20 августа 1947 года в астраханской степи началось строительство нового полигона, позднее получившего известность по названию ближайшего села — Капустин Яр. Полигон создавался для освоения опыта немецких ракетчиков и проведения испытаний новинок отечественного оружия. Он очень быстро перерос сугубо военное значение и усилиями людей, развивавших его, стал первой площадкой, откуда советские инженеры начали штурм космоса.

Бригада особого назначения

После разгрома Германии военным специалистам из стран-победительниц досталось множество образцов передовой техники, среди которых особое внимание привлекали баллистические ракеты и ракетопланы. Для быстрого изучения опыта их эксплуатации требовалось создать не только инженерные группы, но и воинское подразделение, которое примет ракеты на вооружение.

13 мая 1946 года было подписано историческое постановление Совета Министров № 1017-419сс «Вопросы реактивного вооружения», в котором среди прочего приказывалось «сформировать в Германии специальную артиллерийскую часть для освоения, подготовки и пуска ракет типа ФАУ-2». Поскольку считалось, что опытом эксплуатации ракетной техники обладают военнослужащие подразделений, использовавших реактивные миномёты БМ-13 («Катюша»), то в качестве ядра для формирования «специальной артиллерийской части» был выбран 92-й гвардейский миномётный полк, созданный в июне 1942 года. В соответствии с директивой начальника Группы советских оккупационных войск (ГСОВ) в Германии № орг.1/006/75 на основе полка 1 июня 1946 года началось формирование Бригады особого назначения Резерва Верховного Главного Командования (БОН РВГК). Её возглавил гвардии генерал-майор артиллерии Александр Фёдорович Тверецкий, на исходе войны командовавший реактивными частями 4-го Украинского фронта.

Подготовка к пуску немецкой баллистической ракеты А-4 (V-2), 1945 год. rarehistoricalphotos.com

БОН дислоцировалась в деревне Берка федеральной земли Тюрингия, в шести километрах восточнее города Зондерсхаузен. Её формирование пришлось на период, когда в Советской армии не было офицеров, имеющих отношение к баллистическим ракетам. Тверецкий вспоминал: «Все сложности формирования БОН заключались в том, что бригада в своей основе должна была состоять, как я понимал, из офицеров с высшим или средним техническим образованием. Такому формированию способствовало проходившее после войны расформирование многих авиационных частей, частей связи».

Рядовой и сержантский состав прибывал из 8-й гвардейской армии, 3-й ударной армии и 4-го артиллерийского корпуса прорыва РВГК. Организационно БОН включала управление, взвод связи, дивизион подготовки ракетных выстрелов, дивизион стартовой службы, дивизион управления и наблюдения за полётом ракеты, дивизион технического обслуживания и батальон охраны.

А. Ф. Тверецкий (слева) и С. П. Королёв. Германия, 1946 год. Фото В. Будника. РГАНТД. Ф.134, оп.3, д.52.

К 15 августа 1946 года формирование бригады было завершено, а её офицеры приступили к изучению баллистической ракеты А-4 (Фау-2), сразу переводя немецкую документацию на русский язык. Учебной базой стали заводы и испытательная станция, подчинённые институту «Нордхаузен». Между офицерами БОН и ракетчиками, работавшими в Германии, завязались дружеские отношения. 

Конструктор ракетно-космической техники Борис Евсеевич Черток вспоминал: «Вместе с [Сергеем Павловичем] Королёвым, [Леонидом Александровичем] Воскресенским и [Николаем Алексеевичем] Пилюгиным мы отправились в Зондерсхаузен, в котором размещался весь офицерский состав БОН, знакомиться с новой для нас военной организацией и её командиром. Королёв больше всего опасался, что новая сложная техника попадёт в руки командиров-солдафонов, и тогда наша работа на самой конечной стадии может быть дискредитирована. Но наши опасения были напрасными. Генерал Тверецкий оказался на редкость интеллигентным, доброжелательным и располагающим к себе человеком. В этом мы вскоре убедились, встречаясь не только по службе, но и при общении наших семей.

Но в одном он проявил твёрдость с первых же дней. В БОН ежедневно прибывали военные специалисты — офицеры с большим фронтовым опытом из различных родов войск. Тверецкий заявил, что он не намерен отнимать у них время на строевую, физическую и политическую подготовку. Он категорически настаивал, чтобы мы допустили их к работе в лабораториях и подразделениях института, к испытаниям ракет на производстве в Кляйнбодунгене, к работе группы „Выстрел“ и т. д. Королёв и Пилюгин не выразили энтузиазма, потому что мы и так уже были перенасыщены советскими специалистами — инженерами и военными, которые должны были впоследствии перейти в центральный аппарат ГАУ (Главного артиллерийского управления) и обеспечить на заводах сильные коллективы военной приёмки.

Однако все требования Тверецкого мы выполнили, и офицеры, украшенные, в отличие от нас, многими боевыми орденами и медалями, стали осваивать новую для них область деятельности».

Советские ракетчики в расположении Бригады особого назначения. Германия, 1946 год. Фото В. Будника. РГАНТД. Ф.211, оп.7, д.538.

Трофейные ракеты

БОН предполагалось использовать непосредственно на месте, то есть организовать и осуществить с её участием испытания А-4 в Германии. Сохранившиеся документы свидетельствуют: до конца 1946 года советские специалисты собирались запустить от трёх до шести ракет. Хотя личный состав бригады в районе деревни Берка развернул стартовую и техническую позиции из оборудования, найденного на территории завода Миттельверк (Mittelwerke) под Нордхаузеном, решение откладывалась, а в январе 1947 года стало ясно, что ракеты придётся испытывать в Советском Союзе.

Бригада начала готовиться к переезду. Примечательно, что генерал-майор Тверецкий, догадываясь, что на новом полигоне его подчинённых ждёт бытовая неустроенность, распорядился аккуратно разобрать двадцать бараков концентрационного лагеря Миттельбау-Дора (Mittelbau-Dora), заключённые которого в конце войны работали на производстве ракет, и складировать их с целью перевоза в СССР.

Тем временем определилось место расположения Государственного центрального полигона Министерства Вооружённых сил СССР (ГЦП МВС). Его поисками занимались три комиссии, координацию которых осуществлял гвардии генерал-лейтенант артиллерии Василий Иванович Вознюк.

По поводу выбора места возникло несколько легенд. Одну из них изложил известный журналист Ярослав Кириллович Голованов.

«Поначалу ракетчики прицелились на бывшее стрельбище [Бориса Львовича] Ванникова, которое теперь, после войны, было как бы не у дел. Полигон наркома боеприпасов располагался на Таманском полуострове — место ласковое, тёплое, опять же море, а главное, там была база: производственные помещения, жилье, водопровод, электроэнергия, короче — готовое хозяйство. Кое-что, конечно, пришлось бы переделать, кое-что достроить, но основа была — не на пустом месте начинать.

И надо же так случиться, что накануне решения вопроса о полигоне один из экспериментальных самолётов-снарядов [Владимира Николаевича] Челомея сбился с курса и угодил в кладбище на окраине большого города. Сталин об этом узнал и, едва заговорили о Таманском полуострове, перебил сразу:

 — Это неподходящее место. Рядом крымские курорты, скопление людей. Можете ли вы ручаться, что ваши ракеты не упадут завтра на наши здравницы, как сегодня они падают на кладбища? Полигон надо создать где-то здесь…

Подойдя к столу, на котором была разложена карта артиллеристов, он ткнул толстым красным карандашом в левобережье Волги южнее Сталинграда.

Вопрос о создании полигона Капустин Яр был решён в течение шести минут».

Как водится, легенда далека от реальности. Рекогносцировочные комиссии работали в мае 1947 года и в нескольких местах: Райгороде (в 45 километрах юго-восточнее Сталинграда), Владимировке (в 130 километрах юго-восточнее Сталинграда), Николаевской (в 170 километрах северо-восточнее Сталинграда), Озинках (в 120 километрах западнее города Уральск). В итоге выбор пал на астраханское село Капустин Яр, расположенное поблизости от Владимировки (ныне — Ахтубинск) в низовьях Волги и Ахтубы (48° 34' северной широты и 45° 46' восточной долготы). Он был закреплён 3 июня постановлением Советом Министров и ЦК ВКП (б) № 2642-817.

15 июня маршал артиллерии Николай Дмитриевич Яковлев подписал приказ о передислокации Бригады особого назначения на родину. Первые офицеры приехали на полигон 20 августа 1947 года. Разбили палатки, организовали кухню и госпиталь. На третий день на склоне балки Смыслина в десяти километрах от села началось строительство бетонного стенда для огневых испытаний двигателей А-4 с бункером наблюдения. Позднее этот объект было назван «1-й площадкой».

Спецпоезд на технической позиции полигона Капустин Яр. РКК «Энергия».

Монтажный корпус — одно из первых сооружений полигона Капустин Яр. kap-yar.ru

Полковник в отставке Георгий Васильевич Дядин вспоминал: «В труднейших условиях голой заволжской степи бригада приступила к размещению и обустройству. Жилья для личного состава, помещений для штабов практически не было. Начальник полигона и местные власти помогли найти помещения, но их оказалось мало. Тут и пригодились кстати бараки, доставленные из Германии по приказу генерала Тверецкого А. Ф.

Семьи размещались в селе Капустин Яр и окружающих на расстоянии до 60 километров деревеньках.

В селе Капустин Яр не было ни одного дома, где бы не проживали семьи офицеров, даже сараи и летние кухни оборудовались под жильё. Офицеров-холостяков размещали прямо в степи в палатках. Вода доставлялась из реки Ахтубы, в пяти километрах от села и в 20-30 километрах от строящихся площадок. Продукты доставлялись из Сталинграда за 100 километров. Для подвоза воды пригодились баки от ракет ФАУ-2, которые укрепляли в кузовах машин.

Большим подспорьем стал спецпоезд, который состоял из железнодорожного установщика ракеты, ёмкости для горючего и окислителя, вагонов лабораторий системы управления, двигательной установки, зарядки батарей, химической лаборатории. Кроме того, в состав поезда входили жилые вагоны для офицеров стартовой и технических команд и вагон-столовая».

За полтора месяца работ кроме испытательного стенда были построены временная техническая позиция с монтажным корпусом (2-я площадка) и мастерской для проверки ракет (3-я площадка), стартовая позиция (4-я площадка) и мост через мешающий овраг. Провели шоссе и двадцатикилометровую железнодорожную ветку, соединившую полигон с главной магистралью на Сталинград.

1 октября 1947 года Вознюк доложил в Москву о готовности полигона для проведения пусков ракет, а через две недели в Капустин Яр прибыла первая партия А-4 серии «Т» — ракеты собрали из немецких деталей на опытном заводе Научно-исследовательского института № 88 Министерства вооружения (НИИ-88 МВ) в Подлипках.

Выгрузка баллистической ракеты А-4 (V-2) на полигоне Капустин Яр. РКК «Энергия»

Установка баллистической ракеты А-4 (V-2) на испытательный стенд полигона Капустин Яр. РКК «Энергия»

Началась кропотливая работа по подготовке запусков. Тяжёлые условия жизни и труда неизбежно приводили к несчастным случаям. Главный конструктор Сергей Королёв писал своим родным с полигона: «Мой день складывается примерно так: встаю в 5:30 по местному времени (т. е. в 4:30 по московскому), накоротке завтракаю и выезжаю в поле. Возвращаемся иногда днём, а иногда вечером, но затем, как правило, идёт бесконечная вереница всевозможных вопросов до 1—2 часов ночи, раньше редко приходится ложиться. Однако я использую каждую возможность, чтобы отоспаться. Так, третьего дня я задремал и проснулся одетый у себя на диване в 6 утра. Мои товарищи на сей раз решили меня не будить.

Если погода хорошая, то в поле очень жарко, днём сильный ветер, несущий столбы пыли, иногда целые пылевые смерчи из песка и туманных лохматых облаков. Если дождь — то совсем уныло, а главное — безумно грязно вокруг и пусто. Наша работа изобилует трудностями, с которыми мы пока что справляемся. Отрадно то, что наш молодой коллектив оказался на редкость дружным и сплочённым.

Плохо то, что здесь, на месте, многое оказалось неготовым, как всегда, строители держат. Сегодня видел ужасный случай: сорвалась балка — и в нескольких шагах (от меня) погиб человек. Так устроена жизнь человеческая, дунул — и нету…»

Баллистическая ракета А-4 (V-2) на стартовой позиции полигона Капустин Яр. РКК «Энергия»

Главный конструктор С. П. Королёв на полигоне, 12 октября 1947 года. РГАНТД. 1−11068

Первый пуск немецкой ракеты А-4 (№ 010Т), собранной на советском заводе, состоялся утром 18 октября 1947 года и завершился успешно. Она улетела на 206,7 километра, поднявшись на высоту 86 км и отклонившись от цели на 30 км влево. Большой воронки на месте падения не обнаружили — ракета разрушилась при входе в плотные слои атмосферы. Не самый впечатляющий результат, но радости ракетчиков не было предела — Королёва качали. Яковлев тут же позвонил Сталину. Вождь приказал объявить благодарность всем участникам пуска, а маршал добавил к благодарности обед на 2-й площадке с выдачей ста граммов спирта.

В следующем пуске, состоявшемся 20 октября, снова использовали ракету серии «Т» (№ 04Т). Борис Черток писал в мемуарах: «Ещё на активном участке сразу зафиксировали сильное отклонение ракеты влево от „провешенной“ трассы. С расчётного места падения докладов не поступало, а полигонные наблюдатели не без юмора доложили: „Пошла в сторону Саратова“. Через пару часов срочно собралась Государственная комиссия. И на заседании Государственной комиссии [генерал-полковник Иван Александрович] Серов (заместитель Л. П. Берии) выговаривал нам:

 — Вы представляете, что будет, если ракета дошла до Саратова. Я вам даже рассказывать не стану, вы сами можете догадаться, что произойдёт с вами со всеми.

Мы быстро сообразили, что до Саратова много дальше 270 километров, которые ракета должна была пролететь, поэтому не очень волновались.

Потом оказалось, что она благополучно одолела 231,4 километра, но отклонилась влево на 180 километров».

Впрочем, надо было искать причину странного поведения ракеты. К расследованию инцидента привлекли немецких инженеров. До того доктор Курт Магнус, специалист в области гироскопии, и доктор Ганс Хох, знаток в области электронных преобразований, сидели на полигоне без особого дела. Получив соответствующее задание, немцы собрали полный комплект штатных приборов управления и начали эксперименты: поставили гироскоп на вибростенд, подключили его на усилитель-преобразователь, с которого шли команды от гироприборов, включили рулевые машины и таким способом смоделировали весь процесс в лабораторных условиях. Им удалось выяснить, что при определённом режиме из-за вибрации может возникать помеха полезному электрическому сигналу. Решено было поставить фильтр-конденсатор между гироскопическим прибором и усилителем-преобразователем, который будет пропускать только полезные сигналы и отсекать «шумы». Фильтр был рассчитан доктором Хохом, собран из деталей технического запаса и установлен на очередную ракету. За решение проблемы немцы получили премию: по 15 000 рублей и канистру спирта.

Участники первого пуска немецкой баллистической ракеты А-4 (V-2) на полигоне Капустин Яр, 18 октября 1947 года. Слева направо: первый ряд — М. И. Лихницкий, Н. А. Пилюгин, Г. А. Тюлин, Н. Н. Хлыбов, С. С. Лавров; второй ряд — М. С. Рязанский, В. П. Бармин, С. П. Королёв, С. И. Ветошкин, Л. М. Гайдуков, В. И. Кузнецов; третий ряд — В. П. Глушко, Д. Д. Севрук, Б. Е. Черток, М. И. Борисенко, Л. А. Воскресенский, В. А. Рудницкий, В. Болматков. РГАНТД. Ф.134, оп.3, д.19

В ходе новых испытаний, продолжавшихся до 13 ноября, были запущены четыре ракеты серии «Т» и пять ракет серии «Н», собранной специалистами ещё в Германии. В докладной записке на имя Сталина, датированной 28 ноября 1947 года, отмечалось: «Все выпущенные ракеты по результатам можно разделить на три группы. Первая группа — три первые ракеты с большими отклонениями от директрисы стрельб по направлению и по дальности. Как уже указывалось выше, причиной отклонений явилось наличие посторонних токов, возникающих в системе управления ракетой в полёте. Вторая группа — три ракеты, разрушившиеся в полёте и упавшие вблизи старта из-за отказа системы управления и недостаточной прочности корпуса ракет. Третья группа — пять ракет выполнили заданную программу полёта по дальности и по направлению. Эти ракеты пролетели от 260 до 275 километров и отклонились от директрисы стрельбы лишь до пяти километров. Высота траектории полёта этих ракет составила от 72 до 81 километров. Максимальная скорость полета достигала 1508 метров в секунду, или 5428 километров в час».

Параллельно в НИИ-88 завершалась работа над комплектом документации по немецкой ракете с учётом требований советских ГОСТ, нормалей и материалов. Какие-либо конструктивные изменения пока не допускались, и баллистическая ракета Р-1 должна была стать точной копией А-4.

Впрочем, разница в технологиях сразу внесла свои коррективы. Первой серьёзной проблемой стала замена материалов на эквиваленты. Немцы использовали при производстве ракет 86 марок стали, а советская промышленность 1947 года была способна дать аналоги только для 32. Немцы применяли 59 марок цветных металлов, а советские ракетчики смогли найти у себя в стране лишь 21. «Проблемными» оказались резины, изоляции и пластмассы: для серийного производства А-4 требовалось иметь 87 видов неметаллов, а заводы и институты могли предоставить не более 48.

Схема советской баллистической ракеты Р-1 (8А11). РГАНТД. Ф.107, оп.2, д.66

Техническая позиция советской баллистической ракеты Р-1 (8А11). РКК «Энергия»

Стартовая позиция советской баллистической ракеты Р-1 (8А11). РКК «Энергия»

При этом, в отличие от немцев, советские инженеры не испытывали трудностей с графитом для газоструйных рулей. Однако новые рули оказались на удивление хрупкими. Каким образом немецкие технологи добивались их высокой прочности, пришлось узнавать самостоятельно.

Проблемы возникли и при освоении технологии производства рулевых машин. Первые образцы не удовлетворяли требованиям по статическим и динамическим характеристикам. Масло, служившее рабочим телом, пробивало резиновые уплотнения. Выяснилось, что завод, освоивший литьё в кокиль алюминиевого сплава корпусов машин, не обеспечивает даже минимального уровня качества. Корпус получался пористым, и рулевые машины «потели» при высокой температуре.

Решение бесконечных проблем заставило ракетчиков признать: общая культура послевоенного советского производства не соответствует уровню создаваемой техники. Необходима перестройка не только заводов, но и психологии работников.

Стратегические силы

В августе 1948 года партия ракет Р-1 отправилась на полигон. Начало испытаний омрачила нелепая смерть одного из членов стартовой команды. Для работы у люков приборного отсека навешивался специальный монтажный мостик. Ефрейторы Горбатенко и Максименко не решались взбираться наверх, и тогда капитан Киселёв решил их «успокоить», продемонстрировав, что мостик надёжен. Он два раза подпрыгнул на нём, доски проломились, и с высоты пятнадцати метров смельчак упал на бетон стартовой площадки. Сергей Королёв сообщал в письме: «Тринадцатого сентября трагически погиб наш дорогой друг и боевой товарищ Павел Ефимович Киселёв — один из основных наших испытателей. Несчастье случилось 13-го, а 14-го он, не приходя в сознание, умер в 14.00 часов. Страшное стечение обстоятельств повлекло его гибель, его личная смелость и горячая любовь к порученному делу трагически толкнули его навстречу смерти. Но при всём при том на нас, конструкторов, и на меня, как на главного их руководителя, ложится тяжкая ответственность за этот случай.

Формально говорят, что он виноват сам, но я лично тяжко переживаю и не могу простить себе, что, может быть, я что-либо всё-таки проглядел, и во всех случаях я должен был смотреть внимательнее».

Советская баллистическая ракета Р-1 (8А11) на установщике, 1948 год. РГАНТД. Ф.35, оп.3, д.14

Советская баллистическая ракета Р-1 (8А11) на стартовой позиции, 1948 год. РГАНТД. Ф.35, оп.3, д.22

Через три дня, 17 сентября 1948 года, была предпринята попытка пуска Р-1, собранной на опытном заводе НИИ-88. Сразу после старта ракета с № 4 наклонилась и перешла в горизонтальный полёт. Преодолев почти 12 километров с работающими двигателями, она свалилась в пике и упала. Кабельная мачта оказалась повреждена, а стартовый стол отброшен с позиции.

Следующие попытки тоже обернулись крахом — ракеты № 3 и № 8 не оторвались от старта, а в последнем случае даже возник пожар. Только 10 октября удалось провести испытание, итоги которого были признаны удовлетворительными: ракета Р-1 № 1 улетела на расстояние 270 км с отклонением 17,9 км от цели.

Потом снова пошла череда неудач: успешные запуски чередовались аварийными. Причины гибели ракет были самые разные, но в основном технологического характера: низкое качество изготовления агрегатов, недостаточный объём проверок, плохая отработанность систем.

На исправление ситуации ушёл ещё один год. Осенью 1949 года на полигон прибыли двадцать Р-1: десять «пристрелочных» и десять «зачётных». При испытаниях в сентябре-октябре семнадцать ракет из этой партии выполнили свою задачу без замечаний. Потом потребовались дополнительные запуски для обеспечения стопроцентной безаварийности. Только после завершения всех работ постановлением Совета Министров № 4730−2047 от 25 ноября 1950 года ракета Р-1 (8А11) была принята на вооружение Советской армии.

Первое соединение с Р-1 сформировали прямо на полигоне Капустин Яр из числа военнослужащих БОН. Оно получило название 22-я особого назначения Гомельская ордена Ленина, Краснознамённая, орденов Суворова, Кутузова и Богдана Хмельницкого бригада РВГК (22-я БОН РВГК, в/ч 57246).

Бригада состояла из трёх огневых дивизионов. В каждом из них было по две стартовые батареи с пусковыми установками ракет. Таким образом, на вооружении находилось шесть пусковых установок Р-1.

Одной из важнейших задач 22-й БОН стало создание тактики применения баллистических ракет. Летом 1950 года на полигоне прошли большие учения на тему «Действие бригады особого назначения в наступательной операции фронта». При этом отрабатывался комплекс мероприятий по выбору и подготовке позиционного района, его геодезическому и инженерному обеспечению, подготовке ракет к боевому применению на технической и стартовой позициях. По итогам был выпущен проект Наставления артиллерии Советской армии «Боевое применение бригады особого назначения РВГК, вооружённой ракетами дальнего действия». Оно было принято приказом от 25 мая 1951 года.

Автопоезд с баллистической ракетой Р-1 (8А11) на полигоне Капустин Яр mil.ru

К сожалению, рост полигона Капустин Яр, в том числе за счёт расширения БОН, не сопровождался улучшением бытовых условий. Жизнь там долго оставалась очень суровой. Полковник в отставке Яков Аронович Гельфандбейн вспоминал: «Солдатам было, в общем-то не легче и не тяжелее офицеров, но они знали, что, отслужив срочную, уедут домой, а офицеры служили на полигоне долго, многие годы. Питались из одного котла, спали одинаково плохо или одинаково хорошо. Если жили в землянках или палатках — так все. Если в казарме — так тоже все. Если мерзли или потели — так все. Если не спали — тоже все. Правда, начальство повыше жило в домиках. Всё это несколько уравнивало отношения, и на почве быта роптаний не было, даже в самое плохое зимнее время, в буран и непроходимые заносы, когда питались сухарями и запивали солёной водой. Но, бывало, что не могли устроить банный день с месяц, и это была большая беда. А летом — дизентерия, эпидемии, но с ними справлялись. Были сложности и другого порядка: например, нападения волчьих стай или озверелых собак, в большом количестве бегающих по степи в поисках пищи. Собаки остались после выселения и переселения местных степных жителей с территории полигона. Вопрос этот стоял остро, были случаи нападения на часовых, гибели людей на займищах. Ну и, конечно, мошка. Что это такое, разъяснять не нужно.

Мы старались скрасить тяготы службы, устраивая всяческие мероприятия, например, экскурсии в Сталинград по местам боёв. Будем говорить прямо, чувства и эмоции людей были в то время востребованы, это был передний край жизни страны, и люди это понимали, отдавая все силы своей работе. Ходил тогда термин „пленники долга“, и такими пленниками были и мы, и солдаты. Ведь ракетные дела затрагивали не только Капустин Яр, но территорию всей страны — и её жаркие, и её холодные районы. Люди отдавали не только силы, но и жизни, и много жизней. Вот один пример (зима 1950—51 гг.). Солдат-шофёр (фамилия неизвестна, но это факт) отправился со второй площадки в городок на „Студебекере“. Бетонки ещё не было, и машина шла целиной. Неожиданно спустило переднее колесо, и пришлось для его замены поднять машину на домкрат (можно было бы доехать и на спущенном колесе). Случилась беда, машина соскользнула с домкрата и придавила солдату руку. Попытки освободиться ни к чему не привели, и несчастный, пытаясь освободиться, чтобы не замерзнуть на морозе с ветром, стал грызть руку зубами. Не сумев этого сделать, так и погиб от потери крови. Его нашли замерзшего утром следующего дня…»

Сегодня можно услышать вопрос: было ли оправдано принятие Р-1 на вооружение? Ведь с точки зрения применимости на поле боя копия немецкой А-4 безнадёжно устарела, и у Советской армии в 1950 году не было целей, по которым её имело смысл использовать. Однако если взглянуть на историю Р-1 как на необходимый этап в становлении Ракетных войск стратегического назначения (РВСН), которые рождаются через развитие передовой промышленности, подготовку инженерных кадров, организацию взаимодействия министерств, заводов и воинских частей, то усилия, потраченные на ракету, не кажутся излишними. Наоборот, за пять лет удалось пройти путь, который при ином течении истории потребовал бы как минимум десятилетия.

Личный состав 1-го испытательного управления (1 ИУ, в/ч 15646): военнослужащие 1-й и 2-й стартовых команд на фоне монтажного корпуса полигона Капустин Яр; в центре в первом ряду — А. Ф. Тверецкий; 20 апреля 1951 года. Фото из личного архива С. Л. Силякова kap-yar.ru

Космические полёты

Идея создания на основе А-4 научных ракет, исследующих высшие слои атмосферы, приходила в голову ещё их немецким конструкторам. И они же собирались сделать блок приборов для неё отделяемым.

Сергей Королёв, разумеется, тоже пришёл к мысли о подобной конструкции, но ожидаемо ссылался не на соображения гитлеровских инженеров, а на труды Константина Эдуардовича Циолковского, который стал непререкаемым авторитетом в области теоретической космонавтики. Выступая 25 апреля 1947 года на пленарном заседании учёного совета НИИ-88, Королёв говорил: «На следующих (после Р-1) машинах мы столкнемся и уже столкнулись с гораздо большими трудностями, связанными с использованной схемой. По поводу нагрузок и возможного разрушения ракеты в полёте можно отметить, что в работах Циолковского есть предложения по составной ракете.

Я думаю, что будет дальнейшее развитие идеи Циолковского. Мы работаем сейчас над машинами, скорость которых сравнима с космическими скоростями, и я могу сказать, что наш следующий этап работ требует какой-то составной схемы. В случае успеха такую схему можно будет применить для этой машины и увеличить её дальность…»

Сначала инженерам института казалось, что в «составной» схеме нет ничего сложного: двигатель выключается, головка отбрасывается пружиной или отстреливается пиропатроном. Однако почти сразу стали видны технические трудности: пока двигатель работает, головную часть не отделишь, ведь она как бы подпирается снизу корпусом ракеты, а после выключения двигателя разделять их невыгодно, поскольку ракета становится неуправляемой, а головная часть неизбежно отклонится от курса. Есть только один вариант — отделять точно в момент выключения двигателя. Но в том-то и дело, что этого момента не существует! После отсечки топлива догорание продолжается, тяга стремительно уменьшается, но совсем исчезает лишь через 7—10 секунд. Необходима математическая модель, а её пока нет.

Королёв не стал дожидаться теоретических соображений по этому поводу, а решил провести отстрелы головной части на Р-1, создав модификацию Р-1А — «Аннушку», как ласково прозвали её на полигоне.

К работе с использованием ракет конструктор привлёк группу профессора Сергея Николаевича Вернова из Физического института Академии наук (ФИАН), которая занималась высотными исследованиями космических лучей. Летом 1947 года Королёв пригласил физиков в НИИ-88 в Подлипках, водил по бюро и опытному заводу, показывал образцы ракетной техники, вывезенной из Германии. После завершения экскурсии конструктор расспрашивал Вернова о планах и за беседой определил массу блока аппаратуры — 500 кг.

Имея поддержку Академии наук, Королёв добился включения исследовательской программы в содержание первого этапа лётных испытаний — ещё с использованием ракет А-4. Поэтому той же осенью физики приехали на полигон Капустин Яр, выкопали и оборудовали «академическую» землянку, в которой готовили свою аппаратуру к полёту.

Первый старт А-4 с оборудованием ФИАН состоялся 2 ноября 1947 года и прошёл блестяще: ракета поднялась на высоту 72 км и отклонилась от расчётной траектории всего на 5 км. Радиопередача с регистрирующей аппаратуры была принята, расшифрована и проанализирована. Правда, на следующий день случилась авария: ракета после старта ушла вправо, стала вращаться вокруг продольной оси, потом оборвались стабилизаторы, и она, воспламенившись, упала на землю. Следующий полёт А-4 с научной аппаратурой состоялся 13 ноября и оказался успешнее первого: ракета отклонилась от траектории лишь на 80 м.

Р-1А открывала перед физиками большие возможности: если часть ракеты с оборудованием отделяется, то можно измерять характеристики атмосферы, не опасаясь «помех» от выбросов продуктов горения. Для проведения работ с использованием новой модификации было выделено восемь трофейных ракет, которые сотрудники завода НИИ-88 полностью перебрали, произведя необходимые замены: в частности, они установили хвостовые отсеки собственной конструкции, а главное — механизм отделения головной части.

Первый старт Р-1А на полигоне состоялся 7 мая 1949 года. Возбуждённый Королёв тут же потребовал самолёт и направился в район цели, с воздуха увидел две воронки, уговорил пилотов посадить машину и лично осмотрел места падения ракеты и отделившейся головки. На следующий день он писал домой: «Вчера был наш первый концерт, прошедший с весьма большим успехом. Это очень приятно и, надеюсь, знаменует успешное осуществление в жизни одного из очень важных этапов нашей работы».

10, 15 и 16 мая состоялись ещё три испытательных старта, а пятую ракету решили пустить вертикально с аппаратурой физиков.

Блок ФИАР-1 (Физические исследования атмосферы ракетой № 1) помещался в специальный контейнер в виде цилиндра, соединённого со спасательным устройством типа «летающая бомба». Контейнер закладывался в мортиру, установленную на хвостовом отсеке, и на заданной высоте выбрасывался с помощью сжатого воздуха. Через четыре секунды начинался забор проб. Для облегчения поисков после приземления контейнер снабжали радиопередатчиком.

24 мая 1949 года первые две установки с приборами ФИАР-1 были подняты ракетой Р-1А (или В-1А) на высоту 110 км. Механизм отделения сработал, и контейнеры разлетелись, покидая зону «паразитных» газов. Однако раньше времени раскрылись парашюты, и сильный напор воздуха превратил их в пучок рваных лент, что привело к гибели контейнеров.

Утешиться физики смогли через четыре дня, 28 мая, когда приборы целыми и невредимыми вернулись на землю с высоты 102 км.

После успешных испытаний было составлено «Техническое задание на проведение работ по исследованию высоких слоёв атмосферы», которое Королёв утвердил 28 августа 1950 года. В нём ракетчики сделали следующий шаг к практической космонавтике — определили свою готовность начать медико-биологические эксперименты по изучению влияния условий ракетного полёта на живые организмы. Профессор Владимир Иванович Яздовский, который сегодня считается патриархом советской космической медицины, рассказывал в мемуарах: «Однажды вечером у меня дома раздался телефонный звонок. Энергичный мужской голос коротко представился: „Королёв“. Я дал согласие встретиться с ним завтра, после обеда, неподалеку от академии имени Н. Е. Жуковского. Шёл 1948 год, была уже глубокая осень, листья с деревьев облетели, и вторая половина дня утопала обычно в серенькой измороси. В этом предсумеречном свете передо мной неожиданно — хотя ждал же! — возникла крепкая, плотная фигура в тёмном пальто и шляпе. Последовало крепкое рукопожатие, Сергей Павлович взял меня под руку и повёл вглубь аллеи, безо всяких предисловий обращаясь ко мне на „ты“. Далее Королёв прямо, без обиняков сказал мне, что у них есть ракеты, способные поднять груз массой более 500 кг на высоту 100 км (видел ли он моё ошеломление?), что геофизические исследования на этой высоте уже ведутся, но он считает, что пора начинать эксперименты на животных, которые проложили бы путь человеку».

Королёв организовал встречи молодого учёного с руководителями ракетной программы, и в 1949 году проведение соответствующих исследований было возложено на Научно-исследовательский институт авиационной медицины (НИИ АМ ВВС), а конкретное исполнение — на Яздовского, который сформировал группу из трёх врачей и одного инженера, занявшихся работой по теме «Физиолого-гигиеническое обоснование возможностей полёта в особых условиях».

Динамика изменения физиологических функций подопытных собак. РГАНТД. Ф.35, оп.3, д.62

Схема расположения датчиков на подопытной собаке и образцы записей. РГАНТД. Ф.38, оп.6, д.54

После обсуждений в качестве подопытных животных были выбраны собаки. Во-первых, они хорошо поддаются тренировке и быстро привыкают к различным ограничениям; во-вторых, их физиология изучалась в России на протяжении десятилетий, а работы академика Ивана Петровича Павлова были знакомы будущим космическим медикам со студенческой скамьи.

Для полётов отбирались собаки весом не более семи килограммов, с высокой сопротивляемостью заболеваниям и устойчивостью к неблагоприятным факторам внешней среды, что присуще прежде всего беспородным псам. Большое значение имел возраст собак: старые животные и щенки до полутора лет хуже переносят стрессы. К тому же последние игривы и вертлявы, что может привести к срыву эксперимента. В результате наблюдений учёные пришли к выводу, что предпочтительнее взять собак в возрасте от двух до пяти-шести лет.

Цвет шерсти тоже имел значение. Желательно, чтобы она была белой и гладкой: в ходе полёта для наблюдения за животными собирались использовать автоматические кинокамеры, а они в те времена плохо передавали полутона; длинная шерсть мешала фиксации датчиков, а лохмы загрязняли кабину и станок, в котором фиксировались животное.

Всего в виварии собрали тридцать две собаки. Они жили в высоких квадратных клетках с деревянным полом. На каждой висела табличка с кличкой, на полу — подстилка. Тут же стояли миски: одна для воды, другая для пищи. На протяжении недель собирались данные о поведении каждого животного на прогулке и во время еды, об их отношениях между собой и людьми. Полученные сведения помогали оценить реакции животных во время и после экспериментов.

Для тренировок в институт доставили стальную кабину — отсек головной части ракеты, проектируемой под выполнение медико-биологических экспериментов. Собак ежедневно помещали в кабину, включая приборы и датчики. Животные нормально переносили многочасовые эксперименты, о чём Яздовский поставил в известность Королёва. В дальнейшем тренировки проводились на заводе НИИ-88 и испытательном стенде с включением ракетного двигателя.

Герметическая кабина с подопытными собаками. РГАНТД. Ф.35, оп.3, д.59

Пуски с животными начались на полигоне Капустин Яр летом 1951 года. В качестве носителей использовались новые модификации ракет Р-1Б (В-1Б) и Р-1В (В-1В). Они мало чем отличались друг от друга — только на Р-1 В вместо аппаратуры ФИАН монтировалась парашютная система спасения корпуса ракеты. Яздовский вспоминал: «Наконец день пуска был определён решением Государственной комиссии. Накануне одноступенчатую ракету вывезли на стартовую площадку и установили вертикально на пусковом столе. Вокруг неё хлопотали специалисты.

Завтра, в день пуска, мы привезём сюда своих животных. Но кому из четвероногих друзей поручить первый полёт? Сходимся во мнении, что первыми в космос отправятся Дезик и Цыган, продемонстрировавшие спокойствие и выносливость во всех испытаниях.

Раннее утро 22 июля 1951 года. Солнце ещё не взошло. Столь раннее время старта объясняется тем, что перед восходом воздух особенно чист, наблюдение и ведение ракеты осуществляется легче. Тогда ещё не было средств ведения, поэтому важно было, чтобы солнце из-за горизонта освещало ракету.

Дезик и Цыган накормлены лёгкими, но калорийными продуктами: тушёным мясом, хлебом, молоком. Они свободно чувствуют себя в одежде, оснащённой датчиками. Регистрируется частота их пульса и дыхания. Полностью экипированные, зафиксированные в лотках животные ведут себя спокойно. Молодцы Дезик и Цыган, не зря целый год тренировались!

За час до старта я с механиком Воронковым поднимаюсь по лестнице на верхнюю площадку ракеты, напротив входного люка герметической кабины. Проверяем оборудование. Затем принимаем Дезика и Цыгана на лотках, устанавливаем их на свои места, закрепляем специальными замками. Подсоединяем все разъёмы от датчиков на собаках к бортовой системе передачи информации. Заключительная операция на верхнем мостике ракеты — включение регенерационной установки и задраивание люка. Не удержался я: перед тем как закрыть крышку, поласкал собак и, будто они могли понять, пожелал им вернуться с победой.

Спустились мы с Воронковым с верхней площадки, я доложил Королёву, что всё в порядке. Он молча обнял меня и предложил всем пройти в блиндаж. До пуска 20 минут. Моим коллегам-медикам очень хочется увидеть старт, услышать гул двигателя, и мы залегли в капониры, оставшиеся здесь со времён Великой Отечественной войны. Минут за семь до появления солнечного диска над горизонтом включается двигатель ракеты, она окутывается морем огня и дыма и, наконец, отрывается от пускового стола.

Минут через десять-пятнадцать после старта на горизонте показался белоснежный парашют, на котором спускалась головная часть ракеты. Все, кто увидел его, бросились к месту возможного приземления. В один миг были забыты все мои просьбы и увещевания! Увидеть первопроходцев космоса хотели все. Счастливчики, первыми достигшие кабины, уже смотрели через иллюминатор. Слышны были их громкие крики: „Живые, живые!..“»

Испытатели открыли люк, отсоединили штекеры датчиков, выключили систему регенерации воздуха и вытащили животных из кабины. Когда их «раздели», Дезик и Цыган стали бегать, прыгать, ласкаться. В тот же день специалисты тщательно обследовали собак и никаких сдвигов в их физиологическом состоянии не нашли.

Первые «космонавты» — подопытные псы Дезик (слева) и Цыган. starcatalog.ru

Распорядок второго пуска, назначенного на 29 июля, ничем не отличался от предыдущего — только вместо Цыгана в кабину поместили собаку Лису. На 18-й минуте после старта наблюдатели рассчитывали увидеть парашют, но его не было. Ещё через полчаса пришло сообщение, что кабина обнаружена. Оказалось, что парашют не раскрылся, и головная часть ракеты падала свободно. В результате кабина разрушилась, а животные погибли. Данные полёта, зарегистрированные автономными самописцами, уцелели и были расшифрованы. Расследование показало, что к аварии привело нарушение работы барореле — специального прибора, обеспечивающего ввод парашютной системы.

Цыгана решили в полёты больше не посылать, и до самой смерти он жил на даче у академика Анатолия Аркадьевича Благонравова. Никаких «отдалённых» патологических изменений у него не заметили. Наоборот, рассказывают, что четвероногий «космонавт» отличался суровым нравом и стал признанным вожаком среди окрестных собак.

Последовали новые пуски. 15 августа на космическую высоту отправились Мишка и Чижик, а 19 августа — Смелый и Рыжик. К сожалению, через неделю, 28 августа, снова случилась авария — из-за разгерметизации кабины Мишка и Чижик, совершавшие второй полёт, вернулись мёртвыми.

Группа специалистов после приземления подопытных собак на полигоне Капустин Яр, 1951 год. Слева направо: В. И. Яздовский, С. А. Христианович, И. Ф. Тевосян, С. П. Королёв, Н. А. Лобанов, А. А. Благонравов, В. И. Вознюк; с животными — В. И. Попов и А. Д. Серяпин. РГАНТД. Ф.134, оп.3, д.17

Главный конструктор С. П. Королёв с подопытной собакой на полигоне Капустин Яр, 1951 год. РГАНТД. Ф.211, оп.7, д.545

К завершающему пуску, намеченному на 3 сентября, подготовили псов с кличками Непутёвый и Рожок. Однако случился казус: перед выездом на стартовую площадку выяснилось, что Рожок исчез! Времени для поисков не оставалось, и возникла идея взять любую собаку. Около столовой полигона всегда можно было найти бездомных дворняг. Яздовский приказал подыскать среди них пса, подходящего по весу и масти. Найдёныша быстро вымыли, подстригли и обрядили в костюм. Успели даже придумать кличку: ЗИБ, что означало «Запасной Исчезнувшего Бобика» (в документах можно встретить вариант «Запасной Исследователь Без подготовки»). В суматохе даже не разобрались, что тот ещё щенок, но новоиспечённый «космонавт» отлично перенёс путешествие, чем подтвердил: ракетные полёты способно выдержать любое здоровое существо. Когда Королёву стало известно о замене, он не рассердился, а сказал с теплотой в голосе: «Да на наших кораблях в космос скоро будут летать по профсоюзным путёвкам — на отдых!»

Полигон Капустин Яр продолжал расти. На нём появились новые площадки, испытывались новые ракеты, рядом вырос город, позднее получивший название Знаменск. В марте 1962 года полигон обрёл статус космодрома: с него из шахтного комплекса «Маяк-2» был запущен на орбиту спутник «Космос-1». Но самое главное — именно там, несмотря на лишения и жертвы, закладывалась основа мощи, которая сделала разорённую войной страну настоящей сверхдержавой.

Выставка ракетно-космических достижений на полигоне Капустин Яр, сентябрь 1958 года. mil.ru

Источник