О фактах писать нельзя. Даже случайная их публикация может быть расценена как выдача ценной информации противнику в военное время. Фактов в моих новых рассказах не будет.

Я буду писать зарисовки мира. Увиденное мною или услышанное от тех, кому я доверяю. Об отношении между людьми и об их быстро приобретённых навыках. О страхе и надеждах. Об агрессии и непонимании.

Я прогоняю их эмоции через себя и отпускаю в мир. «Мир» — слово-то какое устаревшее. Не писать об этом невозможно. Итак, новая история.

Хочется быть полезным. При общей беде сначала думаешь о себе, потом о самом близком, следом о семье и только когда за них уже спокойно, возникает желание чем-то помощь ещё кому-то.

Я подрядился обходить этажи. Тема мародёрства всплыла почти сразу, и хоть я пока ни одного такого не встречал, в военном положении их можно убивать. Ну или задерживать. Или, хотя бы, сфотографировать и отправить «куда надо». Подозреваю, что сейчас мародёрами стали и обычные «домушники», но брать чужое плохо и в мирное время, а уж сейчас — грех и подавно. Смертный грех.

Этажей — семнадцать. Порадовался, что поднялся на самый верх без одышки, значит ещё в форме, семью защитить силы пока есть. Тревожно, что придётся, но и смиренно — надо так надо.

Поначалу я проверял только то, чтобы двери были закрытыми. Некоторые так спешно покинули дом, что и могли забыть. По просьбе уехавших хозяев подёргал ручки некоторых дверей, прислал им видео, что «всё норм». Чуть позже, когда в новостных каналах стали появляться методы изощрения воров, стал проверять и наличие бумажек в лестничных дверях, и визитки на дверных ручках, а ещё позднее и скотч на дверных замках. Говорили, что какие-то умники даже печеньки оставляют под ковриком, чтобы потом проверить их целостность и вычислить тех, кто уехал. Но под коврики я заглядывать уже не стал, лишнее.

Проверяю утром и вечером, что-то вместо спорта. Лёгкой трусцой вверх, и поэтажно вниз, уже узнавая интересные двери. На одной из них большой знак ОМ, свои, думаю я. Из-за другой двери пахнет едой. Возможно, скоро этот запах станет лучшим на свете. Где-то заливается собака, этих вряд ли вынесут, над другими дверями камера, пока есть свет — следят издалека.

Интересно, когда вырубят электричество, буду ли я ходить в темноте? Откинул мысль, смотрю на двери. Представляю, как там жили себе люди, проблем полон рот: зарплата небольшая и не вовремя, поехали в Египет, а не в Дубаи, полетела коробка на автомобиле. И вдруг не живут, умчались от проблем к ещё большим приключениям.

Если проверять квартиры, когда идёшь вверх, то потом спускаться семнадцать этажей — голова закружится. Иногда встречаешь соседей — сначала не узнавали и подозрительно выясняли, кто я и зачем тут, позже стали узнавать и здороваться.

На некоторых верхних этажах напротив лифта стоят диваны или стулья. Это убежища, здесь пережидают воздушную тревогу те, кто не хочет по несколько раз на дню наматывать полтора десятка этажей. В чрезвычайных ситуациях лифты не работают, и в первое время люди сбегали полтора десятка этажей возможно впервые в своей жизни. Это быстро надоедает, и многие пересиживают тревогу на лифтовой площадке.

Встречаются возле дверей самокаты и детские велосипеды. Смотреть на них особенно грустно, на улице яркая весна, а детей нет. Школьные занятия отменили, детсады закрыты и многие разъехались подальше от столицы, кто по частным домам, кто за границу. Кто остался, на улице не гуляют — то и дело сирены, и взволнованные родители скрывают детей в подвальных убежищах или в квартире подальше от окон. 

Наши девчонки как-то выскочили на детскую площадку во дворе, тут же прибежала взволнованная консьержка и стала рассказывать, как нехорошие люди уже где-то там раскидывают нехорошие предметы, об этом пишут и предупреждают, будьте аккуратнее, руки не пришьёшь. Напугала умело — дети сидят дома, тихо сходят с ума от переизбытка нерастраченной энергии.

Этажи пройдены, я уже выискиваю, где бы поволонтёрить ещё.