Агентство социально-политического моделирования «Вэйс-Новороссия» опросило журналистов, чиновников, политиков, бойцов и командиров Донецкой и Луганской народных республик, дабы выяснить: кого из репортёров, погибших за почти четыре года войны на Донбассе, помнят?

Выяснилось: подавляющее большинство (97%) опрошенных запомнили только фотокора «РИА-Новости» Андрея Стенина и создателя первого официального информресурса ополчения Сергея Коренченкова.

Я не вправе писать о тех, с кем не был хорошо знаком, их вспомнят другие.

Расскажу о брате по оружию — погибшем вместе со Стениным человеке редчайшей в наше время нравственной чистоты и отваги, идеалисте и романтике, патриоте без изъяна, бойце и военкоре Коренченкове (позывной — Корень).

Свою войну за Новую Россию он начал во время крымской весны: в качестве лидера Народно-Освободительного Движения организовывал в родном Симферополе митинги, координировал действия пророссийских сил, пресекал провокации татарских и украинских националистов, участвовал в подготовке референдума, делал репортажи о событиях и людях, о которых официальные СМИ говорить боялись.

Его брат Александр, активист НОД, вспоминал: «Он всегда видел цель и не терпел преград. Я просил его повременить с отъездом на фронт, у нас и дома много дел, а он отвечал, что непростительно и позорно бездействовать, когда убивают женщин и детей. Доказывал: русский только тот, кто жизнь всякого, кому необходима помощь, считает дороже собственной. Пояснял: „профессиональные журналисты“ Юго-Востока массово бежали в Киев или в Москву, его гражданский долг — восполнить чрезвычайный дефицит информации о происходящем в Новороссии…»

Вопросы без ответов

«Когда я был там… на блокпосту… и толстый украинский вояка тыкал в меня автоматом… я неожиданно понял, что я не смогу, не хочу в него стрелять… ведь он такой же, как я… только обманутый — политиками, школой, продажной прессой… надо помочь ему и миллионам таких, как он, узнать правду о нашей общей великой русской истории. Бороться надо не оружием, а убеждением», — такой вывод из опыта первой поездки в уже воюющий Славянск сделал Сергей в апреле 2014-го.

Тогда его задержали сотрудники СБУ, отправили на вертолёте (впоследствии сбитом знаменитым бойцом ополчения Бабаем) в Киев. Оснований для обвинения в терроризме и экстремизме в ту пору не нашли, депортировали по месту жительства. «Террорист» сразу же вернулся на Донбасс и основал первый официальный сайт ВС ДНР «iКорпус», намереваясь воздействовать в первую очередь на «солдат ВСУ, обманутых политиканами наших братьев, которые должны вспомнить, что они тоже русские, и прекратить кровопролитие…»

От распространённой иллюзии «о не ведающих, что творят, братьях» он, подобно большинству ополченцев, скоро избавился. А после участия в боях и разговоров с пленными стал часто вспоминать древнеславянскую мудрость, согласно которой, убивая врага, оказываешь ему услугу, избавляя от позорной естественной смерти. Особенно ему запомнился разговор с пленным украинским офицером из 25-й аэромобильной бригады.

Вёл себя офицер вызывающе, ненависти к нам не скрывал, ухмылялся: «Вы бандиты и мародёры. Все ваши байки о Русском мире — идеологическое прикрытие банального отжима наших территорий. Всё равно мы вас зачистим, всех как собак перестреляем…»

Сергей попытался объяснить, что мы понимаем под Русским миром, взволнованно заговорил о высших смыслах и целях всех войн. О том, что, по большому счёту, всё человечество делится на две части. Одна воспринимает историю, как драку всех со всеми за собственность и жратву, то есть, по сути, за возможность безнаказанно перерабатывать мир в дерьмо.

Другая, меньшая часть, стремится выйти из этого ассенизационного тупика взаимопожирания, создать общество, в котором главное- не убийство и присвоение, а созидание и жертвенность. «За это мы и воюем в Новороссии. А вы за что? За право называться европейцами, быть сытыми рабами зажравшихся лакеев?» — «За то, чтобы очистить мир от русской имперской заразы…»

В очередном бою в приграничном треугольнике Степановка-Мариновка-Дмитровка сводная группа ополченцев уничтожила танк, два БМП и пять грузовиков с десантниками ВСУ. Не выжил из украинцев никто. С поразившей всех болью в голосе глава «iКорпуса» пояснил приехавшему позже репортёру федерального телеканала: «Им по рации предлагали сдаться… Не захотели… Они уже другие, не русские… И нас — указал на обугленную, ещё дымящуюся, скрюченную человечью оболочку — они хотят видеть только такими…»

Тогда журналист спросил: «На той стороне, от Львова до Харькова, уже миллионы таких, нерусских; не слишком ли кровавой ценой достанется нам Новороссия?»

Ещё в апреле 2014 года после встречи посланца мироправителей Дидье Буркхальтера с Владимиром Путиным и обращения последнего к лидерам Донецка и Луганска с просьбой отложить проведение референдума о независимости — всем, кто не обольщался, стало ясно: Новороссии не будет, конфликт заморозят, присоединение ЛДНР к РФ исключается, поскольку республики — только прикрытие для интеграции Крыма и политтехнологический инструмент по недопущению Украины в НАТО. 

Проблему экспансии Североатлантического Альянса на Восток отвоеванием 8 украинских областей нам не решить. Остальные 16 областей войдут в конфедерацию с Польшей (о чём она давно мечтает), получится, что мы сами же придвинем к себе границы НАТО и усилим данный блок, возродив извечно враждебную нам Речь Посполитую. На это, помимо прочего, и был расчёт мировой элиты, вынудившей российское руководство вернуть Крым задолго до запланированного срока.

Украина Российской Федерации нужна только как буферная зона, Западу — как ресурс. Рабсила, предприятия, недра, почти все активы «незалежной» давно принадлежат (украинские олигархи суть клерки) транснациональным корпорациям. Путин поступил очень мудро, не введя войска, как его призывали. Это сказки, что нас там ждут — народ страшно расколот. В случае вторжения мы получили бы население, которое должны содержать и которое большей частью нас ненавидит. Вкладывали бы деньги и силы в чужой проект. В результате: дальнейшее ослабление России, блокировка развития, окончательное превращение в колониальную «империю-жандарма «на службе ТНК и их хозяев, устанавливающих на планете либерал-фашистскую, в самом буквальном смысле сатанинскую Систему (трансгедеризм, тотальный электронный контроль, кастовость на высокотехнологической основе). Начиная Русскую Весну, мы… этого хотели?

Сергей такие аргументы отметал категорически, убеждал скептиков: «Проект «Новороссия» потребует кардинальных политических и социально-экономических изменений во всей РФ, создаст условия технологического прорыва. Надо помнить простую и страшную суть: без Великой России мы — мёртвая глина для кирпичей, из которых сложат новые крематории в глобальном Освенциме. «Хозяевам планеты» русские, как и многие другие народы, не нужны; если и дальше будем рассуждать, а не воевать — нас просто сожгут, выкинут из истории, которая неумолима и не терпит отсутствия победителей». Уклонение от военного вмешательства, предательское тактическое перемирие обернётся в будущем новой, страшной кровью. 

«Замороженный конфликт», как и Версальский договор после Первой мировой, запрограммирует неизбежную через 15−20 лет большую войну с последствиями для рядовых граждан катастрофическими. 

А вот если мы, русские, сможем предложить украинцам привлекательный Образ Будущего в обновлённой единой стране с более справедливой социально-экономической системой — это решит все проблемы. 

Да, мы живём не в XVIII веке, сейчас главное наука и технологии, однако и законы геополитики никто не отменял, пространство — базовый ресурс. Пример: если бы мы сохранили Аляску, то североамериканский континент, особенно после появления атомного оружия, контролировали бы полностью. Были бы тогда США мировым гегемоном?

Руководствуясь чувством долга и чести 

«Последний раз мы виделись в Донецке, буквально за неделю или две до трагических событий, — вспоминал Андрей Коваленко, председатель партии «Национальный курс», лидер Национально-освободительного движения, представитель Евразийского союза молодежи. — Сергей взахлёб рассказывал о приключениях репортёров сайта «iКорпус» на передовой. О том, как несколько раз они выезжали прямо на вражескую технику, как попадали под страшный артобстрел, как специально загоняли машину в кювет, чтобы спрятаться от укровских вояк прямо у них под носом. И снимали-снимали-снимали. Из-за бесстрашия и азарта в работе часто были первыми на месте боестолкновений — поэтому записанный материал вмиг разлетался по первым полосам, набирал миллионные просмотры. У Сергея во время нашей последней встречи был с собой автомат, но он сам признавался, что стрелял из него редко. В основном их оружием была камера».

Всё так, стрелял редко, но, в отличие от величаемых военкорами торговцев своим крохотным «я!», строчивших «боевые репортажи» в донецких офисах и ресторанах — он работал в наступлениях и окружениях, засадах и диверсионных выходах, всегда там, где неотступно рядом смерть — на передовой. Его в точности характеризуют слова из рассказа «Лейтенант Штурм» Эрнста Юнгера: «В бою он был храбр, но не от избыточного энтузиазма и не из принципа, а руководствуясь лишь утонченным чувством чести, когда малейший намек на трусость отторгается брезгливостью как нечто нечистое».

Со всей несомненностью во время совместных поездок по фронту я узнал о нём главное: он был одним из немногих, кто и под шквальным артобстрелом, и в атаке наших бойцов на открытой местности, и при наступлении танков противника никогда не выказывал ни страха, ни малейшего волнения. «Давно научился не бояться? — спросил я, когда под Шахтёрском по нам лупили спрятавшиеся в лесополосе украинские БТРы, а безотказный, неоднократно спасавший нас «Рено» мчался по колдобинам на пределе технических возможностей. Сергей пожал плечами, усмехнулся: «Разучился бояться. Умрём днём раньше или днём позже. Глупо и стыдно в страхе умирать, надо с интересом». — «То есть?» — «В момент смерти мы узнаем всё и сразу, так чего же бояться?». Сказал — и смутился, оттого что выдал недопустимо сокровенное. Разговоров о религии он избегал, — «не хочу своей корявой метафизикой смешить Создателя…», — к встрече со смертью (это сквозило в каждом его движении, взгляде, интонации) готовился с холодным исследовательским интересом.

Два эпизода из краткой военной биографии

Начало июля 2014 года, Николаевка

Бывшая в засаде у карьера группа бойцов Моторолы вырвалась из окружения. Из-за предательства двух командиров из местного ополчения, оголивших наш фланг, мы не смогли остановить (только потрепали) рвавшуюся в город колонну украинский войск. 

Отступали к больнице, где были раненые ополченцы и — чудовищной плотности начался обстрел из «Градов» и тяжёлых миномётов. Укрыться негде, все ринулись в реденькую «зелёнку» у запертых гаражей, рухнули, вжались в землю. В промежутке между взрывами поднимаю голову: некто с камерой преспокойненько разгуливает среди минных разрывов, фиксирует… Вскакиваю, подбегаю, ору: «Это уже не смелость — глупость! Ложись!» Нет, он только присел. Над головой прожужжали осколки, с хрустом выгрызли из стены гаража хлестанувшее по нам кирпичное крошево; Корень успел ладошкой заслонить камеру — всё это время она работала в режиме записи, облизал запылённые губы, смачно плюнул и витиевато по-русски выругался. Меня поразило: в глазах его не было и легчайшего отблеска страха, только злое веселое напряжение.

Когда обстрел закончился, Моторола отправил нашу группу назад, на занятую украинцами территорию, забрать оставленное при отступлении оружие. Все понимали: можно напороться на засаду- заброшенный дом в лесу, в котором мы ждали противника, скорее всего, уже заминирован, шанс вернуться невелик. Однако создатель «iКорпуса» — вооружённый тогда только видеокамерой — вызвался добровольцем. В лесу нашёл и взял себе чей-то окровавленный автомат, с ним потом и погиб. Он искренне верил в то, что избежать смерти можно только идя ей навстречу, а риск — единственное оправдание необходимости убивать того, кто намерен убить тебя.

Конец июля. Район между городом Снежное и Саур-Могилой

Мчимся по грунтовке в сторону чёрных дымных столбов, явно горит бронетехника, надо выяснить, что происходит, и поймать хоть несколько интересных кадров. Резко тормозим: из-за куста к авто метнулись трое в камуфляже, замахали руками, требуя остановиться. Ещё миг-и я выпустил бы в них очередь, вовремя сориентировался: свои! Бойцы из подразделения Корсара, сидели в засаде на танкоопасном направлении. Час назад отбили атаку, требовалось срочно доставить раненого в госпиталь, а двух погибших в морг. Повезли. Решили сократить путь и — въехав на пригорок, попали в очередное, обычное для тех славных дней приключение. Видим: из-за дальней лесополосы вырулил и пылит навстречу нам БТР, а за ним следом камуфлированная «Газель», ощетинившаяся стволами… Кто — свои или чужие? Слава Богу, внезапный ветер разогнал пыль, и мы заметили на броне вертикальные белые полосы. Признаюсь честно, в те минуты я с жизнью попрощался. У нас был только один заряд к РПГ и «калаши» без подствольников.

Свернули в «зелёнку», затаились, мгновенно возник план: БТР пропускаем, а потом крошим из гранатомёта, если, конечно, сумеем расстрелять микроавтобус и останемся живы. Нам несказанно повезло. Бронетранспортёр наехал на мину, на которую непременно напоролись бы мы, сложись обстоятельства несколько иначе. Столбище огня, грохот невыносимый — сдетонировал боекомплект. Вскакиваем оглушённые. 

«Газель» на невероятной скорости, задним ходом дала дёру, далеко отъехав, резво развернулась, исчезла. Мы не стали в неё стрелять… на лобовом стекле отчётливо был виден красный крест, значит, в салоне раненые. Последнее, ярче всего врезавшееся в память: брат мой по оружию, Сергей Коренченков, стоит посреди дороги, запечетлевая для истории пылающую груду металла. Глянув на меня, поднимает указательный палец к небу и, с блаженной улыбкой изрекает: «ОН ЕСТЬ. И нам никого не пришлось убивать…»

Роса с цветов на могилах погибших…

Он на академическом уровне знал русские былины и неординарно их трактовал, извлекая из образной структуры оптимальные, способствующие достижение победы поведенческие алгоритмы русских людей любой эпохи (горько жалею, что в одном из боёв обратился в пепел мой блокнот с записями наших разговоров). А из беллетристов более всех любил он Константина Воробьёва и часто его цитировал, особенно «Из записных книжек». 

Помню, привезли мы в морг трупы из района Саур-Могилы. Класть их было некуда: холодильники отключены, внутренний дворик больницы полностью забит искромсанными телами — их грузили в «Камаз» для перевозки к временному захоронению. Отвезли туда и наших бойцов. Когда каменистая земля скрыла то, что от них осталось, кто-то предложил помянуть павших, Корень отклонил протянутую флягу, процитировал: «Они пили водку и закусывали подснежниками». Под недоумённо-растерянным взглядом похоронщика на миг задумался и сказал своё: «Мы ещё не победили. А пить надо только за Победу — росу с цветов на могилах погибших…»

Пока звучали эти слова, я вспомнил, как мы с ним привезли убитую на улице осколком снаряда пожилую женщину в морг Славянска. Медиков уже не было, вход свободный, внутри всё забито под завязку, вонь адова… несчитанные трупы, иные неотличимые от фарша. На детей мы стались не смотреть. Запомнился старик, окоченелый, безротый: нижняя часть лица раздроблена, превратилась в затверделую кашицу; высокий лоб, часть носа, открытые глаза — закрыть их мы, как ни старались, не смогли — запорошены цементной пылью. Из левой, проволокой у предплечья перемотанной руки, торчала чёрная от грязи и спёкшейся крови тонкая кость. Правая, в пигментных пятнах ладонь навечно сжала связку ключей, поблескивал в луче моего фонарика большой круглый на стальной цепочке брелок с изображением герба исчезнувшей державы и надписью «Рождённый в СССР».

С того момента и навсегда навязчивый, постоянный, ничего к знанию о безысходности кровопролития не добавляющий символизм войны я возненавидел.

6 августа 2014 года военкоры Сергей Коренченков, Андрей Стенин и Андрей Вячало сопровождали к российской границе колонну беженцев, спасали женщин и детей. 

В тот день я должен был ехать с ними, не смог: мы с Артистом — водителем моего «джихад-мобиля» — получили приказ отправиться под Миусинск к месту недавнего боя, забрать брошенный бойцами «Утёс». Попали в засаду, но — уничтожив вражеского пулемётчика, на изрешечённом осколками мин и пулями снайперов «джихаде» — вырвались! А в то же время мирная, под белыми флагами, колонна с беженцами напоролась на украинские карательные части, была показательно расстреляна, раскурочена в хлам, сожжена. До сих пор неизвестно, удалось ли хоть кому-то в той бойне спастись.

«Необязательное» признание

Из всех, духовно близких мне людей, погибших за несбывшуюся Новороссию, приходили ко мне в «тонких снах» (когда прозрачной становится граница между нашим миром и иным) только Арсен Павлов и Сергей Коренченков. 

Несказанной красоты многоглавый, меняющий очертания, мёбиусно, как на рисунках Маурица Эшера, сам в себя перетекающий храм с невообразимым количеством распахнутых дверей; из них нескончаемо, в абсолютном, вакуумном беззвучии входят и выходят погибшие на всех с начала истории войнах. В одном из этих бесконечных людских потоков замечаю Сергея, окликаю. 

Он увлечённо и встревоженно беседует с идущим рядом своим предком. Заметив меня, подбегает, что-то спешно отдаёт и виновато машет рукой: уходи! Сначала чувствую на ладони нестерпимо горячую кровь, потом вижу: кровавит календарь, размыта, но ещё видна цифра: «2032», а временами, заслоняя её — багровым пульсирует, корёжится, безмолвно кричит «2051» на изображении Красной площади с Мавзолеем в строительных лесах и полуразрушенным храмом Василия Блаженного. 

А на кремлевских башнях нет ни двуглавых орлов, ни пентаграмм — только гнёзда без птиц. Какие нам выпадут в 32-м и 51-м годах испытания, ведают лишь небеса. Увиденное — незаживающее в моём сознании клеймо: ранее — за много лет до переломных событий показаны мне были во снах даты — 1991…2000…2014. И все датированные предупреждения о будущем друзей и близких со снайперской точностью сбылись. 

Предвидя скептические ухмылочки, подчёркиваю: это — «необязательное» признание…

Избегаю могилы

Отпели и похоронили одного из лучших военкоров ополчения в Симферополе. «Похороны были не очень многолюдными, — рассказал Андрей Коваленко. — Провожали только родственники и самые близкие друзья, в основном ополченцы, чуть больше полусотни человек. Прощальные речи — кратки: слова в те часы стали невыносимо лишними, мы чувствовали его присутствие. Столько времени прошло, но и сейчас при воспоминании о Серёже у меня ком в горле и непреходящая скорбь: не может быть, чтобы то, во что он верил, не сбылось. Его могила была крайней на кладбище, заставленном свежими после войны деревянными крестами».

Я не был на его похоронах — не мог оставить подразделение: в ту пору мы, мотороловцы, сражались в приграничье, затем освобождали Миусинск. На могиле его я тоже не был, с некоторых пор избегаю таких мест: слишком их много в моей памяти — погостов, крестов, мемориалов, некрополей, братских захоронений и безвестных над истлевшими телами холмиков.

Получив опыт бойца и военкора, создатель главного информационного ресурса Новороссии намеревался побывать во всех «горячих точках» планеты, где воюют или будут воевать русские. Предлагал мне в соавторстве с ним сделать большой цикл фильмов и очерков о незаслуженно забытых ветеранах разных войн — афганской, абхазской, чеченской, осетинской, донбасской. Составили список из более сотни имён тех, чьи биографии достойны увековечивания. 

Мысленно разглядываю карту России, вспоминаю погибших друзей и с безысходной болью понимаю: могилами их усеяно всё великое русское пространство — от Калининграда до Владивостока, от Анадыря до Ростова и Донецка. Если попытаться посетить места упокоения всех, кого знал и о каждом рассказать — это будет задача на всю оставшаяся жизнь…