Лев Рубинштейн, которого ранее сбила машина, все-таки не оправился и умер два дня назад. Он проходит (проходил) по категории «поэзия», но это не совсем так; обычно к «поэту» добавлялось стыдливое «концептуалист», а тут, как и в случае с так называемым современным искусством, главное — не уметь рисовать, но иметь правильные связи и правильное происхождение.

Рубинштейн был мирным московским антисоветчиком, варившимся всю жизнь в своем самовосстанавливающемся кругу, за его пределы особенно не выглядывавшим и копавшимся в каких-то своих внутренних переживаниях. Но при этом, как принято у этнолибералов, претендовал на роль выразителя совести нации; не своей, но русской. Этот странный психологический вывих в свое время меня сильно удивлял. Но потом-то мы все привыкли, всё оказалось стандартно: всё, что изрекают все эти боссарты, быковы, рубинштейны и прочие, какое-то очень однообразное и скучное.

В общем, погиб, если можно так сказать, Рубинштейн вполне концептуально: сбили-то его на пешеходном переходе, который он аккуратно переходил в соответствии со всеми правилами. Это по-своему красиво. Это по-своему поэтично. Возможно, это самое концептуальное и самое поэтичное, что Рубинштейн и создал, потому что, говоря откровенно, этот филолог поэтом и не был, а самая его известная (и единственная) концепция «карточковых» текстов осталась в семидесятых, да и тогда уже вызывала сомнения.

В этом смысле ушел красиво.

Да. Стихи Рубинштейна даже можете не искать, там всё плохо. Собственно, это не стихи вовсе, это и в самом деле некие потуги на концептуальность, основанные на так называемом поиске границы между текстом, автором, текущей ситуацией и массовым бессознательным.

Кстати, иногда такие поиски бывают любопытными. На этом, в частности, строится без малого вся творческая концепция битничества. Но! Там она базируется на употреблении стимуляторов, причем чем жестче (и продолжительнее), тем лучше. А московским концептуалистам семидесятых приходилось довольствоваться разве что водочкой, «тремя топорами» и «плодово-выгодным». Самым продвинутым, конечно, привозили из южных союзных республик траву в трехлитровых банках. Но на траве стройной концепции не выстроишь, а тем паче на спиртном. I speak from experience.

Короче. Стихи Рубинштейна, особенно спустя полвека, вызывают какой-то испанский стыд, однако именно благодаря им он таки проходит по ведомству поэзии (это еще раз к вопросу о роли правильной тусовочки и грамотной хуцпы).

Выглядели эти творческие поиски примерно так (я написал по-быстрому стилизацию, чтоб была ясна вся глубина творческого поиска, у меня коротенько, наш концептуалист такое обычно на пять-десять страниц развозил).

«Соловей, мой, соловей.
По переходу шел еврей.
Переход мой, переход.
Вот ноги надежный ход.
Ты куда, куда летишь.
Где ты песню пропоешь».

Да. Простите. Всем, кто будет излагать банальности типа «о мертвых хорошо или ничего», отвечу, что я московский некро-концептуалист не хуже южинского кружка, не мешайте самовыражаться поэту.

Ну, и ниже процитирую несколько «жемчужин мысли» (это сайт так называется, откуда я скопировал цитаты) нашего концептуалиста. Оцените свежесть и нетривиальность концепций, а также их, так сказать, обоснованность.

«Есть такая штука, как „патриотизм“, означающая, как правило, приблизительно то, что навозную кучу посреди родного огорода предписано любить на разрыв аорты, в то время как клумба с георгинами во дворе соседа ничего, кроме гадливого омерзения, вызывать не должна».

«Патриот — это мужик, живущий в избе с соломенной крышей, но истово гордящийся тем, что у его барина самый высокий дом во всей волости».

«Этот сумасшедший поезд носится как угорелый от станции „Мы лучше всех“ до станции „Мы хуже всех“ и обратно, всякий раз на полном ходу проскакивая мимо станции „Мы как все“».

Он Россию стебет, конечно. Но если преломить эти свежие мысли через фокус, например, исторической родины эссеиста и концептуалиста, то будет забавней. Почему бы, например, не обратить язвительное острие последнего абзаца против концепции еврейской исключительности? А, это другое, забылся, снова простите.

А вот ниже другое немного, но тоже с умным видом.

«Я иногда задумываюсь, по каким признакам я определяю „своих“. Кого я склонен определять как „социально близких“? В результате вся сумма перебираемых мною признаков сводится к простой формуле: наиболее „своими“ я считаю тех, кому смешно или не смешно то же самое, что и мне. „Свои“ — это те, с кем мне не надо всякий раз заново заключать культурные конвенции. Это те, для кого представления о стиле и пошлости если не одинаковы, то взаимопонятны».

М-да. О каком-то стиле пытается рассуждать человек, который считает допустимым употребить выражение «на разрыв аорты». Если вы понимаете, о чем я. Дальше еще интереснее. О пошлости.

«Люди друг друга не понимают. Не всегда, но очень часто».

«Очитки у каждого свои».

«Жизнь все равно причудливее, чем все прогнозы самых прозорливых прогнозистов».

«Всё быстро забывается».

«За деньги, конечно, можно купить свободу. Но за деньги же ее можно и продать».

«В искусстве необычайно важна и насущна уместность высказывания».

Набор вопиющих банальностей, да. С моей точки зрения, банальность и есть пошлость. А с точки зрения Рубинштейна, веско изрекавшего такие вот банальности уровня начитанного первокурсника, видимо, нет.

А вот любимое:

«По тому, кто что цитирует и кто на какие цитаты (или квазицитаты) откликается, можно судить о многом. Одни цитируют рекламные телеролики, другие — Пушкина и Гоголя. Одни — реплики персонажей из популярных мультиков, другие — Хармса или Мандельштама».

Отсюда, как вы понимаете, совсем рукой подать до «не тот народ», «быдло» и, разумеется, «унтерменши», к которым можно отнести любого, кто не цитирует, прости господи, Хармса. Впрочем, в смысле отделения «чистых» от «нечистых» у них там все неплохо поставлено уже несколько тысячелетий.

Странный был человек Рубинштейн. Но тем не менее не уехал, как сделали многие его коллеги по цеху, поучающие теперь из-за границы, как нам жить, что нам делать и кого нам цитировать. Странно, что не уехал, но вот. Мир праху, он на самом-то деле сам по себе был неплохим человеком.