Дзен
Телеграм
В последнее воскресенье августа в Донбассе, как и в Российской Федерации, празднуют День шахтера. Летом этого года корреспондент «Ридуса» встретилась с людьми, которые провели под землей не один десяток лет, и выяснила ситуацию в угольной отрасли Донецкой Народной Республики и настроения горняков.
Из центра Донецка мы ехали до Холодной Балки более часа. Микроавтобус пресс-службы Минугля ДНР проехал половину Макеевки (это город — спутник столицы Донбасса, по площади, правда, больше самого Донецка) и спустился по карте к югу.
Поселок Холодная Балка отделен от агломерации «зеленкой», а в полутора примерно километрах от него находится, собственно, угольное предприятие — шахта «Холодная балка». Уголь здесь добывают с начала XX века, но шахта, работающая сейчас, послевоенная — 1957 года запуска.
Тогда Донбасс усиленными темпами восстанавливался, наращивал добычу и производство. За трудовой копейкой — в те годы весьма весомой — сюда ехали люди со всей страны.
Административное здание шахты «Холодная балка».
После открытия лавы на «Холодной балке».
В жаркий летний день конца июня 2021 года на шахте «Холодная балка» открывали новую лаву, по этому поводу и привезли журналистский десант.
Оживления по приезде я не заметила: в зеленом дворе с неработающим фонтаном у фасада административного корпуса стояли всего пара человек, один из них в мундире горного инженера.
Над двором лилась музыка из репродуктора. Если бы не шумные коллеги с камерами, можно было бы подумать, что я попала в тот американский фантастический фильм, где с планеты Земля внезапно забрали половину людей.
Фонтан не работает.
Шахтный копер.
Скульптуры горняков, крашенные серебрянкой, «населяют» весь Донбасс.
Горняки во дворе шахты «Холодная балка».
Вскоре нас позвали в надшахтный корпус, где местные корреспонденты сняли выход шахтерской комиссии, которая принимала новую лаву. После этого к журналистам вышли несколько официальных лиц, а затем состоялось награждение отличившихся горняков и госслужащих в административном здании.
Я сунулась было побродить по предприятию, но один из шахтеров остановил меня на очередном повороте коридора: «Вам туда не надо. Там баня».
Комиссия приняла лаву.
В надшахтном корпусе.
Белые каски ИТР.
Шахтеры перед награждением.
Только из-под земли.
А мне, собственно, и нужно было взглянуть на специфику горняцкого труда и ситуацию в ведущей отрасли шахтерского края — то, что называется «без галстуков».
На открытии лавы мне посоветовали поговорить на эту тему с председателем Макеевской территориальной профсоюзной организации работников угольной промышленности ДНР Георгием Петровичем Янковым. Это был крепкий дядька, что называется, без возраста, но явно советской еще закалки. Янков сразу согласился на встречу и назначил мне время в начале следующей недели.
Административное здание «Макеевугля».
Здание администрации предприятия «Макеевуголь» находится на главной площади города, у крыльца висят памятные доски, посвященные героям шахтерского труда, еще периода СССР.
В кабинете Янкова меня ожидают его товарищи — председатель профсоюза шахты «Калиновская-Восточная» Игорь Анатольевич Береговский, правовой инспектор Сергей Александрович Бушнев, бригадир участка шахтного водоотлива «Холодной балки» Вячеслав Владимирович Щиголев. Янков задерживается на совещании. Пока говорим с его коллегами.
Слева направо: Бушнев, Янков, Щиголев, Береговский.
Работа шахтера вчера и сегодня
Для начала спрашиваю, почему каждый из них решил посвятить себя трудной горняцкой доле. Мужчины говорят о былом престиже профессии, о преемственности. «Когда старшие постоянно обсуждают дома дела на шахте, получается, ты растешь уже с чувством причастности…» — говорит Сергей Александрович. Береговский вспоминает, что пришел на шахту после армии, еще в 1986-м, потому что «это был хороший способ для молодого человека быстро встать на ноги, прокормить собственную семью и не висеть на шее у родителей».
В советское время шахтерские семьи жили в почете и достатке: «Каждый год, бывало, могли себе позволить отдых на море!..» О материальной стороне работы горняки говорят без обиняков. Вячеслав Владимирович, младший из присутствующих, пришел в профессию уже в капиталистическое время независимой Украины. Он говорит, что и тогда в их школе дети шахтеров были обеспечены лучше других — «жвачки, компьютеры у них у первых появлялись».
Я спрашиваю, какова ситуация сейчас.
— Ну, вы же видите, что мы говорим «было», «было»… — констатирует пятидесятилетний, богатырского сложения Игорь Береговский.
Георгий Петрович Янков за рабочим столом.
Главная проблема отрасли
Приходит Янков и с ходу берет разговор в свои руки. По его словам, одна из главных проблем угольной отрасли на Донбассе — отток кадров.
— После того как мы создали свою республику по инициативе трудящихся и в целом населения Донецкой Народной Республики, первоначально было сложно. Год четырнадцатый — начало пятнадцатого — война, потом надо было восстанавливать шахты, но затем отрасль начала стабилизироваться и начала оживать. И до девятнадцатого года уровень добычи вырос в два раза. Но после того как возникли отдельные структуры, которые тут работали, и возникли проблемы с финансовыми потоками… А эти потоки ведь как кровеносные сосуды. Попросту за отгруженную продукцию мы не получали финансы, и это привело к тому, что мы на данный момент сократили добычу вдвое: была среднесуточная добыча по предприятию «Макеевуголь» около 4200 тонн, сейчас 2000. И самое главное — мы потеряли трудовые ресурсы. Они обеспечили жизнедеятельность угольной отрасли и других предприятий Российской Федерации.
Памятная доска на здании «Макеевугля».
«Отдельными структурами» Георгий Петрович называет компанию ВТС под «операционным управлением» младоолигарха Сергея Курченко, которая до недавнего времени и «рулила» финансовыми потоками между РФ и ДНР.
Весной этого года произошли подвижки, и бразды правления перешли к бизнесмену Евгению Юрченко. Предприятиям была выплачена часть долгов за поставленный уголь. В июне — июле шахтеры получили зарплату за апрель.
Спрашиваю правового инспектора Бушнева о проблемах горняков и путях их решения.
Сергей Александрович — моложавый, ясноглазый, сам начинал под землей. Позже я узнаю, что и сын пошел по его стопам: сейчас Бушнев-младший трудится в шахте в качестве ИТР — инженерно-технического работника. Сергей Александрович подтверждает, что основная проблема — «не вовремя платится зарплата, это наш бич… от этого идет неуплата шахтерами коммунальных услуг, высчитывают алименты у ребят не в полном объеме».
Еще один момент — из-за недостатка денег предприятия не выплачивают взносы в пенсионный фонд, все деньги до копейки идут на зарплату. Кроме того, та же подготовка новой лавы, проходческие работы не приносят денег прямо сейчас, наоборот — требуют финансирования. Невыплата шахтам денег за продукцию, таким образом, ставит под вопрос само существование угледобывающих предприятий.
Правовой инспектор Бушнев.
Сейчас появился ряд поводов для осторожного оптимизма — как в связи с переходом финансового руля по региону от Курченко к Юрченко, так и в связи с рядом решений, принятых в ДНР.
На Евгения Юрченко у местных есть определенные надежды в том числе и потому, что он родом из Луганской области и, по идее, мог сохранить долю регионального патриотизма, весьма выраженного в Донбассе. По меньшей мере, дончане надеются, что Юрченко не будет воспринимать Донбасс как дойную корову, зажатую меж линией боевого соприкосновения и украинской экономической блокадой с одной стороны и непризнанностью со стороны РФ — с другой.
Советский ещё барельеф во дворе угольного предприятия.
Вместе с тем Янков говорит, что долги ВТС перед угледобывающими предприятиями — даже не полдела, потому что долги, например, «Энергии Донбасса» перед шахтами составляют около пятисот миллионов, и это больше, чем у ВТС.
Георгий Петрович повторяет мысль, которая посетила меня еще в первую поездку сюда весной 2017-го: «Донбасс не находится в ситуации Абхазии или Южной Осетии, даже в ситуации Приднестровья, потому что это крупный промышленный регион…»
В свое время я предположила, что «крупный промышленный регион» не может длительное время существовать в подвешенном состоянии, «на подножном корму» и даже на дотациях: предприятия или работают, или разрушаются в ситуации стагнирующих технологических и финансовых цепочек. «На сегодняшний день ДНР не имеет бюджета, а без бюджета нет республики, давайте говорить прямо», — рубит Янков.
Суровый донецкий индастриал.
«За что нас так?»: в каких условиях трудятся шахтеры Донбасса
Когда мы возвращаемся к проблемам «на земле» и я спрашиваю правового инспектора Бушнева о его возможности влиять на ситуацию с невыплатами зарплат, он отвечает: «Мы обращаемся в вышестоящие органы». Работающие на шахтах Береговский и Щиголев на вопрос про настроения горняков сообщают, что на предприятиях осталось менее половины довоенного количества работников, «люди работают за себя и за того парня» и «терпят и ждут».
Шахтерское сообщество Донбасса, не раз показавшее свою солидарность и революционный потенциал в позднесоветские и украинские годы, похоже, выплеснуло его в «русскую весну», создание народных республик и их защиту практически без остатка и сейчас пребывает в горьком недоумении — за что же с ними так.
По признанию бригадира Щиголева, он не уехал на заработки в Россию главным образом потому, что жена сказала: неважно, сколько будет денег в семье, главное — вместе. У Щиголевых трое детей.
В начале июля я снова еду на «Холодную Балку», мне обещали показать предприятие хотя бы в его надземной части, поскольку для спуска вниз формируют группы журналистов всего пару раз в год.
Меня встречают двое немолодых управленцев, по выражению Янкова, «доморощенных», то есть прошедших путь на предприятии в прямом и переносном смысле «из низов» — Сергей Николаевич и Виталий Вячеславович. С ними мы идем маршрутом горняка, начиная от раздевалки, где прямо сейчас кто-то готовится к смене.
Горняк собрался на работу.
Будни предприятия.
Шахтеры реагируют на журналиста без нервов, с юмором: у большинства людей опасных профессий мелкие комплексы слетают сами собой, а чувство неподдельного достоинства воспитано постоянным преодолением страха смерти.
Мне даже предлагают зайти в баню, в которую не пустили в прошлый раз. Надев спецодежду, шахтер получает в специальном окошке самоспасатель и лампу. Воздуха в самоспасателе должно хватить минут на сорок, чтобы горняк мог подняться на поверхность в случае аварии. Света в лампе — на смену, которая длится шесть-восемь часов, в зависимости от времени на спуск.
Мне показывают респираторы с фильтрами, которые получают те, кто работает непосредственно в лаве — ГРОЗы и проходчики, для защиты от угольной пыли. Предусмотрен пункт набора газированной воды и кипятка в термос, но газировка сейчас не подается в связи с «военной ситуацией».
Посещаем женскую баню и раздевалку, где застаем двух обаятельных тетушек — Оксану и Валентину, уборщицу и банщицу. Дамы рассказывают, что женщины, конечно, тоже работают под землей — медики, маркшейдеры, геологи; впрочем, это видно по одежде, оставленной в раздевалке в специальных подвесных контейнерах. Хозяйки этих гардеробов сейчас находятся в сотнях метров под поверхностью. Оксана и Валентина говорят: «У нас все хорошо… Если б еще не война эта клятая, да если б зарплату вовремя платили, можно было бы и жить».
Подвесные контейнеры в шахтёрской раздевалке.
Шахтерская раздевалка.
Спецодежда в раздевалке.
Приготовления к смене.
Уборщица Оксана и банщица Валентина.
Покинув административно-бытовой корпус, мы идем через двор к надшахтному зданию. Во дворе в тени деревьев сидит бригада крепильщиков — это те люди, которые обеспечивают в шахте надежность «крыши над головой». Видя, что я снимаю их, мужчины начинают подшучивать.
Я подхожу и вступаю в разговор. Горняки сообщают, что им не выплатили часть зарплаты за четырнадцатый еще год, а за 2021-й выплатили за апрель. Зарплата у крепильщиков — 10—12 тысяч рублей.
— Интересно, в Москве такая зарплата бывает вообще? — задают они риторический вопрос.
Во дворе шахты.
Бригада крепильщиков.
Уходят в забой.
В надшахтном здании, откуда производится спуск под землю, находится окошко выдачи — приемки шахтерских жетонов. Мне объясняют, что горняк берет жетон, когда спускается в шахту: это нужно для того, чтобы по пустым ячейкам понять, сколько народу находится под землей. «И кого в случае чего там искать», — невольно продолжаю я про себя.
Раздается грохот — снизу пришла клеть. Оттуда выходят несколько горняков. Один из них, невысокий, в белой каске ИТР, спрашивает веселым начальственным голосом: «А что это у нас за съемка?» Мои сопровождающие принимаются объяснять, что я человек неслучайный, уже бывала здесь на открытии лавы…
Выясняется, что только что из-под земли поднялся главный инженер «Холодной балки» Юрий Васильевич.
— Только интервью я давать не буду, — говорит он.
— Скажите хотя бы, что входит в ваши обязанности, — прошу я.
— В мои обязанности входит всё! Соблюдение безопасности, технологических процессов, подготовка новых лав. Добываем здесь уголек для Старобешевской ТЭС, чтобы свет горел в домах, холодильники морозили, чтобы в холодильниках тоже что-то морозилось…
Окошко выдачи и приемки жетонов.
Я замечаю, что Юрий Васильевич молодо выглядит для главного инженера, и спрашиваю, сколько ему лет.
— Мужчинам такие вопросы не задают! — смеется тот. — Сорок пять, пора на пенсию.
Кажется, мне наконец удалось смутить горняка. На самом деле, сорок пять — это действительно шахтерский пенсионный рубеж, для которого нужно 20—25 лет подземного стажа.
— Да, скоро внуки, удочка, — говорит Юрий Васильевич.
В это время подходит бригада с просьбой спустить их под землю. Главный инженер, блеснув белками глаз на темном лице, дружелюбно, но строго выговаривает подчиненным: «Видите график? Для кого он, по-вашему, придуман? Согласно графику!»
Рельсы в надшахтном здании.
Я ловлю себя на мысли, что подобные интонации уже слышала — у республиканских военных.
Когда я в «Макеевугле» спросила профсоюзных лидеров об опасностях профессии, они буднично заметили, что в первые годы работы травмируются или, не дай Бог, гибнут, как ни странно, реже: «Потому что поначалу человек помнит, что шахта — зона повышенной опасности, он начеку… А когда привыкает и расслабляется, тогда бывает всякое».
Сейчас я спрашиваю у Сергея Николаевича, какая подземная специальность самая опасная, и он со смешком отвечает, что «неопасных специальностей в шахте нет».
Тем временем мы уже подошли к концу технологического цикла, к месту, где уголь ссыпается в вагоны и отправляется потребителям. А пустую породу везут самосвалами на терриконы. Но, поскольку в породе неизбежно попадаются фракции угля, свежие терриконы «горят», то есть внутри у них если не вулканическая активность, то высокая температура.
— А если человек провалится в такой террикон — испечется, как яйцо? — интересуюсь я.
— Нет, он попросту сгорит, — отвечает Сергей Николаевич.
Бригада крепильщиков.
Курение на шахте строго запрещено, внизу — строжайше.
Горняк в полной выкладке.
Конец технологического цикла.
Мужчины провожают меня на автобус в Макеевку, я расспрашиваю о жизни поселка. Виталий Вячеславович говорит, что «все завязано на шахту, все завязано на уголь». Сейчас вся Холодная Балка вдохновлена открытием новой лавы, которая будет работать около двух лет.
— Живем надеждами… Сергей Николаевич — человек молодой, я еще помоложе — 56 лет, так что есть на что надеяться, — иронизирует Виталий.
Шахтоуправление «Холодной Балки» когда-то включало пять шахт, сейчас осталась одна. Закрылись они при независимой Украине, в силу «естественного процесса» — выработан уголь. Впрочем, в советской книге «Тепло Холодной Балки», которую мне подарил Янков, целая часть посвящена разработке «слабых» пластов, которые при определенных технических нововведениях давали и уголь, и работу людям.
Тогда, после встречи в «Макеевугле», мы еще часа на полтора засиделись с чрезвычайно занятым Георгием Петровичем, он рассказал мне о себе. Родился в 1949-м в Пермской области, на берегах Чусовой. Переехал в Донбасс, мечтал заниматься дизайном автомобилей, но в итоге пошел по востребованной в регионе специальности. Начинал с подземного электрослесаря, в 23 года стал депутатом горсовета.
Убежденный коммунист, до сих пор переживающий развал СССР и роль партии в этом процессе: «В партии коммунистов было от силы процентов сорок, остальные — не коммунисты, а карьеристы». По словам Янкова, проблемы угольной отрасли Донбасса начались еще при Украине: «Капиталисты наши новоявленные забрали новые и рентабельные шахты, а сложные шахты остались… Тот же Ахметов взял новую, восьмидесятых годов, и богатую шахту „Комсомолец Донбасса“, взял „Павлоград-уголь“, а „Холодную балку“ ту же почему-то не взял… Как вы думаете, почему?» В советское время существовала расчетная стоимость тонны угля в зависимости от условий добычи на той или иной шахте, и, если предприятие укладывалось в эту цифру, оно считалось рентабельным.
Вид на террикон.
Копры, или стволы шахты.
При постсоветском капитализме сначала пытались пустить все на самотек, затем принялись вводить систему госдотаций, но ни то, ни другое не работало как следует: шахты, ориентированные на получение прибыли, работали с нарушениями техники безопасности, как та же «Шахта имени Засядько», известная кошмарными авариями со множеством жертв, которые происходили на протяжении девяностых и нулевых годов (самая масштабная в 2007-м унесла более сотни жизней и более ста пятидесяти горняков были ранены). А госдотации в этой системе работали как заплаты на «тришкин кафтан»: тут поставишь — там расползется.
Янков рассказывает, как закрыли шахту им. Батова, где были «запасы отличных углей», и в 1998-м году нужно было 49 миллионов, чтобы восстановить выработки после пожара и наладить добычу. В итоге выделили те же 49 миллионов, чтобы эту шахту закрыть. Сейчас на очереди на закрытие шахты им. Челюскинцев и им. Калинина по истощению запасов и сложностям угледобычи. «Хотя в советское время они бы работали», — замечает Янков. Проблема с ВТС — того же порядка: корни ее не только в недобросовестности конкретных бизнесменов, но и в том, что в имеющейся системе отсутствует единое для всех позитивное целеполагание, потому что если мы полагаем целью финансовый успех и рентабельность отдельных людей, кланов или предприятий, то сбалансированной и непротиворечивой экономической системе попросту неоткуда взяться.
Так, в частном порядке мне рассказали историю одного несостоявшегося контракта: питерское предприятие было готово купить в ДНР уголь, который идеально подходил для его целей и по техническим параметрам, и по цене. Сделку заблокировали на уровне Ростовской области, где тоже есть свои шахты и их хозяева, желающие торговать с Петербургом и не жалующие донецких конкурентов. Так на словах РФ не бросает людей Донбасса, а на деле при рыночных отношениях и массе частных интересов — дружба дружбой, а уголёк врозь.
— Я считаю, что, коль мы в эту ситуацию ввязались и Россия тоже ввязалась, нужно быть решительней. Никто нам не улыбнется ни разу, санкции заграничные все равно будут. Здесь, в Донбассе, мы лишились фактически трудовых ресурсов, но средства производства еще есть. Если бы они работали, они бы создавали, по Карлу Марксу, прибавочную стоимость… Сегодня заговорили об инвестициях — ну, может быть, тогда сюда вернутся люди, которые уехали в Россию, и заработает угольная отрасль, а за ней и все остальное. Потому что если мы сейчас начнем добывать, у нас заработают и коксохимики, и энергетики, они дадут возможность работать промышленности, потому что энергия — основа всего, — говорит Янков.
«Если вы не были в лаве, вы не поймете… Там своды над тобой шевелятся», — сказал мне один знакомый с горняцким опытом. Каждую сотню метров вглубь (а в Донбассе есть шахты более километра глубиной) поднимается температура и горное давление. Лава трещит, происходят выбросы газа, уголь иной раз вылетает «пачками», и это даже если не говорить о возможностях крупных аварий с человеческими жертвами. Что же заставляет спускаться в этот рукотворный ад людей, престиж профессии которых практически утрачен, да еще и за зарплату, которой не бывает в Москве?..
— Интересно вообще в шахте работать? — спрашиваю я Виталия и Сергея, глядя на подходящий автобус, который отвезет меня в Макеевку.
— Интересно, да. Но еще и потому, что мы другого не знаем: мы же не воспитывали, например, тигров и не знаем — может, это еще интереснее, — говорит Виталий. — Да, у нас жизнь зависит друг от друга, в звене три-четыре человека обычно, все дружат, человеческие отношения тоже играют роль. Ну, и в общем — да, это труд для настоящего мужика.
Георгий Янков в молодости (стоит).
Имена некоторых героев изменены из соображений безопасности их близких на территории Донбасса, подконтрольной Украине.