Опубликована книга о самом известном революционере и арестанте последнего полувека (времени, когда саму работу революционеров объявили опасной и вредной архаикой, а понятие «ареста» стало одним из ключевых символов современного общества). Об Ильиче Рамиресе Санчесе.

Обе ипостаси Карлос соединил в своем последнем слове на суде:

«— Но позвольте, — он обводил зал рукой, — даже этот миф (т. н. „миф Карлоса“, над которым много лет трудился западный агитпроп — прим.) был спасительной соломинкой для палестинцев, которые благодаря его существованию смогли получить многие миллионы долларов на борьбу. Достаточно было сказать „Карлос“, и все двери открывались. Я не делал этот миф, и мне на него плевать. А вот вам — нет. Вам нужно найти такого злодея, чтобы отождествить его со своими страхами. Прикрыть этим мифом свои собственные преступления. Даже мое похищение вы прикрыли этим мифом. Получается, это вы варвары, а не я, человек, который вел войны с неоварварством и макдональдизацией населения. Вы говорите, что я наемник, но я сражался не ради денег, а за идеалы освобождения Палестины и всего мира угнетенных. Я обязательно попаду в рай, туда попадают все революционеры. А вот попадете ли вы — я не уверен».

Игорь Молотов назвал свою работу «Мой друг Карлос Шакал», и это дало повод некоторым рецензентам обозначить ее жанр как своеобразное селфи — «многим молодым людям присуще желание увидеть свое имя на одной обложке с кем-то известным и стремным одновременно» — пишет в нацбестовском отклике (книга Молотова вошла в лонг-лист премии «Национальный бестселлер — 2018») Аглая Топорова. Определение хлёсткое, но не совсем точное — жанровая природа «Моего друга Карлоса» имеет куда более глубокий и почтенный генезис.

В перестройку главными врагами прогресса и сытости были назначены Иосиф Сталин как символ всей послеоктябрьской истории и международная журналистика как институция — в ее респектабельно-позднесоветском виде. С вождем более-менее понятно — если не на рациональном, то на эмоциональном уровне.

Но почему именно международная журналистика удостоилась эдаких градусов ненависти и децибелов улюлюканья?

В конце концов, пропагандистская составляющая пусть и была там центральным, но не самым смыслообразующим элементом. Принципиальнее — демифологизация жизни за бугром, соотнесение собственного и чужого опыта, тестирование инструментария для общего понимания мира.

Судя по тому, что международную журналистику, ошельмовав, помножили практически на ноль, а видные ее представители продолжали неплохо себя чувствовать и в новых реалиях, задача стояла не выплеснуть ребенка с водой, но демонтировать сам водопровод. Убрать к чертям все приборы и системы координат, а пропаганду заменить куда более оголтелой с обратным знаком.

Это я к тому, что «Мой друг Карлос Шакал» — попытка возрождения именно этой (Фесуненко-Бовин-Каверзнев etc), практически утерянной жанровой традиции; возможно, вовсе и не осознающая себя в подобном качестве — что ж, тем интереснее. А вот с названием Игорь играет явно намеренно, приглашая в сталкеры Юкио Мисиму (пьеса «Мой друг Гитлер») и двух Германов, Юрия и Алексея («Мой друг Иван Лапшин»). Не буду проводить параллелей — читатель, знакомый с пьесой Мисимы и повестью/фильмом Германов без труда установит, что при выстраивании «дружеского» ряда Молотовым руководил не один провокационный азарт.

Ошибка рецензента — говорю обобщенно — именно в том, что он будет воспринимать «Друга Карлоса» как нон-фикшн, политическую биографию Карлоса. На самом деле это просто объемный, но горячий репортаж, очерк, вобравший в себя целый клубок больших и малых сюжетов, но почти лишенный эпического измерения — не случайно события 70−80-х годов и сегодняшних дней подаются на единой эмоции и интонации. Что же до стилевых ляпов, проглатывания фраз на скорости, объяснимых шероховатостей — температуру, драйв и актуальность книги они, пожалуй, только усиливают. В конце концов, «шершавым языком плаката» сказано именно про журналистику, и отнюдь не в уничижительном тоне.

По-журналистски самое ценное в книге — прямая и живая речь Карлоса, сегодняшняя его тюремная публицистика, переписка и телефонные разговоры автора с героем. Но для меня принципиальнее оказался ряд смыслов, без всякой претензии на расписывание отдельных концептов, естественно вытекающий из жизни и революционной деятельности Карлоса.

Во-первых, это проклятый вопрос, который постоянно мучает самого автора — о принципиальной разнице между революционерами и террористами. Как Адольф Гитлер, поминаемый в дело и не в дело, сделался в современном материалистическом дискурсе эдаким местоблюстителем Дьявола, а «фашизм» — прикладной моделью Ада, так и термин «террорист» сегодня от повсеместного употребления утратил всякую определенность, кроме сугубо негативной окраски.

«Мы вообще много в последнее время говорим о терроризме: террористы ведут партизанскую войну, атакуют американские военные колонны в Ираке и Афганистане, терроризм стал частью нашей жизни как какой-нибудь дождь. — рассуждает Игорь. — Но если с дождем все понятно, то с террористами не очень: где грань между терроризмом и освободительной войной? Как нам отличить террориста от революционера? (…). Бывший генеральный секретарь Совета ЕС Хавьер Солана говорил, что 90% потерь убитыми в современной войне приходится на гражданских лиц. 

Из этого следует, что противоречащие международным нормам интервенции Запада — это обыкновенный терроризм. Мир, который не желает признать, что войны в Ираке, Ливии и Сирии, развязанные НАТО, были проявлением чудовищного по своему масштабу акта терроризма, не имеет права именовать себя цивилизованным миром. Можно придумать сколько угодно отговорок, но факт остается фактом.

Разница между революционером и террористом, как говорил Арафат, заключается в цели их борьбы. Потому что те, кто борется за свободу и освобождение своих земель от захватчиков, не могут называться террористами. Иначе американцев следовало бы назвать террористами во время их борьбы за освобождение от английских колонизаторов, европейское Сопротивление нацизму тоже было бы терроризмом, как и борьба азиатов, африканцев и латиноамериканцев, не говоря уже о многих из тех, кто сегодня заседает в Генеральной ассамблее ООН.

Это справедливая и правильная борьба, освященная Уставом Объединенных Наций и Всемирной декларацией прав человека. А вот те, кто сражается против справедливости, кто развязывает войны, чтобы захватить, колонизировать и притеснить других людей, — они и являются террористами, и их следует называть преступниками.

Праведная же цель оправдывает вооруженную борьбу. Эти слова применимы и к герою этой книги Ильичу Рамиресу Санчесу, известному также как террорист Карлос Шакал. Убежденный интернационалист-революционер, Карлос взял вооруженную борьбу за принцип и пожертвовал личной жизнью ради свободы третьего мира, задыхающегося в нищете и несправедливости».

А вот трагифарсовый «террористический» эпизод знаменитой акции режиссуры Карлоса — захват нефтяных министров стран ОПЕК: Вена, декабрь 1975 года:

«В задачу Кляйна входила нейтрализация обслуживающего персонала и поиск телефонной сети. С последним произошел инцидент: секретарша Эдит Хэллер успела позвонить в полицию и прокричать, что в здании штаб-квартиры ОПЕК стрельба. Она спряталась за стойку регистрации с телефоном, как вдруг в голову ей уперся холодный тяжелый предмет.

Кляйн видел, что она начала звонить полицейским и приставил к ее голове пистолет, а другой рукой вынул из ее ладони трубку. Но неожиданно она бросилась к другому аппарату, и Кляйн был вынужден в него стрелять — как

только телефон разлетался, она бросалась к следующему. Ему потребовалось израсходовать всю обойму „Беретты“, чтобы успокоить упертую блондинку».

Во-вторых, весьма важной мне кажется история палестинского революционного сопротивления (вовсе не ограниченная Ближним Востоком, а на каких-то этапах аккумулировавшая всю протестную энергию мира) — изрядно подзабытая, да, пожалуй, и вовсе малоизвестная нашим людям. Понятно, что Игорь не дает ее в сколько-нибудь развернутом виде: в задачу не входило.

Отдельные имена, эпизоды, организации, очаги и ареалы борьбы. Однако этого достаточно, чтобы заинтересоваться движением, о котором мы если и знали, то клочковато, тенденциозно и односторонне. А также выстроить довольно простую логическую конструкцию о том, с какой целью демиурги однополярности заминировали арабский Восток и мусульманский мир в целом фундаментализмом и дикарской архаикой, производящими террор отнюдь не в качестве риторических заклинаний.