В Европе его называют «команданте Марков». Он действительно носит майорские погоны — как носил и Че. Алексей Марков — командир батальона «Призрак», некогда — легендарной бригады «Призрак», которой командовал Алексей Мозговой, убитый в мае 2015 года.

Батальон «Призрак» удерживает позиции на северо-восточных окраинах Луганской Народной Республики.

Здесь расстояние до украинских позиций кое-где не превышает шестидесяти метров, а выходных у бойцов катастрофически мало. И Алексей, бывший московский айтишник, рассказал корреспонденту «Ридуса», как командует здесь.

Из московской квартиры — в окопы Донбасса

Не скучаешь по московской жизни, по вот этому всему?

— Я когда ехал сюда, у меня было такое опасение. Я человек все-таки городской, я привык к определенному уровню комфорта. Причем не бытового комфорта, а комфорта интеллектуального.

Мне хочется вечером сесть на диван, хорошую книжку почитать, доступ к интернету иметь, потому что у меня вся работа с этим делом связана. Ехать на войну, зная, что жить придется в лучшем случае в каком-то блиндаже, питаться чем попадется, носить то, в чем приехал… я думал — а смогу ли я выдержать? А не будет ли для меня это слишком тяжело?

Вообще, просто не испугаюсь ли я? Я себя прекрасно знаю, и я себя к героям вообще никак не отношу. Поэтому я очень боялся, что я буду бояться. Испугался собственного страха. А на деле получилось даже наоборот: очень быстро, практически моментально привык к условиям, в которых приходилось жить. Меня даже больше стало пугать другое. Я ведь себя считаю пацифистом, гуманистом, и вообще войну я ненавижу, к оружию равнодушен…

Первый раз мне стало страшно, когда мы вытаскивали трупы из-под Дебальцево. Я как-то был совершенно равнодушен: собираешь эти запчасти там, закидываешь на мотолыгу и думаешь только об одном: чтобы во время прыганья по полю под огнем все это дело у тебя не разлетелось в разные стороны. Потому что лазить по полю, по которому лупят минометы, и собирать запчасти от мертвых — удовольствие ниже среднего. И когда мы уже доехали, я поймал себя на мысли, что это же ненормально совершенно — я должен был испугаться, как любой нормальный человек, мне должно было быть не просто страшно, а противно. Хотя бы не по себе. А мне было все равно. И вот это меня и испугало, потому что я-то себя считаю нормальным человеком, а нормальному человеку в такой ситуации не может быть все равно.

У тебя коты были. С кем ты их оставил?

— Коты остались с бывшей женой. Она же их притащила. Там они и живут. Она их кормит. Периодически я домой приезжаю, они на меня таращатся первые полчаса: «Кто это?!»

© Анна Долгарева/Ридус

Сколько ты уже командуешь батальоном?

— Два с половиной года

Сейчас, как я понимаю, тебе еще и за солдат переживать приходится?

— Ну разумеется. Честно говоря, периодически я получаю люлей от старшего командования за то, что лазаю в разведку сам, туда, где командир вообще не должен появляться.

А с другой стороны, честно тебе скажу: мне зачастую гораздо страшнее за других бойцов, чем за себя. Поэтому, когда мы вылезаем куда-то далеко вперед к украинским позициям, как правило, я иду вдвоем: беру с собой кого-то из командиров, максимум — одного человека на прикрытие оставим. Тогда ты боишься только за себя, у тебя страх очень локализированный. Ты боишься, что тебе, допустим, задницу отстрелят или ранят, не смогут вытащить — страх за себя получается.

Отправлять группу куда-то в неизвестность страшнее: непонятно — то ли они на мины заползут, то ли их украинские бойцы обнаружат.

Намного страшнее, потому что ты места себе не находишь, начинаешь себя постоянно накручивать: это может случиться, то может случиться. Неизвестность выматывает намного сильнее, чем непосредственный страх за себя.

Как руководить непрофессионалами

Слушай, ну вот ты довольно ценный кадр, ты идешь с другим командиром, который тоже ценный кадр. Вот такие прагматичные соображения — они не останавливают?

— Вот такие прагматичные соображения мне постоянно высказывает старшее командование. Но у нас война-то немножко нестандартная. Если бы у нас здесь воевала регулярная армия, тогда было бы именно так: командир ставит задачи, младшие командиры нарезают задачи на конкретные свои подразделения, если нужно, с ними выходят, потом докладывают.

В реальности здесь кто воюет? Бывшие шахтеры, таксисты, врачи, мелкие бизнесмены, у которых боевого опыта нет как такового.

Это — не обученные солдаты. Кто воюет с 14-го года — они какой-то практический опыт получили, да, но у них теоретической подготовки нет. И в силу этого честно скажу: мне проще рискнуть, самому куда-то вылезти и своими глазами увидеть обстановку, чем долго, муторно и, как правило, с большими ошибками слушать то, что рассказывает кто-то другой.

Опять же, тут есть и такой небольшой психологический момент: отправить бойцов куда-то в неизвестное место — это нужно давать людям приказ, зная, что они рискуют своей жизнью. И я не знаю, как дальше жить, если приказ оказался неправильным.

Совсем другое, когда ты вышел на это место, покрутился, все осмотрел: ага, тут есть проход через минное поле, вот здесь аккуратно за ямочку переступили, пометили веточкой, сюда вышли, здесь ничего не видно — всё, нормально. Вот туда по своим следам ты уже можешь спокойно отправлять бойцов, зная, что там есть проход, что там сравнительно безопасно.

Часто ты вылезаешь так?

— Периодически. Часто мы лазили, когда мы занимали нашу линию обороны, выставляли новые НП, — приходилось выходить в серую зону. Сейчас мы сидим практически «нос к носу» с противником и лазить уже некуда. Ни они, ни мы вперед продвинуться не можем.

А какое между вами расстояние получается?

— В самом узком месте метров 70, в основном — где-то от 150 до 400 метров между позициями.

© facebook.com

О сепаратных переговорах с ВСУ речи нет

Так уже, знаешь, договориться до мирных сепаратных переговоров можно на таком участке.

— Нет, уже не с кем договариваться. Люди не понимают, что ВСУ 14-го года и ВСУ 19-го года — это две разные вещи. Во-первых, у вэсэушников на передке практически не осталось призванных, мобилизованных. Там одни контрактники, и они конкретно знают, за что они получают деньги.

В 14—15-м году там куча народа просто не хотело воевать. Напротив нас на 31-м блокпосту стояла 24-я бригада. Они реально занимались выращиванием гусей, в волейбол играли. Они могли вылезти на бруствер и позагорать. То есть ты смотришь на него, видишь — человек по пояс голый. Он знает, что по нему стрелять не будут, и он тоже стрелять не будет. Мы могли с ними договориться и по-честному разделить то, что лежало в серой зоне.

Мы даем им «бэху» подбитую утащить, чтобы они могли отчитаться, а взамен забираем те припасы, которые у них в блиндажах остались.

Но сейчас по передку стоят только контрактники, и они реально мотивированы на войну. То есть нет такого, что «ребята, вы по нам не стреляйте и мы по вам стрелять не будем». Нет, они как раз действуют достаточно активно, напористо, нагло.

Но ты еще учитывай, что пять лет им рассказывают, что они воюют с Россией и что они побеждают Россию. Если смотреть на нас — мы-то маленький кусочек России, но мы добровольцы, не официальная Россия. (Смеется.)

Россия на эту войну не явилась, а противника натаскивают на то, что они защищают свою Родину от иностранной агрессии. И у них сейчас мотивация намного выше, то есть ни о каких приватных частных сепаратных переговорах речи уже не идет.

Я слышала мнение, что летом вас в очередной раз будут пытаться сильно убивать.

— Будут, конечно. А это закон. У нас последние три года очень четко: весна-лето — период активных боевых действий, осень-зима — противники на своих позициях закапываются и их удерживают.

По факту у нас два сезона в году: теплый сезон, когда каждый пытается друг друга скинуть со своих боевых позиций, и «мокрый» либо «холодный» сезон, когда люди и стараются удержать свои позиции. Вот сейчас у них должна еще ротация пройти, и начнется всё по новой. Мы активно к этому готовимся.

Новый президент вынужден воевать дальше

Что ты думаешь насчет итогов выборов на Украине? Как это повлияет на боевые действия?

— Не разделяю никоим образом оптимизма насчет Зеленского. Может, как человек он и более вменяем, чем Порошенко, но в государственном строительстве играет роль не человек, а команда. А у Зеленского команды нет.

На ключевых должностях будут даже не его люди, а люди человека, который его поставил. Как самостоятельный политик он себя не показал пока. Веса в экономическом плане он не имеет. Он постарается, конечно, стать самостоятельным, не быть марионеткой, которой управляет чужая рука, но получится ли у него — я бы не стал на это ставить.

Помимо всего прочего, экономический кризис на Украине сейчас в такой стадии, что для того, чтобы из него выбраться, понадобятся годы. В ближайшее время решить эту проблему не получится. Так что Зеленскому придется продолжать войну, чтобы было на кого списывать неудачи.

Ну и нельзя забывать, что любая попытка договориться миром по вопросу Донбасса обеспечит ему ненависть со стороны нациков и бизнеса, который наживается на войне.

Так что после недолгого затишья боевые действия возобновятся в полном объеме.

Когда?

— Я думаю, примерно через неделю.

Воевать готовы лишь 10% жителей Донбасса

А еще такой вопрос: тебе не кажется, что уже и россиянам война безразлична становится потихоньку, и даже здесь, местному населению…

— А что ты хотела? Пять лет война эта идет. Люди устали просто. 80% людей — им уже все равно, что будет дальше.

Им уже по барабану, кто ими будет править, лишь бы все закончилось.

Украина придет? Ну да, все понимают, что начнутся фильтрации, чистки, люстрация, посадки и так далее. Но это можно один раз пережить, а дальше мы как-нибудь проскользнем между струек и будем дальше жить.

Если местным уже все равно, за что тогда вы воюете?

— Я начал говорить: 80% — им пофигу уже, что будет.

Процентов 10 пытались половить рыбку в мутной воде, особенно когда 14—15-й год шел. И 10% здесь реально пассионарные люди, которые воюют за свою Родину, за свою историю, за свой язык. Я таких людей могу долго перечислять: тот же Ромка Потаков, тот же Коля Габа, который погиб в сентябре…

Люди пришли воевать за свой дом, за свою семью, за свою землю, за свой язык, за свою историю, за свою культуру. Они не хотят становиться бандеровцами, они не хотят, чтобы их детям рассказывали, какой Бандера был герой. Таких людей здесь тоже хватает, но их очень мало, — это раз; а во-вторых, опять же беда: никто до сих пор четко не артикулировал конечной цели войны с нашей стороны.

Вот у Украины, несмотря на всю их людоедскую идеологию, цели очень конкретные: победить Россию, выгнать всех из Донбасса, из Крыма, в идеале — насадить сюда свою идеологию, несогласных зачистить, всех остальных насильно украинизировать.

А за что воюешь лично ты?

— Идеальный вариант, конечно, для нас это присоединение Донбасса к Российской Федерации на правах отдельной области. Либо еще лучший вариант — освобождение территории Украины, братской для нас Украины, хотя бы по Днепр, и создание здесь независимого, но дружественного России государства.

© facebook.com

Какую участь уготовила Россия ЛДНР

То, что ты озвучил, оно немножко утопично звучит сейчас.

— Ну, может быть, утопично звучит. Мы давно утописты, утопли уже…

В реальности это будет ситуация как с Южной Осетией и с Абхазией — когда непризнанные республики жили 15 лет сами по себе и только в результате войны 2008 года по крайней мере со стороны России они были признаны.

Как ты думаешь, всем выдадут российские паспорта, хватит их?

— Думаю, да. Это же не то что партию паспортов выделили, допустим, миллион, а запустили процесс. Паспорта будут постепенно выдаваться. Поначалу, я думаю, их будут выдавать поровну военным, чиновникам и гражданским; первые цифры будут мизерные, но важно начало. Не будет массовой выдачи паспортов, будет медленный и нудный процесс. Важно не количество, важен прецедент. Если больше половины граждан ЛДНР получат паспорта РФ, дальше пойдет поток.

И как ты полагаешь, получится так, что большинство людей их получит? Ну, чтобы было как в Южной Осетии и Абхазии?

— Да, по одной простой причине. Не потому, что люди обожают Россию, а потому, что Украина шаг за шагом отрезала все ниточки, которые связывали Донбасс с Украиной.

Вот смех смехом, но Порошенко очень во многом нам помог. Медаль он, может быть, не заслужил, но благодарность точно. Он сделал все возможное и невозможное, чтобы отрезать Донбасс от Украины и оттолкнуть Донбасс в сторону России.

Они запретили здесь хождение гривны, но люди не могут жить без денег, и они перешли на рубли. Запретили работу мобильных операторов — появились «Феникс» и «Лугаком». Запретили нотариальное обслуживание Донбасса — появился свой нотариат. Отрезали воду — воду пустили из России. Отрезали свет — свет пустили из России.

Вот ты сюда приезжаешь, и по факту единственная разница с Россией — это то, что тебе нужно пересекать границу. В магазинах за рубли продаются российские же товары. Люди все говорят на русском языке.

Нет, ну знаешь, тут есть разница с Россией. Здесь нищета такая, которую, в общем-то, даже в самой бедной российской провинции не сыскать.

— Ну не сказать. Вот попробуй отъехать куда-нибудь в Тверскую губернию, в небольшой городок…

Что хочу сказать: очень разрывает шаблон, что отсюда, с линии фронта, до Луганска километров семьдесят. Идешь ты вечером по центру Луганска — а там народ в кабаках гуляет.

— Да ладно. Если с Донецком сравнить… Я по Донецку как-то шел в начале сентября 14-го года. Там ночные клубы, дорогие машины, бабы какие-то разодетые по городу ходят, музыка везде гремит. И при этом буквально в десятке километров идет нормальная артиллерийская дуэль. И здесь та же самая ситуация: в Луганске и в Донецке (не берем северные окраины Донецка) люди уже отвыкли от войны.

Для них война, она существует, но существует больше в медийном пространстве: по ним не стреляют. И они немножко забыли про то, что здесь ведется.

В Луганске, когда приходилось ездить и общаться с местным руководством, я понял, что они реально обсуждают вопросы послевоенного восстановления, жизни и всего остального. Им хочется сказать: «Ребята, а война-то не кончилась. Она вот, стоит буквально на пороге, вы просто ее не слышите. Но она стоит у вас за дверью».

Вы продержитесь, если начнется наступление?

— В любом случае за нас отомстят. Нам это обещали.