Дзен
Телеграм
Мудрец из сказок
Вадим — пожарный на пенсии, перебравшийся в экопоселение из Ямала. О тяжелой службе напоминает флаг МЧС, гордо реющий в огороде. На его дворе атмосфера русской глубинки. У калитки ржавеет красно-синий уазик «фермер», в теплице созревают огурцы, на земле стоит самовар с иван-чаем, в загоне пасется лошадь. Привычный деревенский образ разбивают юрта и солнечные батареи, вырабатывающие 480 ватт в час. Стиральной машинкой, конечно, не воспользуешься, но на работу ноутбука и телевизора энергии хватит.
— Знаешь, чем плохи города? — продолжает «ликбез» Вадим. — В городах дети уезжают от родителей и забывают их. Правнуки уже не помнят своих предков. Род заканчивается. А раз некому память хранить, то душа на землю вернуться не может, ведь именно связь с предками ее притягивает…
Душе Вадима, руководствуясь его логикой, скитания не грозят. У экс-пожарного пять детей, он привел свой род на землю-матушку и очень хорошо вписался в деревенский уклад. Седая борода и устаревшая манера изъясняться делают его похожим то ли на просветленного крестьянина, то ли на мудрого старика из сказок. И если через пару лет к нему начнут съезжаться паломники со всей страны, чтобы истину узреть, никто здесь, кажется, не удивится.
— Слышал, про городскую моду на чайлдфри? — спрашивает у Вадима его сосед Семен, 29-летней парень с длинными светлыми волосами, собранными в хвост. Бывший бизнес-тренер, после побега от цивилизации ставший пасечником.
— Это что, когда детей много рожают?
— Наоборот, добровольная бездетность!
— На бездетность? — ошарашено хлопает глазами Вадим. — Ай-яй-яй, куда мир катится… Видно, что человек потерял божественную нить и стал одеяло тянуть на себя, кто прав, кто виноват: матриархат, патриархат, эмансипация, феминистское движение. Все извратили. Мужчина перестал мужчиной быть, появились меньшинства непонятные, гей-клубы какие-то…
— Городок наш ничего, население таково, сексуальные меньшинства составляют большинство! — смеется Семен, вспомнив озорной стишок. Вадим укоризненно качает головой и разводит руками. Мир, где все это есть — далеко. Здесь его не существует.
— Мне мама говорила, что пока все в детстве в войнушку играли, я о смысле жизнь задумывался, о космосе, о том, почему я здесь, — добавляет он. — Это общая черта жителей Александровки, здесь каждый эти вопросы себе задает…
Экология души
Экопоселение Отрадное (оно же деревня Александровка) находится в горной долине между Уральскими хребтами Бакты и Зигальга. С одной стороны — национальный парк «Зюраткуль» и гора Иремель. С другой — Южно-Уральский заповедник. Вокруг тайга, населенная зайцами, оленями, лисами и медведями.
Мы стартуем от села Тюлюк (Катав-Ивановский район) на убитой «део нексии». Впереди 17 километров бездорожья, усеянного выбоинами, ямами и гигантскими лужами, больше похожими на пруды. В непогодицу здесь застревают даже на уазике.
Егеря, показавшие нам дорогу, честно предупредили: «Смотрите, на ней ху…во!».Вердикт оказался пророческим. На обратном пути легковушка намертво застряла в грязи, и если бы не помощь случайно проезжавших мимо экопоселенцев, мы бы заночевали в тайге.
В Александровке зимуют 10 семей, примерно столько же строят дома и собираются обосноваться насовсем. В ближайшем лесу они спиливают «сушняк», который уходит на создание изгородей, а основные стройматериалы заказывают в Юрюзани.
Большинство жителей деревни — анастасийцы (участники движения «Звенящие кедры России»), но есть и обычные дачники, которые никогда не слышали об идеологе философии «родовых поселений», писателе Владимире Мегре. Среди местных встречаются, как веганы и сыроеды, так и заядлые мясоеды. Переселенцы хранят продукты в погребах, используют речную и дождевую воду, моются в бане, тратят на семью в среднем 5-6 тысяч рублей в месяц и никогда не применяют неорганические удобрения и ядохимикаты в обработке земли.
В 2005 году жители экопоселения предоставили в районную администрацию генплан развития деревни. С разметкой поместий, улиц, тротуаров, деловых зон, школы и водоемов. Правда, он так и не прошел официального согласования. По одной из версий стороны не сошлись в размерах дворов. Переселенцы хотели обосноваться на участке в 1 гектар, власти вели разговоры о площадях поменьше. В итоге александровцы живут и строят дома на землях сельхозназначения.
По сути Александровка — это государство в государстве. Здесь есть собственное лобное место, совет старейшин и свой староста — 49-летний Эдуард Пеннер. Он говорит, что семья, желающая вступить в общину, должна внести взнос в размере 18 тысяч рублей. Все деньги откладываются. Впоследствии их потратят на строительство деревенского клуба и ремонт дороги.
У Эдуарда длинные волосы и рыжая борода. Он ходит босиком, охотно отвечает на вопросы, говорит много, но ничего конкретного. 12 лет Эдуард строил карьеру технолога-цементника в обеспеченной консервативной Германии, но потом ему стало тесно, и он вместе с семьей перебрался в российскую глушь.
— Я не то чтобы убежал из мегаполиса, — размышляет староста. — Я его не боюсь. Чем он может меня напугать? Дорогими ресторанами и машинами? Бросьте! Может смогом и пылью? Но от них можно спрятаться за чертой города или в зеленом районе. Нет! Мне хотелось другого ощущения времени. Хотелось видеть, как растут мои дети. Наше поселение — это больше экология души.
Уехав из города, Эдуард начал преподавать. Раз в неделю он обучает немецкому языку тюлюкских школьников. В свободное время объясняет законы химии детям Александровки, которые учатся по системе экстернат. За образование маленьких экопоселенцев отвечают взрослые. Вадим, например, преподает черчение, а жена пасечника Семена — биологию. Несколько раз в году ребята выбираются в Тюлюк на экзамены и, как ни странно, сдают их на пятерки. «Это потому что мы им общую картину предмета показываем» — объясняет мне Эдуард.
— А если они захотят поступить в университет, вы их отпустите? — интересуюсь я.
— Никто из детей еще не хотел вернуться в большой мир, — немного подумав, отвечает он. — Но мы к этому готовы! Отпустим, конечно.
Юрта Эдуарда заставлена мебелью: двухъярусная кровать, диван, деревянный стол, комод, книжные полки. На них школьные учебники, энциклопедии, фэнтези и пособия по выращиванию растений и строительству. Рядом православные иконы и статуэтки языческих богов — Сварог, Род, Лада, Жива. Одним словом, полнейшая эклектика.
На диване лениво потягивается Кузьма Рысич. Эдуард Пеннер осторожно садится, чтобы не спугнуть кота, и начинает ласково его гладить.
— Знаешь, почему я не уехал в обычную деревню? — спрашивает он, я отрицательно мотаю головой. — Там уже сформировавшийся коллектив, в который сложно влиться. Некоторые прожили в Тюлюке 30-40 лет, но до сих пор считаются чужаками. Хотя они и детей родили, и внуков воспитали. Здесь же я первый парень на деревне, как и все остальные. Свой среди своих. У нас у всех один старт, а каким получится финиш — никто не понимает. Честно, я не знаю, чего мы здесь хотим построить. Но как бы не получилось, самое главное, чтобы никто не диктовал другим, как жить.
Кулибин-Агафоныч
Агафоныч — типичный деревенский мужик, абсолютно не вписывающийся в экопоселение с ее юртами и солнечными батареями. На нем засаленная матроска. В зубах дымится дешевая «Оптима». Лицо изборождено морщинами, как земля плугом, а в глазах застыла тоска. Почти двадцать лет он провел на Колыме, строя вездеходы для Советского Союза. Потом переехал в Челябинск и работал на местных заводах. Потом постарел и оказался за бортом.
Агафоныч тоже бежал из города. Но не потому, что боится общества потребления, высоковольтных линий или проникся странными историями Мегре. Он просто привык находиться в процессе и быть полезным. В Александровке у него получилось начать сначала. Он единственный токарь на деревне, он делает соседям по дешевке оконные блоки, у него даже есть собственный ученик — старший сын Вадима Леха. Агафоныч снова нужен.
В его времянке пахнет свежевыпеченным хлебом. Жена Галина, бывшая крановщица, заканчивает колдовать у печки и отрывает нам несколько кусков. Мы садимся за деревянный стол. Хрустит корочка, мякоть обжигает губы. Вкуснотища!
— У вас тут половина деревни веганы, а вы мясо кушаете? — с набитым ртом спрашиваю я у хозяйки.
— Ну а как в деревне без мяса? — хлопочет Галина. — Если мясо в доме не дай Бог закончится, то лучше дяде Вове спрятаться, иначе я ему ногу отгрызу!
Дядя Вова смеется в кулак и показывает пальцем в окно.
— Вон, видишь, москвич стоит? — спрашивает он. — Сделаю из него вездеход. А то ведь как в деревне без вездехода?
Ну, действительно, как?
Опыт бедуинов
Еще один переселенец Алексей Пивоваров — фотограф-международник, работающий на итальянское агентство «Prospekt». В Александровке о нем рассказывают невероятные истории. Прошлым летом Леша строил на своем участке дом, спал в траве. Как-то его за ночь покусало несколько клещей. На теле появилось кругло красное пятно — один из симптомов болезни Лайма. Лешу спасли пчелы пасечника Семена, точнее его жена, лечившая молодого человека с помощью апитерапии. Его поставили на ноги без вмешательства медицины с большой земли.
Мы встречаемся с ним в Челябинске, через несколько дней после моего возвращения из экопоселения. Алексей — невысокий худощавый парень. На нем очки в прямоугольной оправе, убитые кроссовки, потертые командировками штаны, футболка и красная рубашка в клетку. На спине болтается рюкзак. Его внешний вид — маленький плевочек в общество, повернутое на моде.
Леша равнодушно посматривает на центр мегаполиса, на спешащих куда-то людей, и, неожиданно, по-приятельски, начинает рассказывать о каникулах в Дахабе. Где он вместе с семьей провел зиму, арендуя за семь с половиной тысяч рублей в месяц домик в деревне бедуинов. В Дахабе Алексей снял фотоисторию о том, как российские женщины рожают в воде, помог своей супруге в третий раз стать мамой и познал некоторые черты менталитета обитателей пустынь.
Леша — космополит, десять лет проживший в Италии. Он мог бы находиться в любой точке мира. А если замучает ностальгия, обосноваться в деревне Непряхино, что под Чебаркулем, в коттедже родственников жены. Но он не хочет. Потому что прячет семью от ночных дискотек и пьяных деревенских мужиков. Потому что мечтает, чтобы его дети росли с ощущением любви к простору.
— В России никогда не было столько свободы, — считает он. — Ты прямо сейчас можешь сесть в самолет и прямым рейсом улететь, скажем, в Таиланд. Сдаешь свое жилье в аренду, живешь на эти деньги, раз в месяц продлевая визу, и не паришься. У меня другой путь. Знаешь, я всегда хотел иметь собственную недвижимость, но не получалось. Теперь она есть — в Александровке. Осталось решить проблему с интернетом. Потому что я должен все время быть на связи. Сейчас вся связь с внешним миром — это один спутниковый телефон. Этого не достаточно. Но если десять семей скинутся по пять-семь тысяч рублей и купят спутниковую тарелку с ресивером, то и этот вопрос снимется с повестки дня.
Там, где не верят в государство
На первый взгляд кажется, что 17 километров бездорожья изолировали Александровку от внешнего мира. Но это не так. Сюда все чаще наведываются туристы, неподалеку устраивают учения военные и спецслужбы, а территорию деревни облюбовали акулы туристического бизнеса.
— Есть тут один предприниматель, решил у нас базу отдыха строить, — вздыхает пасечник Семен. — Раскопал экскаватором прибрежную зону реки Юрюзань, нарушив закон. Его природоохранная прокуратура оштрафовала на две тысячи рублей, а толку? Он ведь так ничего и не исправил, а ущерб природе нанес. Поэтому давай откровенно. Если бы у нас была дорога нормальная и электричество, то, как говорит замглавы местной администрации: «Здесь бы столько двуногих было!» Нам этого не нужно.
Бегство от административного давления — это одна из причин, толкнувшая переселенцев уйти в новый мир. В Александровке не верят в государство. В их экопоселении не существует Путина, Медведева, большой политики и «Первого канала». Там нет Анатолия Чубайса, повышения тарифов на электроэнергию и ежемесячных сюрпризов-счетов в почтовом ящике. «Не дай Бог вам жить в эпоху перемен» — гласит известная китайская мудрость. Этим людям не повезло. Они увидели несколько «вариантов» страны и в каждом разочаровались.
— Мы все по-своему реакционеры, — частично подтверждает мои мысли пасечник Семен. — Просто вот такая у нас реакция.
Главное мантулить
— В 1912-ом тут поп перепись делал и записал 1980 душ, — вспоминает Михаил Фомич, самый старый житель Александровки, заставший ее упадок, смерть и возрождение. — Тогда она относилась к Златоустовскому уезду Юрюзанской волости. До 60-х здесь пилорама была, циркулярки стояли, лес разрабатывался. А потом все производство ликвидировали.
Существует несколько версий возникновения Александровки. Одни источники утверждают, что в 18 веке на эти земли пришла семья Александровых и создала поселение. Другие намекают на то, что раньше здесь была башкирская деревня Карагуза. Потом ее жители ушли, а их место заняли староверы, образовавшие новое село с новым названием.
— В 30-е годы здесь появился колхоз, но он просуществовал всего пять лет. Потому что, во-первых, из-за сурового климата вымерзал урожай, а, во-вторых, руководитель и его счетовод были плохими, пьянствовали много, — консультирует меня ученица юрюзанской школы № 1 Анна Парышева. Ее историческое исследование «Александровка — Богом забытое место» было одним из лучших на всероссийском конкурсе «Отечество-2011». — Колхоз сменила артель «Красные партизаны», — продолжает Анна. — Староверы — очень трудолюбивы. Они производили кирпич, пихтовое масло, занимались смолокурением. Село считалось зажиточным. Здесь были роскошные пятистенные дома с 13-ю и 17-ю окнами. Но в 1960-ом артель распалась, а 13 апреля 1965 года эти земли передали Трехгорному. Для села это было началом конца.
Самый старый житель Александровки Михаил Фомич в молодости уезжал в город. Но свой век вернулся доживать в родную деревню. У него собственное хозяйство, скотина, дом, четыре разваливающихся бани и лошадь, умеющая открывать калитку.
— Михаил Фомич, вы думаете хорошо это, что люди в вашу деревню вернулись? — спрашиваю я.
— Как вам сказать, — чешет седую голову дедушка и, вздыхая, добавляет. — Они повылазили из каменных нор, тяжко им будет.
— Дык сюда же чудаки одни едут! — соглашается с ним его родственник Вячеслав из Белорецка. — Математики поселились, из Германии семья приехала. У меня сын всю жизнь прожил в Белорецке, а тут в деревню захотел уехать. Да он неделю здесь поживет и скажет, мама моя, хочу назад!
— И все-таки, Михаил Фомич, рады вы, что люди возвращаются? — не унимаюсь я.
— Ну отчего же не рад! Рад! Но в деревне мантулить надо. Каждый день, здесь воскресений не бывает. Если не мантулить, то и делать тут не хрен!
По соседству с Фомичем живут те, кого Вячеслав называет «чудаками» — Юлия и Сергей Колоколовы. Первопроходцы, начитавшиеся книг о «Звенящих кедрах России» и подобно британцам сбежавшие строить другой мир. Правда, в своем «Новом свете» звенящий кедр они так и не посадили.
— Здесь 500-600 метров над уровнем моря, климат высокогорный. Днем жара, ночью мороз, все вымерзает, — объясняет Юлия. — В этом году даже рябина лесная вымерзла. Редкий июль обходится без морозов. В августе температура иногда опускается до -10 градусов.
У Колоколовых участок в 1,2 гектара, десятки сортов травы и чудесный трехлетний сынишка Ярослав с длинными волосами — светлыми, как лучи солнца. Юлия родила его в Александровке, в присутствии фельдшера. Когда он вырастет, то обязательно должен стать удалым богатырем вроде Алеши Поповича. Он должен прищучить Тугарина Змеевича или порубать полчище половецкое. О нем должны слагать былины. Но это потом. В будущем. Пока же он носится нагишом по участку, срывает травинки и бросается ими в меня.
— Бю-бю-бю, кислянка — щебечет он. — Бю-бю-бю, лебеда, ой, а щавеля нет.
— Как вы научили маленького ребенка различать столько видов растений? — недоумеваю я.
Сергей Колоколов смотрит на меня исподлобья. В его взгляде читается глубокое удивление. Как будто я человек с другой Вселенной, не понимающий очевидных вещей.
— Вы в три года знали, что есть стул, есть стол, а есть ложка, — объясняет он мне учительским тоном. — Ярослав весь день по огороду носится, конечно же, он знает, что в нем растет!
Колоколовы — одни из немногих, кто практически полностью обходится своим огородом. Большинство экопоселенцев продолжают выбираться за продуктами в город.
Фактор макарон
Мы стоим с Семеном у таблички с надписью Александровка. Позади величественные горы, впереди 6 часов дороги до Челябинска.
— Знаешь, я, когда бизнес-тренером работал, много ездил, — задумчиво говорит он. – Так мне постоянно встречались мертвые деревни. Казалось бы, двести километров от Москвы, а кругом смерть. Тоскливо это!
— Думаешь, Александровка жива?
— Нет. Посмотри вокруг. Здесь нет ничего, запустение сплошное. Ни техники, ни угодий, ни скота. Деревня почти умерла и теперь делает попытки возродиться.
Александровка — гигантский приют беженцев. Которых напугали генномодифицированные продукты, отвратительная экология и жизнь, руководящая тобой. Которых переработало общество и выбросило на помойку, как сломанную игрушку. В поселение есть те, кого отвергла большая земля, и те, кто отверг ее.
— Здесь в каждой башке своя философия, причем каждый день новая! — сказала мне Юлия, провожая меня до калитки. — У нас тут один начал возмущаться, мол, что же нас всех объединяет? Мысль пришла такая — да ничего нас не объединяет, кроме любви к макаронам. Их, по крайней мере, на каждый праздник готовят.
Теперь этим разным людям предстоит стать одним пазлом и создать идеальную деревню. В условиях чертовски сложного климата, отсутствия элементарных навыков и 17-километровой «пропасти» от ближайшего населенного пункта.
Автор Василий Трунов (VIP74.ru)
ФОТОРЕПОРТАЖ ЯРОСЛАВА НАУМКОВА И ВЯЧЕСЛАВА ШИШКОЕДОВА смотрите ЗДЕСЬ