Ежедневно кому-то ставят ужасный диагноз — рак крови. Для многих таких пациентов единственным шансом на выживание является трансплантация костного мозга. Данная операция необходима, чтобы восстановить нормальное кроветворение в организме, ведь в костном мозге формируются гемопоэтические стволовые клетки. В дальнейшем из них развиваются тромбоциты, эритроциты и лейкоциты — главные компоненты крови.

Трансплантация костного мозга будет успешна лишь в том случае, если HLA-фенотипы донора и онкобольного окажутся максимально совместимы. Для поиска подходящих доноров были созданы специальные регистры. Это банки данных, в которых собраны HLA-фенотипы потенциальных доноров-добровольцев.

Донорство костного мозга: наши реалии

Первый в мире регистр доноров костного мозга появился в Лондоне в 1974 году. Его организовала Ширли Нолан в помощь своему смертельно больному сыну Нолану. Но она не успела создать достаточно большую базу добровольцев, и совместимого донора не нашлось.

В РФ донорские регистры стали возникать десять лет назад стихийно — при трансплантационных центрах и станциях переливания крови. Шесть лет назад подключился Русфонд. Сегодня в российских регистрах потенциальных доноров насчитывается чуть более 90 тысяч добровольцев, причем 36,4 тысячи доноров протипированы на пожертвования Русфонда. Благотворительная организация развивала восемь регистров, вложив 700 миллионов рублей в их оборудование и расходные материалы. Однако 90 тысяч доноров, утверждает президент Русфонда Лев Амбиндер, — это крайне недостаточно.

Крупные российские регистры строятся в приспособленных клинических лабораториях. Исключение составляет лаборатория первичного типирования на кировском заводе «Росплазма», но и она, как клинические лаборатории трансплантационных центров, типирует образцы крови добровольцев на оборудовании, которое уступает западным регистрам в скорости, качестве и цене — у нас процесс типирования добровольцев обходится в разы дороже. 

В Русфонде полагают, что современная лаборатория первичного типирования должна быть однопрофильной — то есть не отвлекаться ни на какие другие исследования. И регистр, в который она входит, должен быть самостоятельным предприятием со статусом юридического лица. Это мировой опыт, говорит Лев Амбиндер, причем практически повсюду эти предприятия — некоммерческие организации.

Пока специалисты не установили, сколько именно России нужно потенциальных доноров. По одним данным, достаточно и 300 тысяч. Если Русфонду не будут мешать, то к 2024 году наш фонд способен довести общее число доноров до 300 тысяч. Для этого надо порядка 700—800 миллионов рублей. Мы найдем их. Но, мне кажется, потом выяснится, что стране нужно больше миллиона добровольцев. Достигнем миллиона — встанет задача утроения… То есть сколько-нибудь серьезного анализа потребностей пока просто не существует. Между прочим, в Германии в национальной базе 8 миллионов добровольцев, а в США — более 9 миллионов, — рассказал Амбиндер в интервью «Ридусу».

Для дальнейшего расширения базы необходимо, во-первых, масштабное внедрение в нашей стране современных технологий, что позволит серьезно снизить затраты на типирование и ускорить рост регистров, подняв их качество.

До 2017 года Русфонд тратил на реагенты для типирования одного добровольца 14 тысяч рублей, тогда как в Германии их стоимость составляет всего 25 евро. Откуда такая разница? Русфонд нашел ответ: «повсюду в Европе и обеих Америках давно внедрена новая NGS-технология первичного типирования». В этом году благодаря внедрению новой технологии Русфонду удалось снизить вдвое стоимость реагентов — до 7 тысяч рублей.

Во-вторых, полагают в Русфонде, надо создавать совместные предприятия с госучреждениями в статусе НКО, чтобы поставить типирование на конвейер, сделав его максимально эффективным.

Русфонд в прошлом году предложил эту схему своим партнерам — учреждениям Минздрава РФ. Его не поддержали. Тогда фонд создал совместное предприятие с Казанским (Приволжским) федеральным университетом (КФУ). В его Институте фундаментальной медицины и биологии Русфонд оборудовал современную лабораторию первичного типирования. С 2019-го NGS-лаборатория КФУ в год будет типировать до 25 тысяч образцов крови добровольцев. Но уже в этом году донорская база у казанцев составила 6,5 тысячи человек.

В сентябре Русфонд разослал трансплантационным центрам Минздрава РФ приглашения обзавестись ключом для входа в эту базу фенотипов. Однако и теперь клиники этой возможностью не воспользовались. «Необходимо разрешение Минздрава РФ», — отвечают клиники. Ведомство на обращения Русфонда никак не реагирует. Уклад, традиция — в них все дело, считает Амбиндер.

Министерство здравоохранения, конечно, по определению должно быть консервативным, потому что дело касается здоровья людей. Но в России в последние годы гражданское общество пришло в движение, на многих направлениях этого движения действуют НКО: и чем дальше, тем все эффективнее, в том числе и экономически эффективнее. В министерстве, похоже, этого не заметили. Здесь по-прежнему полагают, что НКО — это „Тимур и его команда“, штаб на чердаке, веревочки, колокольчики, старушку через дорогу перевести, дрова ветерану наколоть да воды из колодца в дом натаскать.

«Между тем НКО — это такой же хозяйствующий субъект, как госпредприятие и коммерческая структура, так трактует наше законодательство. У каждого из них есть свои преимущества и свои ограничения. НКО как нельзя лучше подходит для реализации социальных проектов там, где производство не предполагает прибыли. Именно поэтому в ФРГ и США, где самые крупные национальные регистры потенциальных доноров костного мозга в мире, создателями регистров стали НКО», — говорит Лев Сергеевич.

Президент Русфонда Лев Амбиндер

«В представлении же наших профильных ведомств благотворительные фонды могут лишь жертвовать деньги в то же государственное здравоохранение. Но если уж кого и брать в партнеры, кроме госструктур, то лишь коммерческие предприятия. На деле это означает следующее: учреждения Минздрава готовы принимать наши пожертвования, но категорически против нашего контроля за их использованием. Так больше дело не пойдет. НКО не только вправе, они в соответствии с законодательством обязаны контролировать эффективность своих благотворительных вложений», — отметил Амбиндер.

Хотя сначала Русфонд, разумеется, пытался играть по правилам Минздрава. В создание региональных регистров при клинических лабораториях ежегодно вкладывалось до 150 миллионов рублей пожертвований. 

«А в 2015 году питерский НИИ детской онкологии, гематологии и трансплантологии им. Р. М. Горбачевой попросил нас расширить им клиническую лабораторию для увеличения числа типирований и ускорения строительства петербургского регистра, — рассказывает Амбиндер. — Мы оплатили ремонт и закупили оборудование. И тут узнаём, что в Германии реагенты на одно типирование стоят 25 евро, а нашим новым и старым мощностям клинической лаборатории подавай за 200 евро. 

Отчего разница? Мы не получили вразумительного ответа в Петербурге и поехали в Германию. Там и открылось — все дело в другой технологии. Там мы и узнали, что современное производство первичного типирования добровольцев — конвейерное, поточное. Нельзя его организовать в клинической лаборатории. Там все для пациентов, а это совсем иной ритм. 

А здесь никаких больных — здоровые добровольцы и одно-единственное исследование. Это поток, серия. Здесь всё другое».

Удивительный «пирог» системы

На Западе регистры доноров костного мозга являются самостоятельными юридическими лицами. Это некоммерческие организации, которые существуют исключительно за счет добровольных пожертвований. Ну, а Министерство здравоохранения РФ почему-то отказывается принимать НКО в качестве полноценных социально ориентированных предприятий. При этом во многих других государственных органах, в том числе и в администрации президента, мнение Русфонда относительно регистров, работающих как НКО, поддерживают. «Вот такой вот „пирог“», — подчеркнул Амбиндер.

Самое трагическое в этой истории то, что отечественных доноров не хватает, а костный мозг из-за рубежа стоит баснословных денег. При этом государство покупку трансплантатов не оплачивает. Вся финансовая нагрузка ложится либо на карман самих пациентов, либо на благотворительные фонды, чьи возможности, к сожалению, не безграничны. Экономическая ситуация в России сейчас непростая, доходы жертвователей падают, а значит, денежный поток с каждым годом становится меньше.

«Если костный мозг от донора из отечественного регистра, то он стоит 410 тысяч рублей, а в Германии мы покупаем вчетверо дороже. К сожалению, благотворительным фондам под силу сегодня закрыть только детей, взрослым помогает только фонд „Адвита“, но его ресурсов явно недостаточно. Между тем взрослых больных в 10 раз больше, чем детей. Именно поэтому Русфонд довел до сведения Минздрава и его клиник: заготовку всех трансплантатов от доноров из Национального регистра имени Васи Перевощикова будем оплачивать мы, и для детей и для взрослых больных. Но никто не воспользовался. Я и говорю: уклад, все дело в нем», — заключил Лев Амбиндер.