Источник

В начале 1557 года в небе появилась хвостатая звезда, провисевшая на небосклоне две недели. Издавна появление кометы воспринималось как предвестие больших неприятностей — войны, глада и мора. 

Звезда 1557 года полностью оправдала свою репутацию, «подарив» и войну, и голод, и мор. Но всё это будет немного позже, а пока подходила к концу зима 1556−1557 годов, и в Москве интенсивно готовились к новой кампании. 

Пока шли переговоры с крымскими послами, «в Ногаи» убыло посольство с предложением Исмаил-бию вместе ударить по Крыму.

Год кометы

В Разрядном приказе было составлено расписание полков по «берегу», причём, что любопытно, полки должны были встать не только по Оке, а некоторым из них предстояло развернуться на 200−250 вёрст (213−266 км) южнее, на среднем течении реки Сосна и в её низовьях, «усть Ливен» и «на Поле усть Ельца», а также в районе старого Курского городища. 

Ещё южнее готовились занять назначенные в росписи места сторожи с наказом «доподлинно проведывати» про намерения крымского «царя». Постепенно обустраивалась крепость на Псле, а князь Вишневецкий обживал Хортицу. Сам он писал в Москву, подчёркивая значимость своей крепостцы, что «докуды в том городе люди будут царьскым именем, и крымцом на войну ходить никуда нельзя».

Князь Вишневецкий ставит город на Хортице и посылает гонца к Ивану Грозному. Лицевой летописный свод, т. 22

Прекрасно понимал это и Девлет-Гирей. В январе 1557 года он со своим войском подошёл к Хортице и три с лишком недели приступал к крепостце. Увы, воинское счастье не сопутствовало хану. Вишневецкий и его люди сумели отразить все приступы, и, как писал русский книжник, «пошёл царь от него (Вишневецкого — В. П.) с великим соромом». Не сумев выбить князя из его «замка», хан не рискнул покинуть свои владения и напасть на «московского», хотя и выступил было за Перекоп в мае того же года. Об этом Вишневецкий не преминул предупредить Москву, которая спешно усилила свои полки на «берегу» и удвоила бдительность в Поле.

Одним словом, Хортицкий «замок» стал предметом большой головной боли для хана и его окружения. Поздней осенью 1557 года он снова подступил к крепостце — и на этот раз преуспел. Вишневецкий, испытывавший острую нехватку провианта и фуража, отчего многие его люди разбежались, был вынужден покинуть свои укрепления. Разорив «замок», он прибыл к Ивану, который пожаловал ему в кормление Белев с уездом «и великими жалованьи устроил».

Как же так получилось, что была утрачена столь важная стратегическая позиция? 

Возможно, с одной стороны, на это повлияли дальние политические расчёты Москвы. Как-никак, но в 1556 году было продлено перемирие с Литвой сроком на шесть лет. Рассчитывая в будущем привлечь Вильно к антикрымскому союзу, стоило ли лишний раз раздражать капризного и по-женски обидчивого Сигизмунда II присутствием государевых ратных людей в низовьях Днепра? 

Но были и другие, на наш взгляд, более веские причины, по которым Вишневецкий не дождался помощи из Москвы. 

Неизвестный русский книжник, рассказывая о событиях 7065 года от Сотворения мира (1557), записал, что «того же году 65-го бысть глад на земли по всем московским городом и по всей земле, а болше Заволожие: все бо время жатвы дожди были великие, а за Волгою во всех местех мороз весь хлеб побил; и множество народа от глада измроша по всем градом». Понятно, что в этих условиях было не до снабжения хлебом Хортицы.

Но и это ещё не всё. Очень многое в планах похода на Крым было завязано на Исмаил-бия и его готовность выставить превосходную ногайскую конницу — ногаи пользовались славой свирепых и бесстрашных воинов. И сперва казалось, что дело пошло на лад. Дорога в Крым была найдена, сам Исмаил и его мирзы шертовали Ивану, торжественно пообещав:

«Хто будет тебе ратен, и нам с теми ратитися. А другу твоему другом быти до своего живота, в любви быти с тобою и заедин с тобою на недруга стояти и пособляти, как нам мочно. А не солгати и от тебя не отстати… Так бы еси ведал. А с Крымом нам воеватися. А с тобою заодин быти и от тебя не отстати».

Ногайская «заворошня». Лицевой летописный свод, т. 22

Однако человек предполагает, а Бог располагает. Юсуфовичи, дети погибшего в гражданской войне бия Юсуфа, отнюдь не простили своего дядюшку, и «заворошня» в Ногайской Орде продолжилась. А тут ещё ногайские улусы, и без того разорённые многолетней «заворошней», подкосила непогода и вызванный ею голод. 

Исмаил жаловался Ивану, что «улус наш голоден», «коней и запасу у нас нет, оголодаля есмя», «годы и три-четыре уже многим волненьем воинским отбыли есмя животов своих и лошадеи и одежи. А сево году ни животов, ни лошадеи, ни одежи у нас не осталось», и потому «наши улусы оголодали и озлыдали». Потому-то он, Исмаил, и не мог выполнить обещания и прислать своих воинов для совместного похода на «крымского». Больше того, бий слёзно молил Ивана прислать ему триста пищальников «со многим запасом кормовым» для борьбы со своими врагами — и с Юсуфовичами, и с мирзой Гази Ураком, который казаковал со своим улусом в придонских степях, — а с ними ещё и припасов, чтобы прокормить до нового урожая своих людей.

Как в таких условиях воевать с Крымом? В общем, поход пришлось отложить. Девлет-Гирей получил столь желанную передышку, особенно важную ещё и потому, что его улус поразил сильнейший мор. Как писал князь Курбский, «некоторые самовидцы наши, тамо мужие бывшее, свидетельствовали, иже и в тои орде Перекопскии десяти тысящеи конеи от тое язвы не осталось».

Беспокойный год от Сотворения мира 7066

Январь студёной зимы 1557−1558 годов выдался богатым на события. 2 января 1558 года по приказу Ивана Грозного на Хортицу отправилась целая рать под общим началом Вишневецкого. 

Под водительством переяславль-залесского дворового сына боярского И. Заболоцкого выступили государевы «жилцы», с дворовым же рязанским сыном боярским Ш. Кобяковым — «дети боярские» (надо полагать, также дворовые), да с ними царь отправил ещё «голов Данила Чюлкова да Матвея Дьяка Иванова сына Ржевского, да Ондрея Щепотева, Василья Тетерина, Михаила Евсково, Михаила Ондреева сына Павлова, Онофрея Лашинсково, Петра Таптыкова, Микиту Сущова, Нечая Ртищева» «с казакы» и «с стрелцы».

Поход Вишневецкого в низовья Днепра в 1558 году. Лицевой летописный свод, т. 22

Перед Вишневецким стояла задача «ити прямо, а во Псле (…) суды поделати и з запасы ити на Днепр». И ещё «велел государь князю Дмитрею стояти на Днепре и беречи своего дела над крымъскым царем». Для этого князю было выделено немалое войско: по свидетельству князя Курбского, 5 000 ратных людей. Учитывая число голов и атаманов, эта цифра если и преувеличена, что вообще свойственно Курбскому, то не слишком сильно.

Пока Вишневецкий и его войско по заснеженным дорогам медленно двигались к Псельскому городку, Иван отправил очередное посольство к Исмаил-бию. В грамоте, которую должен был передать бию посол Е. Мальцев, царь сухо сообщал, что он намерен весной «промышляти» над Девлет-Гиреем. С этой целью, писал в грамоте Иван, он, «царь и великии князь их (то есть Исмаила и его близких — В. П.) для обид послал на крымсково князя Дмитрея Ивановича Вишневетцкого со многою ратью. А велел ему засести на Днепре Ислам Кермень. И из Ислам Кермени велел ему крымскому царю недружбу делати». К этому Иван добавлял, что «черкасом пятигорским велел есми на него (Девлет-Гирея — В. П.) ж ити, памятуя свое слово, что нам на всякого недруга заодин быти». 

Исмаилу предлагалось присоединиться к Вишневецкому и горцам и хотя бы «детей своих и племянников и рать свою на крымсково» послать вместе с ивановыми ратными людьми и «черкасами», украинскими казаками Вишневецкого, «промышляти заодин». Впрочем, сообщал Иван, ежели «Смаиль-князь» и не пришлёт своих людей, он всё равно намерен делать «недружбу» «крымскому».

Удивляться этому не стоит. Хотя хан и прислал в Москву грамоту с предложением замириться, однако требования, которые он выставил, для Ивана были совершенно неприемлемы. Вернувшийся в Москву из Крыма посол Ф. Загряжский сообщил царю, что хан потребовал «присылати (Девлет-Гирею — В. П.) царю великому князю казна, как к Магмет-Кирею царю, ино и дружба в дружбу, а толко столко не пришлет, ино правда не в правду». Но если Мухаммед-Гирей за малым не взял Москву летом 1521 года, то Девлет-Гирею до этого было ещё очень и очень далеко, и такое его требование было расценено в русской столице как «бездельное». Войну решено было продолжить, пускай даже и без ногаев.

Быстро сказка сказывается, да не скоро дело делается

За дипломатическими и иными делами шло время. Вернулось с немалым полоном и прочей добычей русское воинство, посланное Иваном в Ливонию в январе выбивать из непонятливых «ифлянтских немцев» пресловутую юрьевскую дань с набежавшими за многие годы процентами и пенями. Затем начался и благополучно разрешился нарвский кризис, открывший новую страницу в истории войны за Ливонское наследство. 

На «берегу» по обычаю развернулись полки в ожидании прихода «царя» и его тьмочисленных ратей, а с Днепра всё не было и не было никаких вестей — Вишневецкий как сквозь землю провалился. Напряжение в Москве постепенно росло: что там происходит в Поле, не собирается ли новый крымский «смерч», какова судьба посланной делать недружбу крымскому «царю» рати?

Беспокойство оказалось напрасным. Спустя несколько дней после того, как из взятой русскими воеводами Нарвы прискакал гонец с радостной вестью, наконец-то прислал грамотку с юга и Вишневецкий. Сын боярский Иван Мячков доставил Ивану Грозному воеводскую «отписку», в которой князь сообщал о своих подвигах.

По словам Вишневецкого, он с детьми боярскими и жильцами подступил к самому Перекопу «и сторожей побил за шесть верст от Перекопи, а люди ему встречю крымскые не бывал ни един человек». Простояв под Перекопом ночь, во второй половине следующего дня Вишневецкий пошёл на запад, к Днепру, «на Тованьской перевоз» между нынешними Каховкой и Бериславом в 25 верстах (почти 27 км) ниже по течению от Ислам-Кермена и здесь три дня ждал татар. Но и на этот раз «крымцы к нему не бывали и не явливалися». Расстроенный князь двинулся от Тавани к Хортице, навстречу Матвею Ржевскому, который со стрельцами, казаками и припасами на стругах сплавлялся по Днепру.

Встретив Ржевского на подступах к днепровским порогам, Вишневецкий распорядился оставить припасы и «кош» на Монастырском острове, в городской черте Днепропетровска, «перебрал» детей боярских и часть из них, «притомившихся» в зимнем походе по Полю к Перекопу, отпустил домой, а сам «пошол летовати в Ыслам-Кирмень» с оставшимися детьми боярскими и приведёнными к нему Ржевским казаками и стрельцами. Хочу, писал дальше Вишневецкий Ивану, «приходити на Крымьского улусы за Перекоп и под Козлец», сколько милосердный Бог поможет, потому что крымских я «на Днепре улусов не застал, потому что король послал ко царю в Крым весть, что царь и великий князь послал на его улусы». В результате Девлет-Гирей «улусы все забил за Перекоп, а сам в осаде был». Кстати, стоит отметить, что из послания Вишневецкого следует, что литовские доброхоты в Москве предупредили Сигизмунда II об отправке военной экспедиции в низовья Днепра, и хан, не рискнув выступить за пределы Крыма, принял меры предосторожности, дабы уберечь свои улусы от набегов русских ратных людей.

Получив «отписку», Иван Грозный отправил к Вишневецкому сына боярского Никиту Карпова со своим словом и с государевым жалованием головам: «з золотыми», кои надлежало раздать им в качестве награды. Вишневецкому и большей части детей боярских надлежало вернуться в Москву, а на Днепре должны были остаться и «промышляти» над крымским «царём» как им «милосердый Бог поможет» головы Ширяй Кобяков, Матвей Ржевский и Андрей Щепотев с немногими детьми боярскими и со стрельцами, да Данила Чулков и Юрий Булгаков с казаками.

В чём дело? Почему Иван Грозный, несмотря на то, что в Москву пришли вести из Крыма от «выбежавшего» оттуда служилого татарина Кочеулая Сенгильдеева сына Бастановца, что «царь» готовится выступить в поход на государеву «украйну» и ждёт только присылки ему помочных турских людей, решил отозвать Вишневецкого и конных детей боярских своего двора? Конечно, сегодня трудно сказать однозначно, почему царь не стал усиливать посланную в низовья Днепра рать, а, напротив, ослабил её. Наиболее правдоподобной представляется такая версия. На кону стоял вопрос о заключении мира с Литвой и вовлечении её в союз, направленный против Крыма, и в Москве решили не раздражать Сигизмунда сверх меры. Потому и было решено пригасить активность русских ратных людей в этом регионе. К тому же «Смаиль-князь» всё никак не мог разрешить свои проблемы и предоставить в распоряжение Ивана контингенты своей превосходной конницы. Без неё же русской рати, бо́льшую часть которой составляла пехота, вооружённая «огненным боем», действовать в таврических степях было довольно проблематично: она не могла далеко отрываться от Днепра и от своих стругов.

Цыплят по осени считают

Казалось, кампания 1558 года прошла впустую. Нанести новый болезненный удар хану не удалось, закрепиться прочно в низовьях Днепра — тоже. Исмаил-бий, демонстрируя на словах готовность «промышляти» вместе с Иваном Грозным против Девлет-Гирея, снова не сумел выполнить свои обещания. Всё плохо, можно подумать, если попробовать подвести итоги кампании 1558 года? Ан нет, не совсем. Под занавес кампании произошло несколько важных событий, имевших далеко идущие последствия.

Летом-осенью отдельные татарские «станицы» снова, как и в предыдущем году, пытались на свой страх и риск прощупать, насколько бдительно охраняется государева «украйна», и при случае разжиться ясырем. Судя по отчётам воевод, они не слишком в этом преуспели. Сам же хан, отсидевшись в Крыму за укреплениями перекопа, в самом конце года решил всё же отправить своего сына и наследника Мухаммед-Гирея с отборными воинами, крымцами и ногаями, на север «промышляти» над «московским». 21 декабря 1558 года в Москву пришли перебежчики из Крыма, два татарина и два черкеса, которые сообщили, что «царю крымскому пришли вести пришли полныя, что царь и великий князь пошел на ливонские немцы со всеми людми; и он, умысля злое христианству (…), отпустил войною сына своего царевича Магмет-Кирея».

Мухаммед-Гирей рассчитывал, скрытно подойдя к русским рубежам, разделить своё воинство и самому напасть на Рязань и её окрестности, часть войска отправить на Тулу, а ногаев и ширинских князей с их нукерами — «воевать» Каширу. Первая часть плана удалась. Русские сторожи не обнаружили своевременно татар, и «царевичу» со своими людьми удалось выйти на реку Меча (ныне Красивая Меча) в двух конных переходах от русского рубежа. Здесь Мухаммед-Гирей намеревался по старому татарскому обычаю оставить свой кош и лишний багаж и коней с тем, чтобы затем совершить молниеносный бросок вперёд и, пока неверные урусы будут вставать с печи, взять полон и уйти, оставив после себя пожарища и трупы. Но тут что-то пошло не так. Взятые языки — русские рыбаки — показали, что на «берегу» стоят князь М. И. Воротынский и боярин И. В. Большой Шереметев с ратью, да и князь Вишневецкий со своими людьми тоже здесь. И стоят они как раз там, куда и собирались прийти татары — под Тулой, Рязанью и в районе Калуги.

Мухаммед-Гирей решил не рисковать и скорым ходом повернул назад. Воротынский, получив царский наказ выступить вдогонку, замешкался и, дойдя до реки Оскол, татар не настиг, однако послал вперёд себя «лехкую» рать под началом голов князя Никиты Одоевского и Игнатия Блудова. Но и им не удалось настичь татар. Идя по татарской сакме, они нашли лишь несколько тысяч мёртвых лошадей и верблюдов. Некоторое время спустя в Москву доставили языков, взятых станичниками атамана Капусты Яковлева. Те показали, что «царевич пошел в Крым истомен добре и люди от нужи мерли и лошади померли у всея рати многие».

На этом беды татар не закончились. Воспользовавшись тем, что царевич с лучшими силами ушёл в набег на московитов, черкасские атаманы Васька Рожин и Рыхлык напали на крымские и ногайские улусы в таврических степях и, по их словам, «взяли лошадей тысяч с пятнатцать», да и «людей улусных побили многых».

Наконец, ещё один любопытный факт. Из донесения французского посла в Стамбуле де ла Виня следует, что в середине апреля 1558 года три турецкие галеры отправились в устье Дона против неких московитов, что побили турок, охранявших выход в Азовское море. Поскольку в русских источниках того времени никаких сведений об этом событии не сохранилось, то можно предположить, что речь идёт о донских казаках, что в конце 1557 — начале 1558 года совершили успешный набег на азовских турок. Это встревожило османского султана и вынудило принять контрмеры против этих «московитов». Вероятно, дерзкий набег донцов на Азов не позволил султану выслать хану помочных людей, без которых хан не решился выступить в набег.

Одним словом, события конца 1558 года позволяют утверждать, что и в этом году Москва, хотя и не добилась решительных успехов в противостоянии с Бахчисараем, но, во всяком случае, по очкам сумела одержать победу. Предстояла новая кампания.