Пожалуй из всех чтений на которых я был — они удались лучше всего. Было взаимное перетекание докладов русских и французских участников и полнейшее взаимопонимание. 

Французские интеллектуалы были самого разного толка — от умеренных либеральных консерваторов — поклонников В.С. Соловьева до сенатора, цитирующего апокалипсис и Бурбонского принца пармской ветви, который ничего не забыл даже Тьеру, в доме которого проводились чтения. 

Главным героем чтений стал Жозеф Де Местр, о котором очень много говорилось в первой части обсуждения. Я в частности вспомнил воздействие де Местра на искоренение франкомании в России (такой парадокс). Много говорили о Соловьеве и Бердяеве, на которых он повлиял. Потом перешли к политике. 

Мне запомнились выступления Ивана Бло, который привел массу примеров использования дискурса прав человека для ограничения прав человека, особенно религии, традиции и семьи. 

Кристиан Ваннест очень интересно противопоставил логику «равенства» и логику справедливости, опираясь на «Философию неравенства» Бердяева. А Патрик Брюно очень жестко прошелся по миграции как фактору уничтожающему традиционную Европу. 

Очень интересным было выступление Андрея Рачинского который рассказал о том как в Египте Бонапарт привлекал к себе симпатии, хвастаясь, что победил злейшего врага мусульман Папу и выражал готовность сделать обрезание. 

А Джон Локленд упомянул очень интересный факт, который вскрылся после открытия архивов ЦРУ. Штаты специально поддерживали композитора модерниста Штокхаузена, чтобы противопоставить его Шостаковичу. 

Мое собственное выступление приняли очень тепло. В частности потому, что оно было очень неполиткорректным. 

Я сказал, что если вы проповедуете безудержный гедонизм, то не следует удивляться когда к вам приезжают чужаки культурный код которых состоит в наслаждении агрессией, убийством и перерезанием глоток, и начинают следовать вашей формуле «наслаждайтесь» но только получать свои наслаждения, а не ваши. 

Напомнил фильм «День юбки» (Последний урок), где учительница пытается научить школьников-мигрантов Мольеру, а их интересует: кого бы изнасиловать. Дальше я подчеркнул, что когда мы говорим о «европейских ценностях» мы можем иметь в виду только христианство. 

Единственными европейскими ценностями являются христианские ценности. Никаких других европейских ценностей не существует.

Бессмысленно говорить об античных ценностях как европейских — никакой преемственной традиции от дохристианской к постхристианской эпохи нет. Мы знаем об античности только то что нами унаследовано от византийских и бенедиктинских монахов. 

То есть, вся европейская традиция которую мы имеем — это христианская традиция, ну и ее современное разложение.

Для этой христианской гуманистической традиции в России — ее вершина — это Достоевский с его постановкой вопроса о незаслуженном и несправедливом страдании. О слезинке ребенка. 

И вот напомнил я, Достоевский, глубже всех прочувствовавший эту тему страдания — вступает в спор с Толстым, отстаивая необходимость русского интервенционизма в защиту православных братьев. 

И заметим — это именно в логике слезинки. Потому что война — это способ прекратить мучения болгарских детей которых разрывали, сжигали, насаживали на штыки башибузуки. И вот если смотреть на русскую внешнюю политику сегодня глазами Достоевского, то мы увидим что это в значительной степени политика «слезинки ребенка», политика христианских и европейских ценностей. 

Хотя, увы, не всегда и не везде. Но без сопротивления радикальному злу ни о каких европейских ценностях говорить невозможно. 

Большинство встретили эту речь овацией, хотя «эффект Холмогорова» работает везде и какой-то месье начал возмущаться. Но вообще атмосфера чтений была поразительно дружелюбная и благожелательная, очень резко контрастирующая с генерируемым западными медиа дискурсом. Дух союза у русских и французов по прежнему жив.