Основополагающий продукт отечественной экономики — нефть выписывает фортели, заставляющие хвататься за сердце небезразличных к судьбе России экономистов: цена черного золота снижается от одной торговой сессии к другой. И вот, цена барреля нефти Brent снизилась до уровня стоимости аналогичного объема питьевой воды.

Губительная арифметика

Но не будем голословными. Приведем простой расчет. По состоянию на 12:20 по московскому времени 18 января 2015 года цена барреля («бочка» — англ.) нефти марки Brent составляла 28,51 доллара США (WTI — 30,01 доллара за «бочку»). Сразу нужно оговориться, что у россиян больший интерес должна вызывать именно Brent, так как стоимость российской марки нефти — Urals — привязана именно к этому сорту и обычно оценивается на 2−3 доллара дешевле своего североморского аналога. Так вот, если учесть, что в барреле нефти содержится 158,9 литра, то получается, что цена одного литра черного золота составляет 18 центов. В пересчете на рубли по курсу Центрального банка, на 19 января составляющему 78,66 рубля за доллар, — 14,11 рубля.

В то же время стоимость бутилированной воды в Москве колеблется, в зависимости от бренда, от 199 до 390 рублей за стандартный 19-литровый кегль. Таким образом получается, что средневзвешенная цена литра обычной питьевой воды разлитой по бутылкам, составляет 15,5 рубля.

Арифметика невеселая. Так как, даже не будучи экспертом в области нефтедобычи, можно понять, что затраты на извлечение нефти из скважины в несколько километров, как в Сибири, значительно выше, чем из артезианской скважины в несколько метров, как это обычно бывает с питьевой водой. Не говоря уже о транспортировке и последующем распространении. И это мы еще не рассмотрели вопрос о привязки стоимости нефти к российскому бюджету.

В Северной Дакоте вообще был вскрыт удивительный факт — по сообщению Bloomberg, компания Flint Hills Resources, занимающаяся нефтепереработкой, сделала предложение своим поставщикам доплачивать 50 центов за каждый баррель высокосернистой нефти. В 2015 году завод платил за ту же самую «бочку» 13,5 доллара, а в 2014 — 47,7 доллара. Как отмечает агентство, отрицательная цена установилась из-за недостатка мощностей по транспортировке и переработке конкретного сорта нефти. А надо отметить, что высокосернистые углеводороды, к которым, кстати, относится и отечественный Urals, требуют особенного дорогого оборудования для переработки в нефтепродукты.

Отрицательная цена прямо-таки вопиет о сложной ситуации, установившейся на североамериканском нефтяном рынке, которая ведет к сокращению объемов производства. Так, во второй половине 2015 года добыча нефти в США впервые за долгое время понизилась на 5 процентов по сравнению с пиком, достигнутым в мае. При этом агентства энергетической информации США прогнозируют, что в 2017 году производство нефтяного сырья упадет до миллиона баррелей в сутки, что на 12 процентов ниже текущих уровней. Как отмечает Bloomberg, это связно с тем, что производители будут вынуждены продавать свою продукцию по существующим сейчас ценам.

Подстава для бюджета

Впрочем, отрадно то, что падение цены не является уже ни для кого секретом, в том числе и для российского правительства. Как заявлял еще в ноябре министр финансов РФ Антон Силуанов, цены на нефть в ближайшее время расти не будут, поскольку для этого нет предпосылок. Однако тогда же министр предложил корректировать бюджетное правило, исходя из цены на нефть 50 долларов за баррель. «Такая цена и будет в среднесрочной перспективе. Многие уверяли, что 50−60 долларов за баррель — такая цена долго не продержится, но мы видим, что на рынке есть избыток предложения, что темпы мирового экономического роста снижаются, поэтому говорить о том, что спрос на нефть и динамика цен улучшатся, не приходится», — говорил тогда министр.

Как мы видим, стоимость углеводородного сырья за два месяца стала ниже прогнозов Силуанова почти в два раза (а для российского Urals — ровно в два раза). Как ответ на этот внешний вызов министр видел неизбежное повышение налогов, в случае, если не удастся привести бюджетные расходы в соответствие с реальными доходами. Правда, на начало этих малоприятных процедур министр отводил два-три года. Но, как кажется, выбора нет. В противном случае, накопленные за последние годы резервы быстро закончатся.

Еще одним вариантом решения бюджетной проблемы Силуанов называл сокращение социальной нагрузки на бюджет. «У нас до сих пор социальная поддержка в большей степени развита, чем во времена Советского Союза. Мы не можем себе этого позволить, не можем потянуть такой объем. Либо должны расплачиваться инфляцией, налогами, или снижением темпов роста экономики в результате роста процентных ставок», — говорил он.

По стопам Нидерландов

Единственным вариантом, при котором российскому правительству можно будет не обращать внимания на то, что происходит с ценами на нефть и, как следствие, не прибегать к непопулярным мерам — все-таки добиться того, чтобы отечественная экономика излечилась от остатков так называемой «голландской болезни». А болезнь эта, как гласит ее определение, суть негативный эффект, который оказывает укрепление реального курса национальной валюты на экономическое развитие в результате бешеного развития одного сектора экономики. Именно такой бум мы наблюдали в начале нулевых годов в нефтяном секторе. В результате, кроме этого одного направления, больше никакие другие отрасли не развиваются. Голландия прошла этот путь в XVII веке, а бурный рост там был связан с рынком тюльпанов. Крах его был крайне болезненным. Однако урок был усвоен, и сейчас мы знаем Нидерланды как одну из очень развитых экономик.

В России, как хотелось бы надеяться, последствия «голландской болезни» все ж таки могут быть несколько мягче, чем это было в стране, давшей ей название. Просто потому, что несмотря на то, что, действительно, кроме нефтяного сектора за последние 25 лет не было отраслей, которые бы развивались так же стремительно, тем не менее, существуют еще и другие промышленные секторы. Многие из них переживают не лучшие времена, но они есть.

Более того, в начале января 2016 года заместитель председателя Комитета Совета Федерации по конституционному законодательству Максим Кавджарадзе даже выступил с заявлением, в котором сообщил, что в 2014 году доля экспорта обработанных товаров превысила сырьевой экспорт почти на целый процент, а весь несырьевой экспорт, включая услуги, впервые за 20 лет превысил 50 процентов от всего экспортного потока. То есть, если верить сенатору, то Россия, вроде как, уже начала избавляться от «нефтяной иглы». Однако как экспортировались продукты переработки в 2015 году, Кавджарадзе по каким-то причинам не уточнил, выразив при этом уверенность, что к сырьевой зависимости Россия больше не вернется.

Ну, а нам, хоть и с сомнением, остается в это только верить.

Артем Деев, руководитель аналитического департамента инвесткомпании AMarkets
Нефть действительно становится феноменально дешевой, и на этом фоне довольно дорогой начинает выглядеть обыкновенная питьевая вода. Это подтверждают простые расчеты. Баррель питьевой воды сейчас стоит около 3600 рублей или 45 долларов по курсу ЦБ на сегодня. А баррель нефти сорта Brent на мировом рынке сейчас стоит около 29 долларов. Но нужно понимать, что питьевая вода такая дорогая не потому, что редкая или возник ее дефицит — просто таково ценообразование на столичном рынке.
Елена Скрынник, бывший министр сельского хозяйства Российской Федерации
На данный момент нефтяные котировки находятся в нисходящем тренде под влиянием сразу же нескольких фундаментальных факторов — замедление экономики Китая и ЕС, потенциальный выход на рынок новых объемов поставок со стороны Ирана, отмена запрета на экспорт нефти в США. Но важно понимать, что рынок нефти крайне спекулятивен, и в котировках есть не только фундаментальная, но и эмоциональная составляющая, которая во многом и определяет такие резкие движения.
Кроме того, дальнейшее снижение котировок такими же темпами практически невозможно сразу же по нескольким причинам. Во-первых, уже сейчас для многих производителей цены на нефть упали ниже себестоимости, и мало кто может в течение продолжительного времени вести поставки себе в убыток, подобного запаса прочности нет практически ни у кого. Во-вторых, уже сейчас мы наблюдаем значительное сокращение инвестиций в нефтяном секторе, что уже через несколько месяцев приведет к сокращению добывающих мощностей у целого ряда участников рынка, и с фундаментальной точки зрения это крайне важный фактор. В-третьих, те потенциальные мощности, которые есть у Ирана, могут выйти на рынок только после серьезных вложений в модернизацию инфраструктуры, а на это требуется и время, и деньги. Причем в такие непростые для нефтяной индустрии времена новые крупные инвестиционные проекты вряд ли возможны.