«Люди умирают и это нормально»: один день волонтера в «красной зоне»

Здоровье

8 0 7739

14 декабря 2020 Любовь Порываева

«В реанимации такая атмосфера — жуть. Лежишь голая, какие-то трубки из тебя торчат, приборы пищат. Еще и свет постоянно включают. Никому не советую», — рассказывает мне худенькая, почти прозрачная, бритая наголо девушка. У нее рак — лимфома. Пока лежала в больнице на «химии», заболела еще и «короной», начала задыхаться. Ей понадобилась реанимация. К ковидным пациентам, только переведенным из интенсивной терапии, помимо врачей и медсестер, приходят волонтеры — могут помочь помыть голову или почистить зубы, связаться с родственниками. Корреспондент «Ридуса» провела один день с таким волонтером.

Телепузики и робот Федор

Моего волонтера зовут Лена (все имена изменены). Ей 46 лет, но выглядит гораздо моложе — улыбчивая, звонкоголосая, с короткой мальчишеской стрижкой. Она встречает меня в холле больницы и ведет переодеваться в бывший конференц-зал, который, как и многие другие помещения, переоборудован под раздевалку для сотрудников.

— Сейчас будем похожи на телепузиков, — предупреждает она.

Раздеваемся до белья, надеваем одноразовую рубашку и штаны, все размера XXXL — маленькие комплекты закончились. Сверху комбинезон с капюшоном, тоже одноразовый и большой. Очки, похожие на плавательные, маска, перчатки, бахилы. Пока мы переодеваемся, другой волонтер, Леша, мастерит из больших пластиковых бутылок человечка — тоже в маске и бахилах, называет его Федором. Признается, что с помощником ему лучше работается.

"Робот Федор"© Любовь Порываева/Ridus.ru

— Один раз врачи меня попросили прийти к женщине. У нее не столько состояние было тяжелое, сколько апатия какая-то. Я пришел, пытаюсь ее как-то развеселить — не получается. Лежит, в потолок смотрит. Тогда я понял, что мне нужен кто-то третий, чтобы я мог при пациентах как будто бы с ним разговаривать. В другой раз пришел, принес ей плюшевого медведя. Говорю ему: «Вот, Миша, через три месяца у Валентины день рождения, она уже дома будет, поэтому нужно поздравить заранее». И смотрю — заулыбалась. И как-то постепенно, постепенно оттаяла.

Буквально за пять минут Леша рисует мне на защитном комбинезоне невероятно милую мультяшную девочку с голубыми волосами, подписывает «Люба». «Это чтобы пациенты нас различали, а то мы для них все одинаковые — белые, в масках», — объясняет он.

Лена берет с собой сумку с памперсами, влажными и сухими салфетками, очищающей пенкой, даже массажное масло кладет — никогда, мол, не знаешь, что пациентам потребуется. Мы с ней идем в нефрологическое отделение, Леша с Федором — этажом выше.

«Ничего не могу сама»

У волонтеров есть специальное приложение в телефоне, там указано, каким пациентам нужна помощь. После каждого визита волонтер делает в нем отметку, чтобы «коллеги» не пришли к пациенту повторно.

Первый наш «клиент» — женщина лет 70, тоненькая и хрупкая. У нее серьезное заболевание почек, несколько раз в неделю требуется диализ.

— Врачи говорят, нужно ходить, а я даже встать не могу, ноги не держат, — жалуется она.

Лена поддерживает ее под мышки, как ребенка, осторожно помогает подняться. Больная охает, делает три крошечных шажочка вдоль кровати и обессиленно садится. Перерыв. Еще три шага. Женщина тяжело дышит, мы помогаем ей улечься.

В следующей палате находим пациентку лет 75. Волосы собраны в пучок, вязаная кофта — чем-то похожа на мою родную бабушку. Сначала отказывается от помощи, но потом выясняется, что нужно сменить памперс. В какой-то момент женщина начинает плакать.

— Господи, у меня мужа сегодня хоронят, а я здесь! И ничего не могу сама, совсем ничего!

— Это очень тяжело, понимаю. Держитесь, — говорит Лена.

Я бестолково спрашиваю, сколько мужу было лет, от чего умер, как звали. Говорит, отказало сердце. Периодически жаловался на боль в животе, но к врачу идти не хотел. «Кто бы мог подумать, что сердце!» — вздыхает бабушка.

О танцах и романах

Следующая палата — мужская, на шесть коек. Выясняется, что пациенту, который у нас в списке, помощь не требуется: с ним работает профессионал, сиделка. Лена делает отметку в программе. Уже собираемся уходить, но у двери нас ловит парень. «Спросите у него», — кивает он в сторону своего соседа — кажется, грузина, с благородной сединой и жгучим взглядом.

У мужчины ампутированы ноги выше колена, но он с легкостью садится на кровати и галантно нас приветствует.

— Добрый вечер, дамы!

Выясняет, давно ли мы волонтерим, хватает ли нам времени на семью и дискотеки. Мы смеемся: «На танцы уж точно хватит». Рассказывает, что ноги потерял из-за диабета, а раньше работал следователем по особо важным делам. Говорит, что помощь не нужна, справляется сам, но предлагает приходить почаще.

Еще пациент, еще. Интеллигентная женщина в очках просит принести ей побольше детективов: «Понимаете, тут в основном любовные романы, и потом, я очень быстро читаю». Другая пациентка растерянно говорит, что потеряла телефон — моя волонтерка находит его у медсестры на посту.

Еще одна бабушка просит воды, жадно пьет, просит еще и принимается капризничать.

— Привезли не знаю куда, от дома так далеко! У нас в больнице на Беловежской хорошо было, здесь плохо. Вчера тоже волонтеры приходили, помогали. Хорошие были, сегодня не такие, — хныкает она и просит позвонить дочери. Сама не может — не видит кнопки телефона. Лена набирает номер и ставит звонок на громкую связь.

— Ира! — кричит женщина в трубку. — Ира, умираю!

— Мама, да что ты такое говоришь? Что случилось?

— Мне так плохо! Все время пить хочу, никак напиться не могу, есть не могу. Да что же это за болезнь такая!

— Мама, у тебя там врачи, тебе помогут, станет лучше. Ну да, вот такая сложная болезнь. Потерпи, пожалуйста.

— У нас на Беловежской больница лучше, а я так далеко…

«Иногда люди хотят поговорить о смерти»

Следующее отделение — онкологическое. Лена признается, что любит его больше всего.

— Там людям в основном не физическая помощь нужна, а психологическая — поговорить, поддержать. Иногда я часами в этом отделении нахожусь. Иногда люди хотят поговорить о смерти, и мы это делаем. Наша главная задача — несмотря ни на что оставаться позитивным, давать понять, что мы здесь, мы рядом, — делится волонтерка.

Мы заходим в палату к ее любимице Оле. На койке сидит худенькая девушка. В носу у нее тоненькие трубочки — кислородные канюли, над кроватью шипит банка с кислородом, в шее — катетер. Дышит тяжело, часто. Она похожа на неформалку — в темной футболке и цветных шароварах, бритая наголо — после «химии» волосы начали выпадать.

— Привет! Как хорошо, что вы пришли! А то у нас тут хоть вешайся!

На днях Оля попала в реанимацию. Резко начала падать сатурация — до 82 при норме 97−100.

— Я вот дышу и все никак надышаться не могу. Уже просто некуда вдыхать. В реанимации легче стало. Но там такая атмосфера — жуть. Лежишь голая, какие-то трубки из тебя торчат, приборы пищат. Еще и свет постоянно включают. Никому не советую, — запыхавшись, словно от быстрой ходьбы, говорит она.

— Дай вам бог здоровья, девочки! Пусть вам бог пошлет сил, терпения, — произносит ее соседка — женщина лет 50 в белоснежном платочке.

Оля делает большие глаза, шепчет: «И так целый день!»

— Наверно, это для нее важно, это психологическая разгрузка, — шепчу я в ответ.

— Это нагрузка! Для меня это нагрузка! — ворчит Оля.

Ей 27 лет. В этом году они с мужем планировали завести ребенка, но весной девушка начала чувствовать страшную слабость, температура подскочила до 39. Из-за карантина ей долго не могли поставить диагноз.

— Сначала плановую помощь отменили. Потом разрешили, я пошла к платному гематологу. Она увидела, что у меня такая температура, замахала на меня руками, закричала — типа я тут к ним с ковидом пришла. Я уже в слезах оттуда выбежала. Хорошо, что потом попала к нормальной. Она увидела мои анализы, сказала срочно на госпитализацию.

— Очень хочется домой, но пока без кислорода не могу. Говорят, у меня еще какой-то грибок в легких. Уж не знаю, где подцепила, — продолжает Оля. — И родных, понятно, сюда не пускают. Ну, а хотя что им тут делать?

Волонтерская смена закончена. Мы идем к раздевалке, снимаем СИЗы. Костюмы и маски выбрасываем в специальные баки, очки обрызгиваем санитайзером. Затем принимаем душ с антибактериальным мылом — бутылочка с ним стоит в каждой кабинке — и одеваемся.

Леша и Федор закончили раньше нас. Мы идем пить чай в комнату для принятия пищи.

— Ну как встретили твоего друга? — спрашивает Лена.

— Ой, чудесно, его все очень полюбили, а один раз даже украли, — веселится Алексей. — Я зашел к пациенту с Федором, показал его, потом вынес в коридор, чтобы не мешал. Выхожу из палаты — Федора нет. Оказывается, пациенты его в соседнюю палату унесли пофоткаться.

Пьем чай. Ощущение, что этих ребят я знаю сто лет, как будто мы каждый день вот так обходим пациентов и чаевничаем.

— Почему вы пошли в волонтеры?

— Для меня это отдушина. Вот такая я долбанутая, — говорит Лена. — Муж, конечно, не в восторге, мама вообще в шоке. Но у меня есть антитела, надеюсь, что не заболею.

— А мне нравится, что каждый день не похож на предыдущий. Для меня сейчас каждый день по впечатлениям — как месяц. Я, когда домой прихожу, бывает, долго не могу заснуть. Вспоминаю, какие были за пациенты, кто что говорил. Одно время пытался записывать — не знаю, зачем мне это нужно, — делится Алексей.

— А было, что ваши знакомые пациенты умирали?

Лена отмахивается, грустно говорит, что люди умирают и это нормально. Леша кивает — да, был у него такой пациент, один из любимых.

— Это был писатель, ему уже за 80 было. Мы с ним каждый раз так подолгу разговаривали, я всю его жизнь практически знал, такой умный, интересный человек. А в какой-то день я как обычно прихожу к нему — его нет, а на кровати лежит мешок со всеми его вещами. А я ведь сам ему помогал эти вещи раскладывать, чтобы было удобно.

— Жаль, что мы не всегда можем пациентам уделить столько внимания, сколько нужно, — добавляет Лена. — Поэтому нам нужны люди — чтобы не по 20 человек на волонтера приходилось, а по 7−8 хотя бы. Чтобы мы могли с каждым пациентом хорошо пообщаться, понять, что человеку нужно.

Выходим из больницы. В метро «Фейсбук» присылает мне уведомление — Лена опубликовала новую фотографию. На ней вся наша веселая компашка в разрисованных комбинезонах во главе с бутылочным Федором. «Еще один хороший день», — пишет Лена.