О фактах писать нельзя. Даже случайная их публикация может быть расценена как выдача ценной информации противнику в военное время. Фактов в моих новых рассказах не будет.

Я буду писать зарисовки мира. Увиденное мною или услышанное от тех, кому я доверяю. Об отношениях между людьми и об их быстро приобретённых навыках. О страхе и надеждах. Об агрессии и непонимании. Я прогоняю их эмоции через себя и отпускаю в мир. «Мир» — слово-то какое устаревшее.

Не писать об этом невозможно. Итак, новая история.

Сигналы сирен бывают трёх видов. Нам насчет них никто ничего не объяснял, но мы их уже знаем, вычислили. Длинная, с несколькими паузами — это воздушная тревога. Что-то куда-то летит, возможно, к нам. В течение трёх минут мы должны быть в убежище. Почему именно трёх — никто не знает, но кто-то кому-то сказал, теперь собираемся за три минуты. Получалось далеко не сразу, но сирены стали так часто звучать, что наловчились. Сумки с провизией и водой стоят возле дверей, дети спят в одежде.

Короткий сигнал — отбой. Можно возвращаться домой к повседневным делам. В первые дни воздушных налётов про отбой никто не знал, и некоторые семьи сидели в убежище сутками. Мы сигнал «отбой» почти никогда не слышали, возможно, его и не было, просто возвращались домой, когда казалось, что опасность миновала.

Самая зловещая тревога — длинный нескончаемый сигнал в две-три минуты. Возможно, перед прилётом ядерной боеголовки звук сирен будет именно такой. Описания этого сигнала я нигде не видел, быть может, кто-то просто забывал вставлять в общую тревогу необходимые паузы, но именно этот сигнал внушал необъяснимый страх. Даже когда в первые дни рвались ракеты в аэропорту и чуть позже подорвали блокпост, звуки взрывов не казались чем-то ужасным. Они воспринимались как что-то уже произошедшее, взрывы были страшны, но понятны. Из-за бесконечной же сирены в какой-то момент вдоль позвоночника шёл холод и на затылке приподнимались волосы. С этим я ничего сделать не мог и надеялся, что к этому хотя бы можно было бы привыкнуть.

Хуже всего сирены действуют на детей. Они не знают разницы между войной и спецоперацией, им всё равно, чей прилетит снаряд, они вообще не понимают, что происходит и почему взрослые такие озабоченные. Детям просто страшно. Соседская девочка пяти лет после десятой или двадцатой ночной тревоги перестала разговаривать. Вообще. Родители паникуют, ищут детских психологов, но хорошо, что не хирургов. Плохо, что девочка молчит и о своих страхах не рассказывает даже себе.

Подруга моей младшей дочери во время тревоги падает на пол. Инстинкт замечательный, непонятно, из какой прошлой жизни приобретённый, однако родители ему не рады, им же надо мчаться в бомбоубежище, а дочь недвижимо лежит на полу и с места сдвинуться не хочет. Или не может. Поначалу отец таскал её в убежище на руках, но позже они стали прятаться возле несущих стен в коридоре возле лифтов. Туда отнести обездвиженную дочь за три минуты было легче.

Мои дети спали как суслики, их, наверное, сложно разбудить даже прямым попаданием в дом, не дай бог. Приходилось уговаривать, тащить на себе к двери, подталкивать сонных и недовольных, увещевать и прикрикивать. В какой-то момент это нам всем надоело, и я оборудовал детям лежбище между стен, подальше от окон, где они и спали последние ночи. Безалаберность и халатность.

Сигнал тревоги в городе слышат далеко не все. В отдалённых районах про тревогу знать не знают, и, чтобы оповестить людей о необходимости бежать в подвал, мы пишем о сигналах сирен в общие группы мессенджеров, постим сообщения в соцсети и при этом успеваем закрыть железные рольставни на окнах и спрятаться за стены. Так же сообщаем и про отбой.

Пока всех нас проносило, но тревога из-за возможного попадания ракеты в дом растёт с каждой сиреной.

Через неделю новой для нас жизни дети стали вздрагивать и оглядываться от громких звуков. Хлопнула ли дверь в подъезде или кто-то стукнул на улице железом, проревел мотоцикл или на кухне громыхнула кастрюля — старшая со страхом осматривалась, младшая отскакивала от окон вглубь квартиры. Это была уже неосознанная реакция, и озадачивала она меня уже больше всех наших будущих неопределённостей.

Как-то в два часа ночи за окном вновь завыла нескончаемая тревога, минута за минутой, так долго, что казалось, будто сама бесконечность воплотилась в этот вой. Я вдруг подумал, что сирена уже никогда не замолчит, потому что прямо на нас летит что-то ужасное, но дом погрузился в тишину. И она стала ещё страшнее.

Именно тогда я и принял решение вывезти свою семью куда угодно. Туда, где подобных страхов нет и быть не может, просто подальше отсюда. И, возможно, навсегда.