Сотрудник ФСИН открывает калитку в зону. © Юлия Вишневецкая/«Русский репортер»

Больше года назад в России началась масштабная реформа уголовно-исполнительной системы. Обещают, что концепция с условным названием и модным теперь окончанием «Реформа-2020» позволит российским уголовникам буквально через восемь лет сидеть почти как в Европе.

Планы действительно наполеоновские. Власти хотят упразднить колонии и заменить их на тюрьмы, чтобы на каждого зэка приходилось больше жизненного пространства, четко разделить осужденных по степени тяжести совершенных преступлений, разграничить рецидивистов и тех, кто первый раз на зоне.

Корреспондент Ридуса вместе с «Русским репортером» отправился в исправительную колонию №1, чтобы посмотреть на первые плоды всех этих начинаний.

В первый и последний раз

Тамбовская ИК №1 расположена в самом центре города. Достаточно повернуть с Советской улицы на Карла Маркса, и через две минуты окажешься перед КПП с тяжелыми железными воротами. Когда-то зона находилась на самой окраине города. Но теперь город разросся, и бывшие трущобы оказались в центре. Колонию построили в 1936 году. Ни одного побега за всю историю. После этих слов все сотрудники Федеральной службы исполнения наказаний обычно долго и упорно стучат по дереву.

Здесь сидит полторы тысячи человек. Все – так называемые "первоходы", то есть первый раз попали на зону. Сама по себе колония – строгого режима. Это значит, что в центре города за деревянным забором, сохранившимся, кажется, еще с 30-х годов, едят, спят, работают и просто мотают срок убийцы, насильники и педофилы.

Та самая баня и узкий проход к ней. © Юлия Вишневецкая/«Русский репортер»

«Прошел первый этап развития уголовно-исполнительной системы, после которого получилось разделение впервые осужденных и рецидивистов. Разделили мы их в том году, по всей области, одними из первых», - рассказывает Александр Петрович Коломоец, заместитель начальника колонии по всем вопросам. Подчиненные называют его «отец родной». Какое прозвище дали ему зэки, выяснить не удалось.

«Отец родной» от разделения не в восторге. «Тут двоякая ситуация. Я в принципе не считаю, что тут есть нечто такое…что рецидивисты с первоходами сидят. Вторые первым рассказывают свою жизнь. Мол, я десять лет отсидел, а ты тоже так будешь сидеть?» - говорит он. Начальника перебивает пресс-секретарь ИК №1 Любовь Юрьевна. Говорит все то же самое, только с чувством. «Вторая сторона – это когда рецидивист впервые осужденного плохому научит. Скажет ему: «Давай как я, чего ты работаешь, будь вором»".

Все то время, пока мы ходили по колонии, нам неустанно напоминали, что эта зона для особых преступников. «Здесь люди большие сроки отбывают. До 25 лет. Таких, кстати, кто 15-20 лет сидит, много».

- Тогда в чем суть разделения?

- А все просто. У первоходов не потеряны социальные связи. Ко всем матери, отцы приходят, сестры и братья. У кого-то жены, дети, ради которых хочется побыстрее выйти и больше ничего такого не совершать. А рецидивисты совсем другие.

Осужденные на консультации перед экзаменом по математике. © Юлия Вишневецкая/«Русский репортер»

Пока особой разницы между смешанными зонами и колониями только для одной группы не видно. Уклад, иерархия и порядки тут все равно остались от рецидивистов, которых вывели из ИК №1 всего год назад. Например, насильников на зоне по-прежнему не особенно уважают (сотрудники колонии предпочитают называть таких граждан - «лица с пониженным статусом» вместо тюремного «опущенные»).

Обитатели ИК №1 узнают о том, по какой статье осужден человек, еще до его прибытия. СИЗО тут через дорогу, а дальше работают воровская почта и наследие бывалых заключенных.

Учитель математики решает с зэками экзаменационные задачи. © Юлия Вишневецкая/«Русский репортер»

Своими руками

- А это Миша. Миша стилист, он и баню всю держит, да, Миш?

- Ну да.

Угрюмого вида мужчина кивает и переминается с ноги на ногу. Руки он держит сложенными за спиной. В карманы их засовывать не разрешается. Миша действительно стилист. Тут любят рассказывать, что до того, как Миша попал на зону, он учился чуть ли не у знаменитого Сергея Зверева. Теперь он сам себе Зверев. Только клиенты его широкой публике не известны.

Осужденный стилист заведует баней. Или, если официально, банно-прачечным комбинатом. Как любят подчеркивать надзиратели, здесь все сделано руками самих осужденных.

- Вот здесь у нас комната медицинского осмотра. А тут помывочный цех. А тут стригут осужденных.

На столике только ножницы, машинка для стрижки волос с тремя насадками и миска с водой. Мише скоро на волю. Говорит, что дела своего не бросит.

Кроме бани, к услугам осужденных библиотека с подшивками журналов, а также настоящая церковь, точнее, домовой храм в честь Девпетерувской иконы Божией Матери.

- Все настоящее и рабочее. Есть даже свой батюшка, который приходит, службу служит. И на Пасху тоже и на все остальные православные праздники.

Стена в местном храме. Рисунки выполнены самими осужденными. © Юлия Вишневецкая/«Русский репортер»

Перед одним из бараков на входе в дежурную часть стоит крест. Здесь хотели строить еще один храм, попросторнее. Заключенные, по словам Александра Петровича, сами вызвались рыть двухметровый котлован под фундамент. Работали в сильный дождь. Но в последний момент начальство почему-то не выделило денег, и проект свернули.

Цыган, осужденный за убийство. На воле его ждут трое детей. © Юлия Вишневецкая/«Русский репортер»

Как в санатории

Все мысли начальства колонии – об осужденных. Такое впечатление складывается после разговора с офицерским составом. Здесь буквально каждого сотрудника интересует, поел ли Петров из пятого отряда, надо ли отправить в медчасть (больничку, по-местному) Сидорова из 17-го отряда, пора ли переводить на облегченный режим содержания Егорьева из второго?

Интересно, что надбавок за количество осужденных в той же "облегченке" нет. Льгот заботливым сотрудникам тоже не полагается. В теории, благополучие зэков –  вообще головная боль только для начальников отрядов.

Один из осужденных. © Юлия Вишневецкая/«Русский репортер»

Кстати, насчет облегченного режима. Если человеку с улицы рассказать, как живут осужденные, ведущие себя хорошо, он вряд ли поверит. Например, в бараке для «легких» есть своя кухня, которая больше смахивает на маленькое кафе где-нибудь на периферии. В кухне столики на несколько человек, мойка, микроволновка, холодильник.

На тумбочках в бараках лежат маленькие черные футляры. По три на каждый барак. Это самые настоящие электронные книги. Интересно, поменяют ли их на iPad к 2020 году?

Учительница математики Екатерина Юрьевна. © Юлия Вишневецкая/«Русский репортер»

О том, что это все-таки колония, напоминают робы, жесткий распорядок дня и табличка с информацией об осужденном (ФИО, статья, срок) на спинке кровати.

В облегченных условиях содержатся очень много пожилых мужчин.

- Ну а что, вот у нас дедушки, смотрите: 38-й год рождения, 41-й, 42-й…Бабушку зарубил и попал сюда. Их же в таком возрасте женщины уже не интересуют. А тут как в санатории всё: белье чистое, еда вкусная, работать не надо уже, пенсию они прямо сюда получают, могут купить сигарет. А здесь и компания, и телевизор. Красота!

Рассуждая о судьбах убийц, которым сидеть осталось, кажется, больше, чем жить, Александр Петрович смеется. Здесь вообще очень много черного юмора. А истории по манере рассказа напоминают почему-то дикую смесь старых выпусков «Криминальной России» и КВН. «Не обращайте внимания. Профессиональная деформация», - сам себя комментирует "отец родной".

Табличка с данными осужденного, прикрепленная к его кровати. © Юлия Вишневецкая/«Русский репортер»

Его слова позже подтвердит другой сотрудник ФСИН, рассказавший типичную для здешних мест историю осужденного. Мужчина оказался в колонии за убийство. Убил он свою подругу, с которой отправился прогуляться в лес. У трупа ножом вспорол живот и зачем-то напихал туда грибов-редянок.

Последнюю часть истории офицер будет рассказывать под дружный хохот коллег.

Самый вкусный хлеб

- Я заканчивал военное авиационно-техническое училище, здесь, в городе. Учился с 1991 по 1996 год. Кризис был, сами помните, кормить курсантов было нечем. И кормили нас квашеной капустой. Полгода так кормили. И вот как-то раз построил нас начальник училища. И говорит, мол, ребята, вы потерпите немножко. Мы договорились с первой колонией: поменяем остатки квашеной капусты на гречку. Тогда я и услышал, что у нас есть такая колония. И что у осужденных довольствие выше, чем у курсантов.

Картина на стене столовой. © Юлия Вишневецкая/«Русский репортер»

Александр Петрович уверяет: сейчас в колонии кормят еще лучше. Чтобы проверить это, отправляемся в столовую вместе с Романом Серафимовичем, начальником отдела по воспитательной работе. У него сегодня хороший день: получил повышение до начальника по воспитательной работе. Характерной усталости в его глазах меньше, чем у коллег. Он моложе, да и в семейном плане ему проще: супруга Романа работает здесь же, в колонии, учителем математики.

Столовая в обед. © Юлия Вишневецкая/«Русский репортер»

Еду подают примерно ту же, что оказывается на столах у заключенных. Самым вкусным оказывается хлеб.

- Здесь пекут, да. Даже городской хлеб не такой вкусный, правда. Мы себе домой всегда немножко забираем из того, что осталось.

Роман Серафимович своей работой, кажется, доволен. Он, как и все, ждет повышения зарплаты после реформы. Впрочем, оклад ему и так должны увеличить – повышение все-таки.

Отряд осужденных собирается на обед. © Юлия Вишневецкая/«Русский репортер»

Тяжелая судьба надзирателя

Реформа ФСИН самим сотрудникам «системы», как тут принято говорить, пока никаких плюсов не принесла. Основная проблема – загруженность работой. И несоответствие зарплаты.

- Полиции подняли, армии подняли. А у нас все на прежнем уровне. Может, попозже надбавят.

Один из осужденных. © Юлия Вишневецкая/«Русский репортер»

По словам Александра Петровича, у ФСИН не существует пока окончательного положения о прохождении службы. Сотрудники уголовно-исполнительного ведомства работают по положению МВД. Вот только старого министерства внутренних дел уже нет, как нет и милиции. Значит, положение тоже устарело. Отсюда, видимо, и проблемы с зарплатами, хотя четкой связи уловить не удается все равно.

Теперь о загруженности. Обычный охранник, каждый день гуляющий между бараками и следящий, чтобы осужденные были на своих местах, получает 10-12 тысяч рублей. «Тамбов, конечно, не Москва, но тут то же мясо по ценам столицы», - жалуется мне один из начальников отряда, переехавший сюда как раз из Москвы. Офицерский состав, впрочем, получает больше. И работает тоже больше. Начальник колонии приходит сюда часов в семь утра, а уходит около полуночи. Такое положение дел офицеры открыто не критикуют, но намекают, что те, кого они охраняют, живут и то свободнее.

- У осужденных есть по закону восемь свиданий в год. Четыре краткосрочных и четыре долгосрочных (трое суток). За хорошее поведение положено еще четыре.

Иными словами, убийца чаще видит жену, чем сотрудник ФСИН. «Первые недели я тут правда жил. Даже спал ночью на работе», - признается под конец нашей поездки один из «новеньких» в системе. До этого он отработал почти 15 лет в органах МВД.

- На самом деле все не так уж и плохо. Мы работаем, задачу выполняем. К распорядку такому привыкли уже. Да и потом, реформа идет, точно что-то хорошее будет. Вы там передайте в Москве Александру Александровичу (Реймеру, главе ФСИН России - ред.), что справляемся и будем справляться.

Дубинка и закон

По словам самих сотрудников ФСИН, основная цель реформы – гуманизация системы исполнения наказаний. Мол, смотрите, в Европе тюрьмы на пионерлагеря похожи, а у нас зоны и бараки. Несмотря на такие, казалось бы, хорошие устремления, далеко не все в системе согласны, что реформа сработает.

- Честно? Я не очень за гуманизацию. Ну, вы посмотрите у нас какая страна, какие преступники. Мы здесь и так им все сделали. А они возвращаются. Если им камеры сделать по несколько человек, то меньше преступлений точно не будет. Наоборот, надо жестче.

Роман Серафимович. © Юлия Вишневецкая/«Русский репортер»

Александр Петрович Коломоец в системе ФСИН работает второй десяток лет. И он полагает, что на воле потенциальных преступников должны пугать именно суровые условия зазаборной жизни, а не тюрьмы «как на западе». И идею реформы списывает на вступление России в ВТО и дружбу с Европой.

- Все от нас хотят стандартов каких-то, которые у нас не очень хорошо работают.

Похожее мнение высказывает большая часть офицерского состава. На чаепитии по случаю нашего отъезда сотрудники признаются: реформа исполнительной системы вряд ли позволит существенно снизить количество преступлений.

- А знаешь, в чем проблема? Все потому что много пьют. Отсюда же все и преступления.

Молодой лейтенант работает здесь недавно, но даже он уже понял, что его ждет в последующие годы службы. Уходить не собирается.

- Жена, конечно, ругается, что вот опять поздно пришел. Но она уже привыкла, так что это остаточное явление. А сегодня у нас тревога была. Так что мы тут с семи утра.

Тревога – это учебная проверка. Всему штату в такие дни надлежит явиться на работу к семи, подготовить документы, отчеты о происшествиях на зоне. Еще бывают проверки вышестоящего начальства.

Помимо проверок и ненормированного графика работы, нервы мотают и сами осужденные. В частной беседе с нами один из офицеров признается: зэки часто ведут себя нагло, но реагировать на их действия не разрешается.

- Раньше, лет 10-12 назад, было проще. Если какой-то начинает выеживаться, то – бах-бах дубинкой! - и он уже спокойный, все делает. А теперь все, нельзя трогать. Дубинку носим в чехле, так что ее даже не достанешь в случае чего.

- Руками тоже воздействовать нельзя?

- Нет, конечно. Лучше при разговоре с осужденным руки держать в карманах, чтобы он потом не писал, что его тут обижают. Но вообще наглеют страшно. Подходит к тебе какой-нибудь, встанет прям вплотную и начинает: «Ну что, гражданин начальник, такой-сякой». А ты должен стоять, смотреть ему в глаза и руки держать в карманах.

По признанию офицера, хуже всего на зоне ведут себя выходцы из кавказских республик. «Приходит адыгеец, его на работу посылаешь, а он в отказ. Распальцовка у него, говорит, не буду работать. Ему принципы не позволяют».

Вообще прав у осужденных стало куда больше, так что реформа идет. Пока что, правда, от этих прав зэкам не жарко и не холодно, а сотрудники ФСИН жалуются: работы стало больше.

- Они теперь все знают законы, могут по любому поводу бумажку написать. И пишут. А мы ее обязаны рассмотреть, дальше отправить, если что. То есть вы понимаете, что получается в итоге? Осужденные имеют куда больше прав, чем просто граждане на воле. Вы на улице не можете же подойти к постовому и его задирать. Он и дубинку применить имеет право. А мы тут получаемся без прав.

На этих словах наш собеседник заметно хмурится. Видно, что он немного тоскует по дубинкам.

По договору

Если попросить сотрудников максимально честно, не под запись и не для прессы рассказать о тяготах жизни на службе, они пожимают плечами. "Ну на самом деле не все так плохо. Тут же коллектив сплоченный".

А еще любят поговорку: «Они сидят по приговору, а мы – по договору». При этом никто из ФСИН уходить не собирается. Наоборот, ряды сотрудников службы исполнения наказаний только пополняются бывшими полицейскими и военнослужащими.

Разговариваю с сидящим напротив начальником одного из отрядов. В его подчинении полсотни с лишним человек. Каждого он знает лично, к каждому свой подход. Ему работать в системе нравится.

- Тут такая ситуация. Я до этого служил почти 10 лет в армии. Там все строго: распорядок, приказы, суровая армейская жизнь. А здесь, рассказывали, что как в санатории. Я сначала не верил, а потом пришел и увидел сам, что все не так плохо.

- В чем же тогда минусы?

- Минусы? В том, что иногда забываешь, что ты не на зоне сидишь, а просто здесь работаешь. Психология меняется. Ты каждый день проводишь в зоне, каждый день видишь осужденных. В конце концов сам как будто за решеткой оказываешься.

- С осужденными себя отождествляете, что ли?

- В некотором роде. Но не до конца, конечно. Они же здесь остаются, а ты все-таки домой уходишь. К жене, к ребенку. Но каждый день с работы выходишь все равно как будто на волю.

После пары рюмок водки в честь нашего отъезда все уходят курить.

- А еще знаете какая была история? Очень забавная. Мужик прирезал сожительницу с похмелья. И вырезал у нее печень, чтобы соседке продать за самогон. Ну, а потом они эту печень под этот самогон приготовили и съели. В итоге он уснул, а соседка пошла к нему за солью или чем там. И нашла эту девку с распоротым боком.

Все снова смеются. Здесь, видимо, не очень любят рассказывать истории с хорошим концом.

Офицеры ФСИН обсуждают рабочие моменты. © Юлия Вишневецкая/«Русский репортер»

Эпилог

ФСИН – очень закрытая структура. О деятельности системы широкая общественность стала узнавать совсем недавно. Поэтому ругать исполнителей наказаний вроде не принято. О побегах слышно редко, про самоубийства на зонах тоже особо не пишут.

Несмотря на истории про зарплаты и тяжелую работу, служба сотрудникам системы нравится. Помимо слов о дружном коллективе, постоянно звучат рассказы о гордости и вечное «кто, если не мы».

Вот только почему-то при такой хорошей работе системы преступность в России не особо не снижается. Ясно, что за тех, кто попал впервые на зону, ФСИН не в ответе. Но как быть с рецидивистами, которые стали такими в этих самых зонах?

Гуманизация системы наказаний тоже под вопросом. После посещения колонии двойное убийство уже не кажется чем-то ужасным. За него дают читать электронные книги, вкусно кормят, водят в спортзал и разрешают каждый день играть на бильярде.

Разумеется, не стоит превращать места лишения свободы в угрюмые крепости с автоматчиками на каждом углу и огромными собаками. Но и отдельные камеры с интернетом и собственной кухней в России будут выглядеть скорее явным идиотизмом, чем местом, где насиловавший детей маньяк сразу же одумается и встанет на путь исправления.

Значит, придется снова искать свой путь.