Европейский союз и европейское общество в целом оказались на грани раскола из-за неразрешимых противоречий, во многом вызванных санкционной политикой ЕС.

Внутри государств меняется политический ландшафт. В прошлое уходят старые партии, обещающие стабильность, при этом значительно растут рейтинги тех, кто предлагает радикальные перемены, причём неважно, в левую или в правую сторону.

Показательными для этой тенденции являются парламентские выборы во Франции, второй тур которых завершился совсем недавно.

Центристская коалиция действующего президента Эммануэля Макрона, обещающего сохранение действующего курса и внутреннюю стабильность, получила в парламенте страны 251 место из 577 (минус 99 в сравнении с прошлыми выборами) и теряет большинство в нижней палате, для которого надо было получить 289 мандатов. Правоцентристский блок, основу которого составляет когда-то правящая во Франции Партия республиканцев, получил 68 мест (ровно вдвое меньше, чем в прошлом цикле). Историческая левоцентристская Партия Франции вообще пролетела мимо парламента, не получив ни одного мандата, что произошло впервые за долгое время.

В то время как центристы теряют популярность, обороты набирают радикалы с обоих флангов.

Левый блок, возглавляемый Жан-Люком Меланшоном, получает 135 мест (прибавляя 77 мандатов). Крайне правые во главе с Марин Ле Пен получают 88 мест, увеличивая своё представительство в 11 раз. Причем, если говорить именно о партиях, а не о блоках, Ле Пен будет второй после Макрона силой в парламенте.

Конечно, Макрон может получить необходимые для формирования правительства 40 мандатов, вступив в коалицию с близкими ему по духу республиканцами, однако запрос на перемены во французском обществе очевиден, и с ухудшением экономической ситуации этот запрос будет только крепнуть.

Причем Франция в этой истории лишь единичный пример общей сейчас для всей Европы тенденции.

Раскол происходит не только внутри сообществ, но и на уровне государств. Европейский союз, выросший из Европейского экономического общества, — это институт, установленный на хрупком балансе между экономической выгодой от этого союза (кому-то он даёт рынки сбыта, кому-то рабочую силу, а кому-то — экономические дотации и вливания) и национальными интересами отдельных государств. Пока государства получают от членства в ЕС максимальную выгоду, при этом теряя минимальную часть своего суверенитета (а при вступлении в союз государство передаёт его органам часть своей власти), союз достаточно стабилен, но когда выгода начинает теряться, а брюссельские бюрократы требуют у государств отказываться от всё большего количества суверенных прав, двигая ЕС от интеграционного объединения в сторону конфедерации, часть стран начинают задумываться о целесообразности выхода из объединения.

Пока Евросоюз и его органы имеют исключительную компетенцию в вопросах таможенного регулирования, установления правил конкуренции, денежной политики и общей торговой политики. При этом государства контролируют принятие решений и обладают правом вето, которое позволяет удостоверить учёт мнения каждого государства-члена, вне зависимости от его размера и количества депутатов в Европарламенте.

Однако правом вето эффективно пользуется, например, Венгрия, которая тормозит принятие антироссийских санкций. Надо сказать, что смягчение санкций и их замедление выгодно не только венграм, в разных странах сильно отличается доля потребления российского газа, а соответственно, разное и влияние антироссийских санкций. Например, Германия покупает у России около 40% голубого топлива, Франция — 25%, а Италия примерно 50%.

Ги Верхофстадт, лидер либеральной фракции в Европарламенте, призывает отменить право вето и принимать решения простым большинством. Это решение тут же скажется на правах и интересах небольших государств, имеющих сравнительно малое представительство в органах ЕС.

В ситуации, когда одни страны принимают решение за другие, влияя помимо прочего на их энергетический суверенитет и стабильность, на их взаимодействие с контрагентами, сохранить единство практически невозможно.

Евросоюз и без того теряет свою экономическую привлекательность. Рост цен на энергоносители, безработица, высокие темпы инфляции, банкротство предприятий, снижение темпов роста ВВП, повышение экономической нагрузки на бюджеты стран — все это делает ЕС сейчас не самым желаемым интеграционным объединением, а стремление бюрократии в период нестабильности увеличить свои полномочия за счёт суверенных прав государств заставляет задуматься о перспективах существования союза вообще.

Остаётся надеяться, что институты Евросоюза обладают достаточной прочностью, которая позволит сохранить союз в обозримой перспективе. При этом многое зависит от политики евробюрократов — насколько они готовы прислушаться к реальным интересам людей, которых собственное благосостояние волнует много больше геополитических игр.

Сохранение внутреннего плюрализма интересов и уход от радикальных и необдуманных решений — вот стратегия, которая позволит сохранить ЕС в период турбулентности.