По многим параметрам 2020 год выглядит худшим в истории человечества за многие десятилетия. Сейчас мы находимся в разгаре пандемии, которая уже унесла более 280 тысяч жизней, охватила миллионы людей, и наверняка эти цифры вырастут до ее окончания. Мировая экономика находится в свободном падении, безработица резко растет, объемы торговли и производства падают. Пока не предвидится никакого обнадеживающего конца. Полчища саранчи возвращаются в Африку. На прошлой неделе в США заговорили о шершнях-убийцах, угрожающих пчеловодству и людям. Даже если все это волшебным образом исчезнет завтра, мир будет вынужден бороться с надвигающейся долгосрочной опасностью изменения климата.

Что еще может ухудшить ситуацию? Одной из возможностей является глобальная война. Может ли сочетание пандемии и мощной экономической депрессии повысить ее вероятность? Что говорят об этом история и теория?

Мы знаем, что ни чума, ни депрессия не делают войну невозможной. Первая мировая закончилась, но «испанка» 1918−1919 годов продолжила опустошать мир. Та пандемия не остановила гражданскую войну в России и ряд других серьезных конфликтов. Великая депрессия, начавшаяся в 1929 году, не помешала через пару лет Японии вторгнуться в Маньчжурию, поспособствовала росту фашизма в 1930-х годах и приблизила Вторую мировую. Могут ли пандемия коронавируса и сопровождающая ее глобальная рецессия сами по себе предотвратить новые столкновения ведущих держав?

Барри Позен из Массачусетского технологического института, рассмотревший возможное влияние нынешней пандемии на вероятность войны, считает, что COVID-19 скорее будет способствовать миру. Распространение коронавируса отрицательно сказывается на всех мировых лидерах. Она не создает заманчивых возможностей для каких-либо незатронутых государств, делая кого-то одного слабым и уязвимым. Пандемия настраивает правительства всех стран на пессимистический лад в отношении краткосрочных и даже среднесрочных перспектив. Поскольку государства часто вступают в войну из-за чувства самоуверенности, пессимизм, вызванный пандемией, должен способствовать миру.

Более того, по самой своей природе война требует, чтобы государства собирали множество людей в непосредственной близости: в тренировочных лагерях, на военных базах, в местах мобилизации, на морских кораблях и так далее. Это — совсем не то, что стоит делать в разгар пандемии. По крайней мере, на данный момент правительства сосредоточены на убеждении своих граждан, что делается все возможное для защиты населения от новой болезни. Даже такой импульсивный и упрямый боевик, как Мохаммед бен Салман из Саудовской Аравии, проявляет все больший интерес к сворачиванию жестокой и неудачной военной кампании в Йемене.

Позен добавляет, что COVID-19 также может в краткосрочной и среднесрочной перспективе сократить международную торговлю. Те, кто считает, что экономическая взаимозависимость является мощным барьером на пути войны, могут встревожиться таким развитием событий. Но вопросы торговли в последние годы как раз стали источником серьезных трений, особенно между Соединенными Штатами и Китаем. Поэтому некоторое «разъединение» могло бы несколько снизить напряженность и привести к уменьшению шансов возникновения «горячего конфликта».

По этим причинам пандемия может способствовать миру. Но могут ли некоторые мировые лидеры по-прежнему убеждать себя в том, что провоцирование кризиса и вступление в войну способны сыграть на пользу долгосрочным национальным интересам или их собственным политическим амбициям состояния? Диверсионная теория войны говорит о том, что политики, которые беспокоятся о своей популярности в стране, попытаются отвлечь внимание от собственных неудач, провоцируя кризис с иностранной державой и, возможно, даже применяя силу против нее. Опираясь на эту логику, некоторые американцы беспокоятся о том, что президент Дональд Трамп решит напасть на Иран или Венесуэлу перед президентскими выборами, думая, что может проиграть, пишет Foreign Policy.

По мнению американского политолога, профессора Гарварда Стивена Мартина Уолта, такое кажется маловероятным, даже если игнорировать логические и эмпирические недостатки самой теории.

«Война — это всегда азартная игра, и если дела пойдут плохо, пусть даже слегка, это забьет последний гвоздь в гроб Трампа. Более того, ни одна из стран, которые Трамп мог бы рассмотреть в качестве объекта нападения, не представляет угрозы безопасности США, и даже его самые верные сторонники могут задаться вопросом, почему он тратит время и деньги на Иран или Венесуэлу в момент, когда тысячи американцев умирают во время пандемии. Даже успешные военные действия не вернут им работу и не ускорят разработку вакцины. Та же логика, вероятно, будет направлять решения и других мировых лидеров», — считает он.

Другая знакомая теория — «военное кейнсианство». Война порождает большой экономический спрос и иногда может вывести экономику из состояния депрессии, вернуть страну к процветанию и полной занятости. Очевидным примером здесь является Вторая мировая война, которая помогла экономике США выбраться из зыбучих песков Великой депрессии. Те, кто убежден, что великие державы идут на войну в первую очередь ради сохранения большого бизнеса или военной промышленности, естественно, склоняются к такого рода аргументам. Они могут опасаться, что правительства, глядя на мрачные экономические прогнозы, попытаются перезапустить собственную экономику через своего рода военное приключение.

Экономические спады могут спровоцировать войну в некоторых особых обстоятельствах. Особенно когда она позволила бы стране, столкнувшейся с серьезными трудностями, захватить нечто, имеющее непосредственную и значительную ценность. Решение Саддама Хусейна напасть на Кувейт в 1990 году идеально соответствует этой модели. Тогда иракская экономика находилась в ужасном состоянии после долгой войны с Ираном, безработица угрожала внутреннему положению Саддама, огромные нефтяные богатства Кувейта были значительным призом. Захват слабо вооруженного эмирата было чрезвычайно легко осуществить. Ирак также был должен Кувейту большие деньги, и враждебное поглощение Багдадом списало бы эти долги за одну ночь. В этом случае ужасное экономическое положение Ирака явно повысило вероятность войны, считает эксперт.

«И все же я не вижу какую-либо страну в подобных обстоятельствах сегодня. Сейчас вряд ли настало время для России попытаться захватить Украину, даже если бы она этого хотела. Или для Китая сыграть на Тайване, поскольку затраты на это явно перевесили бы все экономические выгоды. Даже завоевание богатой нефтью страны — своего рода жадная жажда приобретений, на которую иногда намекает Трамп — не выглядит привлекательной, когда на рынке наблюдается огромный избыток этой нефти. Я обеспокоюсь, если какая-то слабая и беззащитная страна каким-то образом станет обладателем всего мирового запаса вакцины против коронавируса. Но этот сценарий даже отдаленно невозможен», — пишет Уолт.

Однако если принять во внимание более долгосрочные перспективы, устойчивая экономическая депрессия может повысить вероятность войны, укрепляя фашистские или ксенофобские политические движения, разжигая протекционизм и гипернационализм, затрудняя достижение взаимоприемлемых договоренностей между странами. История 30-х годов показывает, к чему могут привести такие тенденции, хотя экономические последствия Великой депрессии едва ли являются единственной причиной, по которой мировая политика совершила столь смертоносный поворот в 1930-х годах. Национализм, ксенофобия и авторитарное правление существовали задолго до удара COVID-19, но экономические бедствия, происходящие сейчас в каждом уголке мира, могут усилить эти тенденции и поставить человечество на грань военных действий, когда уляжется страх перед коронавирусом.

«В целом, однако, я не думаю, что даже чрезвычайные экономические условия, которые мы наблюдаем сегодня, окажут большое влияние на вероятность войны. Почему? Прежде всего, если бы депрессии являлись веской причиной войны, войн было бы намного больше. Например, Соединенные Штаты пережили 40 или более спадов с момента основания страны. Но они вели, пожалуй, не более 20 войн, большинство из которых не связано с состоянием экономики», — подчеркивает эксперт.

Кроме того, государства не начинают войны, если не верят, что одержат быструю и относительно легкую победу. Как писал Джон Мирсхаймер в своей книге «Традиционное сдерживание», национальные лидеры избегают войны, когда уверены, что она будет долгой, кровавой, дорогостоящей и с неопределенным исходом. Чтобы выбрать войну, политики должны убедить себя, что они могут либо одержать быструю, дешевую и решительную победу, либо достичь какой-то ограниченной цели при низких затратах.

Европа вступила в войну в 1914 году, и каждая из сторон верила, что одержит быструю и легкую победу. Нацистская Германия разработала стратегию блицкрига, чтобы как можно быстрее и дешевле подчинить своих противников. Ирак напал на Иран в 1980 году, потому что Саддам полагал, что Исламская Республика не готова к войне и будет легко побеждена. Джордж Буш вторгся в Ирак в 2003 году, будучи убежден, что война будет короткой, успешной и окупит себя.

«Тот факт, что каждый из этих лидеров неправильно рассчитал силы, не меняет основного положения: какими бы ни были экономические условия страны, ее лидеры не пойдут на войну, если не решат, что могут сделать это быстро, дешево и с разумной вероятностью успех», — пишет Уолт.

В-третьих, что наиболее важно, основной мотивацией для большинства войн является стремление к безопасности, а не экономическая выгода. По этой причине шансы на войну возрастают, когда государства полагают, что долгосрочный баланс сил может сместиться не в их пользу. Когда они убеждены, что противники неизменно враждебны и не могут измениться. Когда есть уверенность в преодолении неблагоприятных тенденций и достижении безопасной позиции, войны ждать не стоит.

Поэтому в итоге стоит отметить, что экономические депрессии могут повлиять на политическую среду, в которой принимаются решения о войне или мире. Но они являются лишь одним из факторов среди многих и редко становятся самыми значительными. Даже если пандемия COVID-19 окажет серьезное, продолжительное и негативное воздействие на мировую экономику, что представляется весьма вероятным, она вряд ли сильно повлияет на вероятность войны. Особенно в краткосрочной перспективе.

«Конечно, я не могу исключить еще одну мощнейшую причину войны — глупость. Особенно когда в наши дни так много ее примеров. Таким образом, нет никакой гарантии, что мы не увидим очередного глупого кровопролития из-за ошибок лидеров. Но, учитывая, что в этот конкретный момент истории трудно найти какие-либо лучи надежды, я буду надеяться, что я все же прав в своих прогнозах», — подчеркнул эксперт.