Читаю, что, мол, сейчас происходит страшное: людям внушают, что страх смерти — добродетель, осторожность — доблесть, что, если любишь родных и друзей, надо держаться от них подальше, и т. п. модели совершенно контринтуитивного в обычной жизни поведения — и что же это с нами теперь будет? 

Хочу сказать по этому поводу. 

Это чрезвычайная ситуация. А ЧС тем и отличаются от обыденной жизни, что в них люди действуют странно, стремно, неудобно для себя и порой контринтуитивно. 

С пандемией в масштабах планеты (по крайней мере, с таким уровнем осознания и информированности) человечество еще не сталкивалось, но разные другие ЧС ему хорошо знакомы. 

Например, война. Многие знакомые, увы, по собственному и совсем недавнему опыту знают, что это такое. На войне люди тоже ведут себя странно, неудобно и контринтуитивно. Проявляют «трусость», прячась от обстрелов сами и пряча детей в подвалы — хотя, казалось бы, герой должен презирать смерть и грудью встречать снаряд. 

Бросают дом и огород, в который вложили многолетние труды, и уезжают в никуда, чтобы не оказаться в оккупации. Или еще, на минуточку, убивают других людей. Просто вдумайтесь в такой этический поворот: то, что закон расценивает как тяжелую уголовщину, что практически все и везде воспринимают как страшное злодеяние, некий архетип преступления — в ситуации войны становится добродетелью и подвигом. 

За это награждают и прославляют. И это касается не только профессиональных военных. 

О поварихе, которая, работая в столовой, подсыпала стрихнина в суп — что скажут и на сколько ее посадят в мирное время? Но если дело происходило в оккупации, а столовая была при местном отделении гестапо, ее прославят как героиню (скорее всего, посмертно). 

Много тысячелетий люди воюют друг с другом, и это прискорбно: но нравственность от этого не погибла. Кровопролитие не стало всеобщей постоянной практикой, и между убийством врага на войне и соседа в мирной жизни подавляющее большинство людей прекрасно видит разницу. Заканчивается война — и все с облегчением возвращаются к нормальной жизни. Ну, кроме некоторых тяжело травмированных, которых приходится реабилитировать и приводить в себя. Но это скорее исключение. 

Почему мы думаем, что сейчас будет иначе, что человечество теперь напугается на всю оставшуюся жизнь и прервет все социальные контакты навсегда? 

Этическая заковыка с тем, что вообще-то убивать людей нельзя, но иногда необходимо, нас не сломила — а вот призыв пару месяцев посидеть дома как-то фундаментально собьет с толку? 

Люди так-то не дураки. То есть местами, конечно, дураки, но не настолько же! Вряд ли они заблудятся в трех соснах.