Лето было холодным. В деревнях старухи начали причитать, что скоро придет антихрист.

Сирень зацвела в июле. По ночам её руки в окна скребли, окрестную благость, и тихость неумолимо разъедая своей монотонной жалобной просьбой впустить её в дом, но люди только крестились, покрепче запирали балконы, якобы не желая сдаться простуде.

Вскоре сирень замерзла.

Большая река обнимала ступени каменной набережной все выше и выше, трогала лапы львов, наблюдающих у причала, потом захлестнула их гривы, потом окрестные крыши.

Болота медленно расползались и разъедали камень, просачивались из-под прочно заложенных мостовых. Ночью была гроза, и рот был ее оскален и широко разверст.

В водах бледных и неживых отражалась нелепая торчащая одинокая вышка.

По деревням дома тонули в грязи и гнилье.

В деревянной церкви между болот алкоголик Гришка бился об пол, повторяя: «Да приидет твое…»