделанная метка. Я вошёл в поле, сделал несколько шагов и увидел на земле человеческую ногу. Ничего больше вокруг. Только бесконечные подсолнухи и ещё более бесконечное небо.
Вот так и находили волонтёры фрагменты тел – то тут, то там, в квадрате из нескольких километров, в канавах, в кустах, в пшенице, на улочках и в огородах трёх посёлков.
Снимаю ногу на видео, как снимал труп журналиста Андрея Миронова с оторванной взрывом головой. Снимаю, понимая, что эти кадры не будут применены СМИ, как неэтичные. Но ощущаю, что, раз я вижу это, то не могу не сохранить страшные свидетельства.
Грабово, Рассыпное, Петропавловка. Сюда, где в кратчайший срок рассыпались почти три сотни человеческих жизней, приехала одновременно с нами колонна инспекторов ОБСЕ. Шесть бронированных, дизельных «лэндкруйзеров» сопровождали «тойоты» с маркировкой «МВД ДНР», а также пара автомобилей без опознавательных знаков, с вооруженными ополченцами.
Как я заметил, крепкие мужчины с символикой «Беркут» на спинах (часть расформированной структуры вошла в «Народное ополчение Донбасса») не препятствовала никаким из действий международной группы. Основной функцией вооруженных активистов стало отделение, своеобразная «защита» военных инспекторов от почти тридцати подоспевших иностранных журналистов (российских было не более десятка).
От одного участка к другому, по сельским улицам, под удивлёнными взглядами местных жителей, никогда не видевших столько иномарок, да и вообще, столько машин разом, мы двигались по зоне катастрофы.
На одной из улочек я поговорил с местной библиотекаршей. Она рассказала, как жители сами стаскивали обломки на середину села. Как несли фрагменты тел, некоторые из которых упали им на крыши. В доме одной из жительниц Петропавловки труп пробил кровлю и упал рядом с кроватью. Люди рассказывают об этом без дрожи, без ужаса. Они живут с этими впечатлениями уже более недели.
С гораздо большим беспокойством они говорят о том, что продолжают слышать залпы, стрельбу, далеко вдали. Они верят в перемирие хотя бы в их небольшом районе, но всё равно прячутся в подполах, заслыша интенсивный отдалённый гул. Селяне зовут «Грады» по старинке — «Катюшами. Говорят, что рады приезду международных инспекторов: «Пусть мир узнает правду».
Пару праздно шатающихся парней потрясла реплика про возможное присутствие австралийской полиции:
— Кто?! Австралийская полиция?! У нас?! Ну нифига себе!
Свои дома жители не покидают, ехать из этих сёл им некуда и главное — не на что. Играют на качелях дети, стоят в тени абрикосов старушки. Мужчина вынес журналистам мешок вымытых фруктов, от которых никто не отказался. Жарко.
У частного забора лежит огромный фрагмент самолёта, с блоком управления. Из поспевшей пшеницы торчит фрагмент фюзеляжа. А вот, на лужайке у грязного пруда, раскиданы кроссовки, очки. Смотрит глазами изображённых на нём котят на меня детский чемодан. Рядом будто загорает на солнце игрушечный Винни-Пух. Разлетаются на ветру игральные карты, колышутся страницы путеводителей по Индонезии и Малайзии. Лежат в траве нетронутые и практически целые нотбук, объектив от «зеркалки», дамские сумочки. И прочее, прочее, прочее.
Сильный степной ветер не даёт чувствовать запахи, но доносит за многие километры гул от работы артиллерии.
— Ты слышал?
— Да, — коротко отвечают друг другу журналисты, продолжая бродить по лужайкам.
Один из инспекторов покинул оцепление, заговорил с журналистами, подтвердил, что сотрудники продолжают находить тела. Показывает на косогор, где прямо сейчас лежит труп ещё одного голландца, чья личность подтверждается наличествующими документами:
— Мы вернёмся за ним завтра.
Сегодня на место крушения прибыли первые и пока единственные родственники погибших пассажиров. Пожилая пара, родители юной девушки из Австралии, бродили по сгоревшему полю, держась за руки. В другой ладони отец держал мобильный телефон. Ещё недавно при звонке на номер дочери слышались длинные гудки. Её тело не было опознано.