Мы играли на пляже втроём. Я — хиленький и бледный московский мальчик, приехавший с мамой на отдых на Чёрное море, и два моих случайных приятеля, имён которых я точно уже не помню. Нам лет по девять, у нас есть несколько оловянных и пластмассовых солдатиков и безбрежный океан жёлтого песка для строительства замков и укреплений. Чабанка, обычный советский дом отдыха под Одессой, июнь 1978 года.

В то лето я первый раз приехал на Украину. Всё там было для меня новым и интересным, хотя путешествие началось с настоящего приключения.

Где-то под Харьковом наш поезд внезапно остановился в степи. Пассажиры, скучая, смотрели в окна, ждали, когда поедем, но стоянка явно затягивалась. Внезапно по составу прошла судорога, впереди что-то заскрипело, а по вагону промчалась проводница с бледным лицом. Её истошный крик выгнал нас наружу, кто в чём был. Я оказался на мокрой от дождя насыпи в мягких тапочках, которые мама взяла в дорогу. Впереди расстилалось кукурузное поле, жарко давило южное солнце.

«Бегите в степь! Метров на сто», — закричала проводница ошалевшим пассажирам. И мы принялись топтать молодую ещё кукурузу. Я помню испуганные лица людей и крепко сжавшую мою ладошку руку мамы.

Сильные дожди накануне подмыли насыпь, и несколько метров полотна железной дороги буквально повисли над промоиной.

Машинист поздно заметил опасность, и электровоз проскочил над свежей ямой, протянув над ней два или три вагона. Они остались на рельсах, но сильно накренились, держась только на сцепках.

Лишь потом, когда всё кончилось, я понял, зачем нас гнали в степь. Когда пассажиры покинули состав, проводники разъединили сцепки, электровоз, стоявший уже на твердой земле, чуть продвинулся вперёд, поезд «рассыпался». Повисшие вагоны, отцепленные от остальных, как в кино, прямо на наших глазах повалились с высокой насыпи, задевая столбы. Электропровода оборвались и упали на землю, рассыпая голубые искры. Ток в мокрой земле распространяется довольно далеко, поэтому нас и погнали в кукурузу.

Мы вернулись в вагоны только через пару часов. А потом ещё полдня смотрели, как мимо нас по оставшемуся свободным второму пути проходили поезда поочерёдно в обе стороны. В Одессу мы опоздали почти на сутки.

О приключении я быстро забыл — настолько понравился яркий, шумный город, а потом и база на море, где мы жили. Я с упоением играл в футбол, купался, пытался ловить рыбу, гулял по берегу. Здесь же я познакомился с Русланом (кажется, так звали одного из парнишек) и его приятелем — толстым мальчиком в очках, имени которого я не запомнил. А может, он и не представлялся мне, думаю я теперь.

«А прапорщика поставь впереди», — назидательно говорит толстый мальчик Руслану, поправляя очки. И кавалерист с флагом перемещается в начало строя солдатиков на песке. «Откуда ты знаешь, что он прапорщик?» — спрашиваю я, в свои девять лет прекрасно знакомый с воинскими званиями и погонами. «Это потому, что ты москаль, а мы с Русланом — украинцы», — отвечает мне с неприязнью толстый мальчик. Улыбчивый Руслан, с которым мы отлично ладим, поясняет, что «прапор» по-украински — знамя, которое всадник держит в руке.

Вечером я спросил у мамы, почему я «москаль». Наверное, потому, что я из Москвы? Она поинтересовалась, кто мне сказал это слово, а узнав, лишь грустно улыбнулась и потрепала меня по голове. Так я и не узнал тогда ответа.

До конца маминого отпуска мы играли с Русланом и его приятелем на пляже в солдатиков. Я замечал, что толстый мальчик в очках меня не очень любит. Понять причину не мог, но и не расстраивался особо. Говорили мы, да и они вдвоём, между собой всегда по-русски, и я не видел между нами никакой разницы.

Про украинский язык я, конечно, знал, видел вывески на железнодорожных станциях и магазинах. Что-то поясняла мама, какие-то слова я и сам разгадывал.

Южную речь мне доводилось слышать с раннего детства — мамины родители жили на Кубани. Отдельные словечки из их говора я узнавал на Украине. Они казались смешными, но никакой неприязни не было. Слово «хохол» в мой лексикон вошло гораздо позже. Да и не являлось презрительным в моём понимании.

Из Одессы я привёз домой много открыток — фотоаппарата у нас с мамой в поездке не было. Я сделал альбом с видами города, который искренне полюбил. Есть там и снимок здания обкома Компартии Украины — будущего Дома профсоюзов.

Кто же мог знать тогда, как сильно разойдутся дороги бледного маленького москвича и толстого украинского мальчика в очках. Вернее, пути двух народов, которые тёплым летом 1978 года были ещё одним целым.