Второго мая минувшего года я вместе с мамой провела всю ночь у монитора, наблюдая шокирующие репортажи из Одессы. Журналистов в районе потасовки не было ни от национального телевидения, ни от частного. Лишь периодически на каналах YouTube появлялись видеоролики, снятые со всех возможных ракурсов на мобильные телефоны самими очевидцами.

Люди самостоятельно вещали с места событий у Дома профсоюзов, и в каждом ролике было ни что иное, как истинный ужас: настоящая, умышленная резня. Этот день стал критическим моментом для многих людей и лично для меня.

Слово «Донбасс» сегодня знакомо большинству, но, очевидно, не многие из европейцев знали до начала войны об этом небольшом регионе огромной Украины — о регионе с миролюбивыми, трудящимися и очень толерантными людьми. Многие десятилетия добыча угля была основным занятием для жителей Донецкой и Луганской областей, и большинство семей привыкло зарабатывать на жизнь благодаря этой индустрии. Этим людям никогда не было свойственно устраивать протесты за или против чего-либо — они привыкли работать, чтобы кормить свои семьи.

Это мои люди, и я такая же, как они.

Для меня и моих сверстников Донбасс всегда был Украиной.

Но должна отметить, что мы в действительности никогда не считали Россию другой страной — она другой и не была. Я ходила в украинскую школу, где меня учили как русскому языку, так и украинскому. Когда я пошла в первый класс, уже было известно, что наше поколение школьников станет последним перед образовательной реформой. Это значило, что 10-летняя программа обучения для нас была предусмотрена ещё на русском языке, а следующие поколения детей должны были изучать все предметы на украинском, и русский был официально признан иностранным языком. В наших школах предмет «русской литературы» стал называться «зарубежной», а часы его значительно сократились. И мы всё ещё принимали такие перемены за разумные решения: ведь это государственный язык, абсолютно всё население понимает и письменную, и устную речь превосходно: голливудские фильмы и мультфильмы давно были дублированы на украинском, телепередачи и выпуски новостей, газеты и журналы были тоже на украинском. Тем не менее, он никогда не был языком повседневного общения, не был родным языком для жителей всей восточной Украины. Более того, население всей территории бывшей Левобережной Украины было русскоговорящим всегда (в отличии от Правобережной, где повсюду встречались люди говорящие на украинском языке).

Мы не выбираем родителей и Родину. Я украинка по гражданству, родилась на Донбассе сразу после развала Советского Союза. В результате, 10% населения внезапно обогатилось, а 90% внезапно обнищало. Я не из богатой семьи: мой папа был в то время механиком, а мама не работала, пока я не пошла в школу. В девяностые жить было поистине тяжело. Несмотря на это, я не помню, чтобы мои родители постоянно жаловались: да, было трудно, но люди умели ценить каждую капельку доброты (вероятно, потому что она случалась нечасто). Помню, что мама собирала листики и веточки смородины и малины чтобы заваривать из них чай. Она объясняла мне, что такой «чай» полезнее того, что в магазине, хотя на самом деле у нас просто не было денег его купить. И по сей день, для меня тот чай из малиновых листьев самый вкусный! И хлеб мама часто пекла сама: он получался большой, круглый и коричневый. В детстве я не знала, что мы жили в нищете—как и другие люди вокруг. И все просто терпели и ожидали лучшего будущего в завтрашнем дне, в только что сформировавшемся государстве. Да, независимая Украина была молодой страной: словно, кораблик, плывущий в ясную и в буйную погоду, пытаясь проделывать свой путь среди других лайнеров с более опытным экипажем на борту. Её попытки казаться уникальной и самодостаточной были понятны. Мы позволяли эту украинизацию населения… До самой последней капли.

Я любила мою Украину и гордилась ей. Я знаю хорошо её историю, знаю наизусть гимн. О государственных символах—значение и возникновение—я знаю намного больше, чем многие молодые «свидомые Украинцы». Если бы меня спросили ранней осенью 2013 года: хочу ли я, чтобы Донбасс отделился от Украины и вошёл в состав Российской Федерации, я бы уверенно ответила «нет». Вовсе не от того, что я не люблю Россию—напротив, а просто потому, что я любила ту Украину. Я никогда не могла назвать её идеальной страной, но мы могли в ней жить. Начало конца пришлось на двадцать первое ноября 2013 года. И вот—Украины больше нет.

Когда столичные активисты устроили Майдан под эгидой запада, который «нам поможет», при поддержке Америки, мы молчали — «само закончится».

Когда «революционеры» «Правого Сектора» (запрещенной в России экстремистской организации — прим. «Ридус») свергли президента Украины, избранного народным голосованием в 2012 году, мы также молчали — «как-то само утрясётся».

Но не утряслось и не закончилось: Майдан было уже не остановить. Он решил всё, не спросив нас, и под девизом «Украина—цэ Европа» потащил целую страну в западную ловушку. Навязчивая и совершенно беспочвенная идея быть Европой привела народ лишь к агрессии, спонтанной ярости и неконтролируемой ненависти, и эта одержимость превратилась в массовую истерию.

Весь смысл сегодняшней украинизации ни в коей мере не имеет и намёка на Украину как на независимое и самостоятельное государство, а упирается в единственную идею: «Украина не Россия». Словно одурманенные, прозападно-настроенные патриоты повторяли свои воинственные лозунги: «Слава Украине! Героям слава! Смерть врагам!», «Москаляку на гіляку!» (рус.—на кол), «Кто не скачет—тот Москаль!» и тому подобное. Замечу, что тогда ещё речи не было о крымском референдуме, а следовательно, не было ни малейшего повода обвинять Россию во вмешательстве в дела Украины, но эти речёвки и обвинения уже существовали и широко применялись «свидомыми» украинцами.

События приняли новый оборот в апреле, когда народ стал готовится к празднованию Дня Победы. Традиционно, мы надевали Георгиевские ленточки несколькими неделями перед праздником и не снимали их почти до конца мая. В прошлом году мы также стали прикреплять их к одежде.

Прежде украинцы точно также носили эти ленточки как символ памяти о Великой Отечественной войне, пока не придумали себе «давнишний европейский символ памяти Второй Мировой войны» — красный мак, который, к слову, берёт начало в Англии и ассоциируется в Европе с Первой Мировой.

По совпадению иль нет, красно-чёрная цветовая гамма макового символа полностью соответствует флагу «Правого Сектора». Быть может, потому он там и понравился свидомым. Но этим всё не закончилось: украинцы стали ассоциировать наши Георгиевские ленточки с колорадским жуком — вероятно, из-за полос — и стали называть «колорадами» всех, кто эти ленточки носил.

А ведь это не просто полосатый кусочек ткани, и мы носим его не из-за красоты, а из-за его значимости. Мой прадедушка был ветераном Великой Отечественной войны, и я очень хорошо его помню. У моего прадеда, как и у многих других Ветеранов, Георгиевская лента украшает медаль «за Победу»!

Эта лента стала для нас материальной частичкой — символом победы над фашизмом, к которому можно прикоснуться, который можно сохранить во имя бесценных подвигов наших прадедов. Так воспитаны многие поколения: мы почитаем наших Героев, отвоевавших для нас Мир. И теперь большинство украинского населения так запросто отвергло свои исторические ценности во имя европейских, которые нам всем чужды. А в течении прошлого года они пытались и нас оторвать от корней. Но убить нашу память можно лишь убив всех нас.

Когда крымчане провели референдум, Киев объявил его сфабрикованным. Тогда же к существующему термину «колорад» присоединился ярлык «ватник», которым стали определять каждого гражданина Украины с пророссийскими взглядами. В целом, у свидомых хорошо получается вешать ярлыки: получив его, автоматически становишься личностью, которая представляет угрозу национальной безопасности Украины, является ненастоящим патриотом, предателем, за что должен подвергнуться люстрации или даже можешь быть ликвидирован. При этом, любое действие в отношении тебя будет оправдано, ведь ты был колорадом или ватником, или сепаратистом, или ребёнком сепаратиста, в крайнем случае — потенциальным родителем будущего сепаратиста. Под такие ярлыки вскоре подвели всё население Донбасса.

Ополченцы начали занимать административные здания в Донецкой и Луганской областях ещё до референдума в Крыму. Всё начиналось мирно и организованно: людям, работавшим в этих зданиях, позволяли покинуть помещения вместе с вещами и важными документами. Всё, к чему мы стремились — отделиться от Украины законным путём посредством референдума из-за целого ряда причин и, в первую очередь из-за того, что мы не хотели пойти по предложенному пути евро-интеграции. Оккупируя административные здания, местные жители демонстрировали свой протест установленному режиму, ведь мы эту власть не избирали и нас не устраивала её политика. По-другому нас просто не слышали.

Активисты Майдана подняли флаги ЕС, утверждая о своём стремлении вступить в союз. Мы не поддерживали этой идеи, всецело понимая, что экономика Украины не способна равняться с уровнем жизни в Евросоюзе, соответственно, у Украины не было шансов на равное членство. В то же время, для «Украины цэ Европы» обязательным условием оказалось прекращение любых связей с Российской Федерацией. И тогда Донбасс водрузил российские флаги на городских администрациях, заявляя, что мы не хотим отделиться от России. Мы могли бы разойтись с Украиной мирно, но «свидомым» уже хотелось крови.

Второго мая правые экстремисты совершили преступление против человечества: они сожгли людей живьём. Этот случившийся факт невозможно отрицать, ведь изобилие фото- и видео-доказательств в сети велико настолько, что удалить их оказалось не под силу ни одной службе Украины — как бы они ни старались. Наблюдая за одесской резнёй, мы не могли себе представить, что может быть хуже. А это оказалось лишь началом.

Мы видели молодых девушек с украинскими флагами вокруг шеи, разливающих зажигательную смесь в бутылки определённо для того, чтобы бросать их в людей — для чего ещё можно было это делать? Той ночью украинский флаг перестал существовать для меня. Этот флаг замарали окончательно, когда в нём, словно в попавшейся под руку тряпке, подносили коктейли Молотова к зданию, полному людей. И никто на государственном уровне не осудил такое осквернение национальной символики — не иначе, как были согласны с такими действиями. Мы видели молодых парней с символикой «Правого Сектора» на рукавах, которые добивали людей, сумевших выбраться из охваченного огнём здания.

Нет, это не мой народ, который призывает к убийствам других людей и ликует над телами убитых. Украину сожгли в одесском Доме профсоюзов, её убили вместе с молодой девушкой Кристиной и её грудным ребёнком в Горловке, её сбили вместе с малазийским Боингом, её переехали на БМП вместе в восьмилетней Полиной в Константиновке, её застрелили вместе с Олесем Бузиной в Киеве.

Дорогой читатель, помни и чти свой род и подвиги своих прадедов, которые пожертвовали собой ради твоего Мира. Очень легко манипулировать населением, которое запросто забывает о своём прошлом и переписывает свою историю, которое одержимо революцией во имя революции. Момент раскола Украины уже случился. Мы — это Донбасс, это Новороссия. И у нас будет наш второй День Победы над фашизмом!