У Губермана есть стих, который, наверное, как нельзя лучше отражает ситуацию, о которой я хочу рассказать. Стих этот, короткий и ёмкий, о том, что даже чтобы плюнуть во врага, не говоря о других случаях, лучше не набирать в рот вонючие субстанции. Журналист, как и поэт, всегда устанавливает для себя рамки: кто-то не пишет о педофилии, кому-то не по душе политика. Но всегда и везде журналист знает, к чему приведёт его работа. И если его этика восстает против этого результата, хороший журналист от работы отказывается. В этом случае этика и мораль потерпели полный крах: я говорю об интервью Ксении Собчак со «скопинским маньяком».

История с душком

Интервью Ксении Собчак с Виктором Моховым.© youtube.com

Напомню: в 2000 году Виктор Мохов, 50-летний житель города Скопин, что в Рязанской области, вызвался подвезти до дома 14-летнюю Катю Мартынову и 17-летнюю Лену Самохину. Он похитил их и посадил вырытый им самим бункер, где жертвы провели 1296 дней — это почти четыре года. Педофил насиловал девочек, пугал их собаками, бил. Лена трижды беременела от насильника, родила двух детей в подвале, а потом Мохов подкинул их многодетным семьям. Помогала Мохову ранее сидевшая Елена Бадукина, которая называла себя Лёшей и выглядела соответственно. Именно она напоила девочек-подростков водкой со снотворным и отдала маньяку.

Ужас, боль и безысходность, в которых жили эти девушки, описать словами сложно. Позже Екатерина Самойлова напишет книгу «Исповедь узницы подземелья».

Меня как магнитом тянуло мое отражение в большом зеркале. Из-за того, что в нашем подвале имелось лишь крошечное зеркальце, мне никак не удавалось понять, как я выгляжу. Я принялась рассматривать себя, и отражение во весь рост, моя чудовищная внешность повергли меня в шок. Непропорционально длинные руки, свисающие вдоль тощего детского тельца, по-старушечьи редкие волосы, сквозь которые просвечивается кожа на голове, землистый цвет лица и огромные, в пол впалой щеки синяки под глазами. Мне стало до слез жаль себя.

Несмотря на то, что вина маньяка была доказана, находились люди, которые винили во всем его жертв. Насильник получил мягкий приговор: он отсидел 17 лет, его подельница — еще меньше, всего пять с половиной лет колонии. И теперь Виктор Мохов вышел на свободу. Он вернулся в тот дом, где находится пыточный бункер, чувствует себя отлично и даже собирается жениться на женщине, которой его прошлое не кажется чем-то отвратительным. Не показалось, кажется, оно отвратительным и Ксении Собчак, которая сначала хотела сделать с ним интервью (ходили слухи, что маньяку заплатят три миллиона), потом отказалась и даже потребовала опровержения, а потом… А потом интервью вышло.

«Что такое любовь?» — спрашивает, взыскуя истины у маньяка, Ксения. «Это инстинкт», — отвечает он. «А в чем выражалась эта любовь?» — «Ну, я ей шоколадки покупал, всякое такое», — отвечает Мохов. Кажется, что просто старичок рассказывает о быте, ведущемся таким образом испокон веку. И ничего он в этом плохого не видит.

— Вы вместе мылись?
— Вместе.
— Вы ее одну не отпускали?
— Я ей спинку тёр…
***
— Вы же понимали, что у них нет никакого выбора?
— Понимал… Но им же приятно было.

***
— Оступился немножко, с кем не бывает?

***
— Вину свою искупил — что, теперь всю жизнь страдать?

Появилось даже мнение, что Ксения Собчак специально взяла интервью у Мохова, чтобы власти, подогретые общественным возмущением, пресекли законодательно эту практику на корню. Но я в этом сомневаюсь — вряд ли это было сделано сознательно. Что двигало автором программы? Я заметила в её вопросах и логике построения сюжета только одно: плохо сдерживаемый мещанский интерес. Возможно, именно поэтому социальные сети взорвались комментариями.

Писатель Игорь Мальцев высказался длинно и сурово, но я приведу только одну цитату из его поста на Facebook.

Почему выбор Ксении Собчак пал на маньяка Мохова, в обществе даже не обсуждается, потому что и так всё понятно. Кому всё ещё непонятно, объясняю на пальцах: профессия мадам Собчак — не журналистика. Она то, что наши партнёры называют Attention Whore. Она сделает ради известности всё что угодно. В буквальном смысле слова. И самое страшное: полное отсутствие эмпатии, наблюдаемое у людей этой профессии, и у Ксении в частности, роднит её с маньяком. Так как у любого маньяка (насильника, убийцы, какого угодно) отсутствие эмпатии — доминирующий фактор в психологическом профиле. Собственно, именно это и ужаснуло огромную часть общества, причём самых разных политических взглядов, и заставило высказываться и ставить дизлайки в столь любимом attention whore «Ютубе»… Есть такой термин — «тривиализация». На самом деле это именно опошление по-русски. Так вот, всё, чем занимается КА на протяжении 66 минут, это и есть опошление — зла. У опошления есть главная задача — сделать его приемлемым.

Круче всего по поводу происходящего высказался Сергей Минаев — от него не ожидала, честно. Проводя аналогии между нечувствительностью к мерзости поступков (автор называет ее короче) и нечувствительностью к боли, Минаев пишет, что некоторые люди чувствительны крайне, а некоторым — трын-трава, и они не понимают, «ачётакова». Так вот.

Так вот [цензура], порог Ксении Анатольевны настолько запределен, что позволяет ей плавать в [цензура] по самые брови, набирать его в рот и, подобно киту, пускать из него фонтаны в сторону изумлённой публики, не испытывая дискомфорта. Она совершенно не чувствует запаха. И этот случай воистину уникален.

Один мой коллега сказал, что для журналистов нет запретных тем, и если человек брезглив, то журналистика не для него. Да, это верно, но только отчасти. Журналист пишет о сложных, болезненных, даже отвратительных вещах, но никогда не позволит себе опуститься до банальных вопросов, которые не раскрывают тему, а лишь подогревают у части общества интерес, а у другой части вызывают омерзение. Позволю себе процитировать интервью депутата Госдумы Евгения Ревенко, данное им «РБК».

Профессия журналиста многогранна, и действительно могут быть разные мнения по поводу того, может ли журналист погружаться на самое дно, в том числе и выгребной ямы… Ксения, по сути дела, реабилитировала этого человека.

Без чувств

Свадьба Ксении Собчак и Константина Богомолова в Москве.© Дмитрий Буланов/ТАСС

В среде российской богемы давно уже идёт процесс эмоционального — про интеллектуальное не берусь судить — отупления. Всё, что не касается их самих, дорогих наших обитателей подмостков, экранов и примкнувших к ним чиновных детей и внуков, значения не имеет. Словно муравьев на предметном стекле рассматривают нас с вами люди, закованные в броню Prada и облокотившиеся на сумочку Birkin: «Кость, Кость, смотри, ползёт, ползёт… Ой, он тому вон голову откусил, смотри, как забавно».

Один из моих друзей выбрал меткое определение происходившему на экране: героизация монстров. Да, в российской культуре принято жалеть «оступившихся» людей, особенно мужчин. «Ошибся, но исправится». «Она его спровоцировала». «Временное помрачение рассудка». Все эти ханжеские, лже-милосердные фразы воспитали особое отношение к преступлению. Жертва как бы сама виновата, она послужила причиной грехопадения, и потому основные кары падают именно на неё: в виде отвращения, подозрения, обвинений. К этому добавляется нечистоплотное желание поковыряться ручонками в гниющей ране: «Нет, ну, скажите, а как это было, а? А больно? А понравилось? Ну, хоть чуть-чуть?» К агрессору же отношение другое: «Ой, да вы такой молодец, что выжили и справились, и вот, кажется, снова жениться собрались? Ну, счастья молодым, долгих лет…» И я сейчас не о конкретном интервью говорю, а о тенденции, которую, казалось, мы изжили еще в 90-е годы, когда модно было брать интервью у террористов.

Журналист — это звучит круто?

Может быть, Ксении Анатольевне льстит называть себя журналистом. Не буду спорить, сейчас это довольно популярно в определенных кругах: так, несколько лет назад модно было называть себя фотографом, дизайнером, иногда издателем или пиарщицей. Но интервью со «скопинским маньяком» трудно назвать журналистикой, даже при том, что работа оператора и монтажера профессиональна. Это больше похоже на желание богатой, избалованной, все испробовавшей девочки окунуться в «настоящую жизнь», потрепать себе нервишки («рядом с маньяком сидела!»), создать шок-контент, «чтобы все дрожали, чтобы уважали». Профессионализма для этого не надо. Для этого надо просто иметь доступ к ресурсам, связи и команду под рукой. То, что для журналиста послужило бы предметом раздумий и колебаний, Собчак плавно переступила — оно оказалось для неё несущественным.

Мы уже видели, как работает такая схема, на примере TikTok, Instagram и YouTube: чем эпатажнее, злее, чем больше унижения других людей, насилия и шока, тем больше просмотров и выше популярность. Немало просмотров зарабатывают и блогеры, которые акцентируют внимание на тех, кто транслирует зло. Но пока все это оставалось в рамках субкультуры, во многом маргинальной, было терпимо. Теперь же антиценности на телевизионном блюдечке с улыбкой подносят нам селебы. Это пока не очевидно, но я уверена, что токсичный след этого интервью, как струйка серной кислоты, будет ещё долго разъедать общество, деля его на две части — ту, где насильникам не место, и ту, где изнасилование и абьюз — это норма.