Почитала про случай молодой женщины из Петербурга, объявленной Иностранным агентом. Если все именно так, как пишет она и сочувствующие СМИ, история выглядит притянутой за уши — потому что гонорары от иностранных фестивалей, зарплата от Красного Креста за обучение мигрантов русскому языку и пожертвования от частных лиц за рубежом — все это, конечно, рисует определенный образ, но не выглядит адекватным обыску в квартире и вот этому клейму «Иноагента», которым женщина, частное лицо, теперь вынуждена отмечать каждый свой чих в интернете. Я говорю это при том, что мне совершенно не близок корпус убеждений обвиненной, и вообще подобный тип активизма — «мы живём в окружении ужаса», «80 тысяч рабов /имеются в виду военнослужащие Российской армии/ согнали на границу с Украиной» — кажется мне скорее родом невроза.

Но тут вот какая штука. Мне очень грело душу наблюдать, как государственные и силовые структуры в России постепенно поворачиваются к человеку. Как общество и та его часть, что облечена дополнительными полномочиями, избывают тот самый вековой невроз взаимного недоверия. Помню, по работе общалась с одним офицером силовых структур, он совершенно искренне сказал: «Мы исходим из того, что наши граждане адекватны и уважают закон до тех пор, пока они не демонстрируют обратного».

По этой причине я совершенно не могла разделить, и не разделяю до сих пор, позиции тех людей, которые своим радикальным активизмом этот невроз, склонны, напротив, усугублять. Мне кажется, что подобная позиция как раз и тянет общество в тот негативный контекст из прошлого, с которым активисты вроде бы борются. Но и подобные действия власти тянут его туда же. Где тут курица, где яйцо — можно разбираться долго, но и те, кто разбалтывает структуру общества, и те, кто закручивает гайки, парадоксальным образом действуют в одном направлении.

Ну и в качестве ремарки на полях хотелось бы сказать, что подобная перестраховка сказывается не только на активистах антигосударственного толка. По отношению к патриотам, особенно если у них пока нет российского паспорта, как у ряда людей из бывших советских республик, иные слуги закона действуют куда жёстче. За примерами далеко ходить не надо — дела об экстрадициях бывших ополченцев и политактивистов с территории страны У тому пример. Причем если прозападные активисты, вступив в конфликт с российскими структурами, в итоге уезжают поправлять нервы куда-нибудь в Голландию, то высланные пророссийские активисты оказываются вна Украине под судом или сразу в тюрьме. А нынешняя страна У — не та страна, где плодотворны дискуссии о правах человека. Как бы кому-то ни хотелось считать иначе.

И даже понимая, что любое государство вынуждено реагировать на угрозы своему существованию, мне не хотелось бы чтобы мое государство отказывалось от важного завоевания, которое сформулировал тот офицер — своего рода презумпции доброй воли к своим гражданам, а так же к тем людям, которые хотят ими стать и ищут в его лице союзника и защитника.