Эта история стоит того, чтобы ее рассказать.

В Бельгии, в городе Лёвене, живет девушка Келли. Келли 23 года, физически она вполне здорова, но не хочет жить. Всю жизнь, сколько себя помнит, Келли считала себя уродливой и никчемной. Хотя внешность у нее вполне нормальная, да и ее сестра-близняшка, которая выглядит так же, живет себе и радуется.

Но Келли всегда чувствовала себя в тени веселой и общительной сестры, сама ужасно стеснялась людей, не умела заводить друзей, ни с кем не общалась, страдала от одиночества и низкой самооценки. В 18 лет, после смерти любимой бабушки, у Келли все стало совсем плохо. Она попыталась покончить с собой. Не сумела и оказалась в психбольнице. Там ее лечили, но безуспешно. Келли снова пыталась покончить с собой, переставала есть, резала себя, снова лежала в психушке, не вылезала от психотерапевтов и психиатров — но ничего не помогало: она испытывала постоянную душевную боль и говорила только о том, как хочет умереть.

— А зачем ты пытаешься покончить с собой сама? — сказал однажды ей какой-то психотерапевт. — Разве не знаешь, что в нашей стране разрешена эвтаназия? Можешь подать заявление, и тебе все сделают спокойно, с достоинством, без боли и за государственный счет.

Эта мысль заинтриговала Келли. Она стала выяснять, правда ли это. Действительно, оказалось, что в Бельгии есть возможность эвтаназии для психически больных в случае «постоянной, невыносимой, неисцелимой, не проходящей со временем душевной боли».

Чтобы получить эвтаназию, нужно доказать, что твоя душевная боль действительно невыносима, и никакое лечение тебе не помогает. Сама процедура, к сожалению, в первоисточнике описана недостаточно подробно. Но, в общем, два психиатра независимо друг от друга должны «пронаблюдать» тебя в динамике и вынести вердикт, что да, ты неизлечим и даже улучшиться не можешь. 

Дальше последует еще какая-то комиссия, возможно, и не одна. Но, благополучно пройдя все инстанции, ты наконец сможешь умереть. Правда, сказали ей, тебе будет сложно: ты ведь очень молода, вся жизнь впереди, и есть много шансов, что ты поправишься. Серьезно надо будет постараться, чтобы доказать, что твоя жизнь мучительна и не имеет смысла. 

Келли загорелась этой идеей. Теперь у нее в жизни появилась цель. 

Пошла она к первому психиатру. Он начал наблюдать ее в динамике — и наблюдает уже семь месяцев, о своих выводах, естественно, пока молчит. Едва Келли официально заявила о таком своем желании, ее в обязательном порядке направили в терапевтическую группу для таких же суицидников. 

В группе желающих умереть разными способами убеждают, что жизнь не так уж плоха, и стоит дать ей шанс. Келли пока не убедилась. Однако начала общаться с товарищами по группе, давать интервью журналистам, которые заинтересовались ее случаем (и куда девалась болезненная застенчивость?), и даже завела себе бойфренда. Там же, в группе суицидников. Они встречаются, любят друг друга и строят планы на будущее. 

— Как-то нехорошо выйдет, — говорят они, — если один из нас умрет, а другой останется. Наверное, тот, кто получит разрешение первым, должен будет подождать другого. Хотя, конечно, может случиться, что очень долго придется ждать… 

— Келли, а что ты будешь делать, если разрешение тебе не дадут? — спрашивает ее журналист. 

— Я буду возмущена! — отвечает она. — Это же дискриминация! Я буду бороться, обжалую решение, пойду к другим врачам. Сделаю все, но добьюсь своего! 

— А если все равно не дадут? 

— Ну… тогда, наверное, все-таки придется самой, — отвечает Келли. Но отвечает уже как-то без энтузиазма. 

Мне кажется, еще год-другой ее помурыжить и погонять по инстанциям — и она поймет, что ее долг, как у буддиста, остаться в этом грешном мире и, преодолевая боль, бороться за права других суицидников. А потом мысль о самоубийстве и вовсе отойдет на задний план.