225 лет назад Францию потрясали восстания и раздирали противоречия между сословиями. 14 июля восставшие парижане штурмом взяли крепость-тюрьму Бастилию — символ королевской тирании в этой стране. Так началась Великая Французская революция — событие, изменившее ход мировой истории.

Восставшие парижане штурмом взяли крепость-тюрьму Бастилию.

12 июля 1789 год адвокат, журналист и революционер (проще говоря — креакл) Камиль Демулен на площади Пале-Рояль близ Лувра обратился к толпе, призывая ее к оружию. 

Франция зачитывалась Демуленом — его блогом брошюрой «Свободная Франция» и памфлетом «Речь фонаря», где к патриотам как бы обращался фонарь, на котором восставшие вешали аристократов. Перед читателями была нарисована картина скорого золотого века с республиканским строем и всеобщим братством людей на всей земле.

Символом восставших парижан стала белая зеленая лента. 13 июля им удалось разграбить Арсенал и заполучить оружие, а 14 июля — взять Бастилию штурмом. Впоследствии грозную крепость растащили по кирпичам на сувениры, оставив на ее месте ровное место. Но это было только началом истории.

Именно этот момент принято считать началом Великой французской революции.

События развивались стремительно. Было образовано Учредительное собрание, постановления которого положили конец феодальному строю. 26 августа французы приняли Декларацию прав человека и гражданина, а 3 сентября 1791 года — Конституцию. Открывшийся в 1792 году Национальный Конвент окончательно упразднил абсолютную монархию.

Поначалу трудно было не поддаться этой революционной романтике под звуки Марсельезы. Одни названия завораживают слух — жирондисты, монтаньяры, якобинцы, дантонисты, кордельеры. А имена — Мирабо, Дантон, Сен-Жюст, Шометт! Робеспьер произносит свою знаменитую речь против врагов свободы после неудавшейся попытки к бегству короля. «Друг народа» Марат со страстными призывами обращается к парижскому народу со страниц своей газеты.

Но красивых слов о свободе, равенстве и братстве недостаточно — необходимы были и менее красивые дела. В январе 1793 года король Франции Людовик XVI был казнен «за измену родине и узурпацию власти».

Казнь Людовика XVI.

Дальнейшие события скорее напоминают антиутопию. Период с 1793 по 1794 года прошел под знаком Якобинской диктатуры, а отнюдь не демократии. Революционный герой Робеспьер отправил на гильотину своих товарищей по борьбе — Эбера, Дантона и того самого креакла Демулена. Он бросил французскому народу клич: «Вот твои враги, бей!», а террор был объявлен «быстрой, строгой и непреклонной справедливостью».

Призыв к насилию и расправе был лейтмотивом статей и памфлетов Марата: «Отрубите пятьсот или шестьсот голов — и вы обеспечите себе спокойствие, свободу, счастье!» Сам Марат тоже прожил недолго.

В ответ на убийство Марата 13 июля 1793 года якобинцы развернули еще более массовый террор, а также казнили королеву Марию Антуанетту. На гильотину революционный трибунал отправил и великого ученого-химика Антуана Лавуазье. Один из лидеров радикального крыла революционного движения в Америке Томас Пейн, защитник Французской революции, чудом избежавший казни, писал:

Антуан Лавуазье

Карусель вертелась дальше, Термидорианский переворот 27 июля 1794 года закончился гильотиной для самого Робеспьера. Конвент принял новую конституцию — власть перешла к Директории. Революция постепенно затухала и превращалась в мелочную борьбу между отдельными группировками. Точку в кровавой вакханалии Великой Французской революции переворотом 18 брюмера в 1799 году поставил известный всем Наполеон Бонапарт, но это уже другая история.

Цена свободы оказалась слишком высокой. В самый пик революции с марта 1793 года по август 1794 года только по официальным приговорам казнили 16 594 человек — чудовищные цифры для Европы того времени. Еще 10−12 тыс. человек были расстреляны без суда и следствия.

Спустя более чем двести лет, кровавый след национального французского праздника затерялся, и сейчас Франция отмечает его как светлый и радостный день, вроде Нового года. Идут балы, военные парады, а под занавес — фейерверк у Эйфелевой башни и на Марсовом поле. Так оно для нации спокойней, чем бесконечно что-то между собой выяснять.