Дзен
Телеграм
Недавнее исследование об отношении жителей ДНР, ЛНР, Херсонской, Запорожской и Харьковской областей к событиям новейшей истории, презентованное на днях на площадке Общественной службы новостей при информационной поддержке «Ридуса», заслуживает внимания не только своими результатами.
Этот опрос, проведенный учеными Севастопольского государственного университета, представляет особый интерес и по другой причине. Исследование осуществлялось фактически в условиях ведения боевых действий. При этом команде удалось собрать необходимое количество респондентов.
Результаты исследования демонстрируют реальные настроения среди населения новых территорий и позволяют сформировать четкую картину восприятия событий у респондентов.
«Ридус» уже знакомил читателей с основными выкладками этого исследования, озвученными Ольгой Ярмак, заведующей кафедрой «Социально-философских наук и массовых коммуникаций» Севастопольского государственного университета. Но важным представляется также последовавшие после доклада обсуждение методики и особенностей проведенных опросов.
В чем беспрецедентность и уникальность этого опыта?
«Исследование по анализу социально-политических коммуникаций новых регионов было проведено группой Севастопольского государственного университета в сентябре-октябре, — сообщила в комментарии «Ридусу» Ольга Ярмак. — Исследование включало в себя два этапа. Это этапы полевого опроса с помощью онлайн-анкетирования и цифрового анализа этих пяти региональных сегментов».
Социолог рассказывает об особенностях анализа Интернет-сети в исследуемых регионах.
На донецкий Интернет-сегмент приходится наибольший объем негативной повестки. «Это половина контента, — говорит О. Ярмак. — Негативная повестка состоит не только из военной тематики, но и из международной. Это говорит о том, что военная тематика стала уже скорее данностью, таким новостийным трекингом. А вот международная повестка (то есть какие последствия военных действий, референдума будут у людей в новых условиях) является сейчас живой темой в Интернет-сегменте».
Луганский сегмент максимально интегрирован в российское Интернет-пространство. В этом отношении Луганск мало отличим от любого российского региона.
«Херсонский и запорожский сегменты очень похожи, — делится наблюдениями социолог. — Во-первых, потому что они близко территориально находятся. Во-вторых, потому что они проходят сейчас общий путь формирования нового политического, социального, экономического пространства. Но что касается Интернет-пространства, здесь выявлены определенные риски, с которым нужно будет активно работать. Потому что большая часть Интернет-сегмента этих регионов — это активно работающая украинская структура сети. И здесь большое отличие выявлено между цифровой средой и реальной средой. В цифровой среде мы наблюдаем эту тенденцию. Но в реальной среде мы увидели совершенно противоположные вещи».
По словам О. Ярмак, харьковский сегмент представляется самым интересным. «В нем проявилась некая двойственность. Конечно, в нем есть четкая инфраструктура украинских акторов, которые работают в сети и формируют повестку. Но при этом анализ откликов рефлексии аудитории показал, что украинская повестка существует, а параллельно ей существуют люди, живущие в этой повестке. То есть нет полного принятия этой повестки. Этот факт требует более глубокого изучения и мониторингового измерения».
Оценивая полевые исследования, эксперт отмечает, что они проводились в тот момент, когда уже произошло наступление украинских войск в Харьковской области, но еще не был оставлен Херсон. И если донецких, луганских, херсонских и запорожских респондентов опрашивали на местах, то с харьковскими респондентами общение происходило, когда они уже были перемещенными лицами (то есть выехали в связи с сентябрьскими событиями в Харьковской области). Опрос проводился волонтерами в лагерях беженцев в Белгородской области.
«У нас был достаточно сложный семантический анализ, который показал отношение России к Украине, Украины к России и треугольник Россия — США — Украина, — продолжает Ольга Ярмак. — Отношение России к Украине характеризуется как терпимое. Отношение Украины к России — злость, ненависть, которые порождены бандеровской идеей. Бандеровское движение является основным разграничительным дезинтеграционным фактором между Украиной и Россией, по мнению респондентов. В «треугольнике» США оценивается как государство, помогающее, но все делающее в своих интересах и по факту выходящее сухим из воды, оставляя расколотую территорию».
Это исследование, по словам заведующей кафедрой «Социально-философских наук и массовых коммуникаций» Севастопольского государственного университета, можно считать первым «подходом к снаряду». «Нужно усиливать и углублять системную мониторинговую работу в трекинговом режиме, — говорит О. Ярмак. — Потому что военный, политический, социально-экономический фон, в котором живут люди, меняется. И меняется он, как мы видим, даже не из месяца в месяц, а из недели в неделю».
Эксперт делится и таким наблюдением: из Интернет-сегмента ушли административные границы украинских регионов. «Если, например, раньше те же Кременная, Сватово четко относились к Луганску, то сейчас многие пишут «Харьковско-Луганский фронт» или «Харьковское направление». Речь идет о том, что уходят четкие административные границы и приходят новые границы, формируемые фронтовой и постфронтовой ситуацией и новой гражданской ситуацией».
О. Ярмак рассказала также о цифровом регионоведении — новой отрасли, новом направлении исследований, которое позволяет в оперативном режиме собирать, анализировать информацию (причем разную: политическую, экономическую, социальную, ресурсную, сетевую) по конкретному региону. На базе этой информации можно выстраивать прогнозные варианты развития тех или иных событий.
«Модели построения таких прогнозов придуманы давно, разработаны были как советской математической школой, так и зарубежной, — говорит эксперт. — Они достаточно рабочие, на них можно опираться. Что касается осуществленного нами опыта, мы попытались с помощью цифровых методов регионоведения и собственно оперативной аналитики регионоведения осуществить построение профилей двух стран: Турции и Украины. Украину мы начали исследовать и сделали ее профиль на начало 2022 года, потому что она была уже в постконфликтном состоянии. А Турция, ряд ее регионов, находится в конфликтном состоянии. И собственно турецкое влияние и в российском векторе, и в украинском достаточно сильно выражено».
Последнему вопросу посвятил своего выступление во время онлайн-обсуждения в ИА «Ридус» кандидат политических наук, профессор кафедры международных отношений, политологии и мировой экономики ИМО Пятигорского государственного университета Денис Миргород.
Турецкий фактор заслуживает сегодня пристального внимания. Д. Миргород говорит: «Нами был сделан акцент на Турцию как на государство, которое за последние 20 лет очень сильно изменилось и которое стало одним из ведущих региональных игроков… Турция — однозначно один из центров силы на Ближнем Востоке, на Южном Кавказе, в Черноморском регионе и как раз в том регионе, о котором мы с вами в настоящее время говорим (речь о Приазовском регионе — Ред.)».
Интерес к Турции подогревается и тем бесспорным обстоятельством, что это государство является уже и глобальным игроком.
Но вернемся к построению профиля Украины посредством методик регионоведения.
Ольга Ярмак обрисовала в общих чертах эту проблематику:
«Здесь можно сказать, что мы имеем дело с дезинтеграционной и распадающейся государственной машиной. Но она ещё работает на серьезном ресурсном потенциале достаточно богатого бывшего государства Украина. Я говорю «бывшего», потому что (если ориентироваться на любой учебник по политологии, регионоведению, социологии) украинское государство, его социальные институты находятся сейчас в состоянии распада. Распад может происходить долго.
Для того, чтобы делать прогнозы, нужно иметь более системные цифры и базы данных. Мы сделали анализ того государства, которое было на начало 2022 года. Это было сильное богатое государство с огромной ресурсной производственной базой, с огромным потенциалом человеческого капитала высокого уровня и серьезной олигархической структурой, которая пронизывала все ветви власти — как законодательной, исполнительной и судебной, так и информационно-медийной. То есть это такая сетевая олигархия, которая, насколько я сейчас понимаю украинскую ситуацию, тоже претерпевает некоторые неудачи. Но, тем не менее, сетка пока работает. И здесь работа России должна быть, с одной стороны, на разрушение государственного устройства Украины, а с другой стороны — на сохранение того человеческого, ресурсного, промышленного потенциала, который есть на русских землях под названиями Новороссия, Малороссия».
И подробней следует остановиться на обсуждении исследования севастопольских социологов, в котором поучаствовали их коллеги.
Заместитель декана факультета социальных наук и массовых коммуникаций, финансового университета при правительстве РФ Александр Немцев говорит: «Я очень многие вещи разделяю, но в то же время понимаю, какие вопросы могут быть заданы вообще по поводу социологических исследований в условиях военного времени. А собственно говоря, военное положение на новых территориях никто не отменял. А в условиях военного времени представить, что люди будут отвечать как-то свободно… Многие скажут, что это сложно».
Эксперт убежден, что надо учитывать этот фактор свободного общения. «То же самое касается анализа Интернет-сетей, в условиях когда за какой-то репост, комментарий либо СБУ покарает, либо военно-гражданская администрация внимание обратит, — продолжает А. Немцев. — Здесь такая вот тонкая грань высказывания своей позиции».
Социолог задается такими вопросами и обращает их же к севастопольским коллегам: «Все-таки, насколько именно в таких количественных исследованиях, анализе больших данных и полевом исследовании — соблюдена репрезентативность? Насколько мы понимаем, что эти ответы искренни? Потому что есть эксперименты проведения социологических исследований в разных закрытых обществах, тюрьмах и т.д. Если опрашивать постояльцев этих заведений, как они относятся к администрации, ответ будет «Прекрасно относимся, и будем дальше здесь находиться». Эта грань есть».
Ольга Ярмак отвечает коллеге:
«Те, кто имеют доступ к людям, проживающим в конфликте и постконфликте, занимаются исследованием (оно может называться как угодно: политическим, социологическим, разведывательным)… Исследовать нужно обязательно. Вопрос другой: как действительно обеспечить репрезентативность и искренность — это немножко разные вещи. Репрезентативность обеспечить как раз можно. Мы, в частности, опросили 500 человек. Мы сначала их распределили по количеству населения в этих регионах. Мы опирались на украинские данные, потому что новых данных пока у нас нет. То есть какое-то квотное распределение между регионами мы соблюли. И точно так же, опираясь на статистические данные украинские, мы пытались соблюсти половозрастные распределения.
Есть позиция, что даже на пятистах опрошенных соблюдается репрезентативность. С моей точки зрения, здесь нужно набирать не столько просто количество, сколько количество в разные периоды, для того чтобы соблюдать мониторинговый трекинговый режим и смотреть эту динамику.
И второе, по поводу искренности. В любом социологическом исследовании процент надежности результатов варьируется. Но здесь у нас анкета была направлена не столько на одобрение или неодобрение власти и т.п. Она была совершенно неполитическая. Она была скорее про то, с чем сейчас вы живете и как вы к этому относитесь; будете ли вы с этим жить дальше, с русским миром, с Россией, с русской землей; это ваше или не ваше. И поэтому, может быть, здесь процент искренности в ответах, надежность информации высокие. Хотя, конечно же, ее нужно перепроверять. Если бы была такая возможность, чтобы зашли несколько организаций, сделали подобные исследования — и потом сравнить, — тогда можно говорить о надежных результатах».
А. Немцев добавляет: «Мне кажется, здесь будет целесообразно сопоставить результаты количественных исследований с качественными. Проведение фокус-групп. Нужны такие глубинные исследования и может быть глубинные интервью у людей, где они раскрываются полностью, некие фильтры-ограничители у них исчезают. Если сопоставить эти два вида исследований, — мне кажется, может быть интересный итог этого сопоставления».
О. Ярмак отвечает на это: «Наверное, здесь не фокус-группы нужны . В любом социологическом учебнике написано, что во время конфликта надо проводить глубинное интервью. Люди не будут на фокус-группе рассказывать те вещи, которые нам нужны. Нужно это делать один на один, может быть даже без записи. Берешь листик и ручку — и всё за человеком записываешь. То есть традиционные «глубинки», которые были до появления цифровых методов».
Социолог Евгений Копатько напомнил о понятии «экстремальная социология», которое работает в нынешних условиях. Оценивая опыт севастопольских коллег, он сказал: «Будем считать, что это носило характер зондажа. И это всё следует записать в актив».
Эксперт поспорил с А. Немцевым, усомнившимся в искренности опрашиваемых в условиях закрытых обществ. Е. Копатько говорит: «То, что я проводил среди заключенных-рецидивистов, — это самое комфортное проведение». Он рассказал, что при проведении опроса среди заключенных с двумя и больше отсидками, стоило выйти из зала представителю администрации, социологическая методика вполне работала. «Там другая среда, это ломает стереотипы», — рассказывает социолог.
По мнению Е. Копатько, севастопольские коллеги нашил верные подходы к опрашиваемым, чтоб добиться искренности. «Я считаю, что вы правы относительно того, что задаете вопросы нейтральные, — говорит социолог. — И это работает, не вызывает проблем».
Исследование севастопольских социологов — это пробный шар. И этот опыт оказался удачным. А значит, его следует продолжить и расширить.