Ровно 50 лет назад в эти майские дни по Франции прокатилась волна стачек и протестов. Повод к майским протестам был чисто французский — «шерше ля фам». Студенты университета в парижском пригороде Нантер потребовали, чтобы их пускали в общежитие студенток после отбоя. Университетские власти им отказали. И понеслось — многотысячные демонстрации, баррикадные бои с полицией, сожженные машины, разбитые витрины, всенародные стачки, словом, все то, что мы привычно называем «май 68-го».

Чего же хотели разгневанные студенты? Неужели только более тесного «общения» со студентками? И почему их поддержали миллионы рабочих и служащих по всей стране?

Левые мажоры

Надо сказать, что реальных причин для восстания у французов не было. В 1960-е Франция переживала свой золотой век под руководством генерала де Голля. Экономика росла как на дрожжах. Страна вернула себе место среди ведущих мировых держав.

Процветание сказалось, в частности, в рекордном количестве студентов. В 1938 году во всех французских вузах училось 60 тысяч человек. В 1968-м их стало в десять раз больше. Университет в Нантере как раз и был построен, чтобы вместить новых деток из бурно растущего среднего класса.

Богатым мажором был и лидер студенческих протестов в университете Нантера Даниэль Кон-Бендит. 22-летний сын преуспевающего адвоката столкнулся с угрозой отчисления и организовал однокурсников в свою поддержку. Приказ об отчисления отменили, но революционные массы остались. Тогда Кон-Бендит бросил их на борьбу за свободный вход в женское общежитие. Потом отправил бороться против войны во Вьетнаме, а в начале мая, когда все по-настоящему завертелось, вдруг взял и уехал отдыхать на курорт.

В это время Париж уже полыхал. Началось с демонстрации учащихся Сорбонны в поддержку студентов Нантера. 3 мая левые студенты Сорбонны подрались с правыми студентами. Полиция надавала всем по шеям и арестовала 400 человек. Через три дня парижские студенты уже строили баррикады, жгли машины, ломали деревья и выковыривали из мостовой булыжники, чтобы пулять ими в ажанов.

Раздел между правыми и левыми был не столько политический, сколько экономический. Бунтовать хотели дети из богатых семей. Они сочинили себе красивые лозунги «Будьте реалистами — требуйте невозможного!», «Вся власть воображению!», «Запрещается запрещать!» — и отправились громить Латинский квартал. Для них это было затянувшейся вечеринкой, праздником непослушания.

Правыми они окрестили бедных студентов, для которых университетское образование было реальным социальным лифтом. Им были глубоко безразличны и де Голль, и величие Франции. Им нужно было сдать летнюю сессию и спокойно перевестись на следующий курс. Но этого им никто не дал.

Левые мажоры оккупировали Сорбонну. Экзамены были отменены. В лекционных залах прогрессивное студенчество обсуждало будущее человечества. Те, кому не хватило места в Сорбонне, захватили парижский театр «Одеон». Согнали со сцены актеров, заявили, что театр принадлежит всем, и начали там бессрочный митинг. Целыми днями со сцены выступали все желающие — от философов до уборщиц. В партере дремали подвыпившие зрители. По всему театру, ни от кого не скрываясь, занималась любовью революционная молодежь — а что еще прикажете делать весной в Париже?

Восставшие рабочие

Левые интеллектуалы, возглавившие студенческие протесты, не особо стремились к смычке с рабочим классом. Одну попытку предпринял разве что Жан-Поль Сартр. Знаменитый философ влез на стул во дворе завода «Рено» и обратился к пролетариям с длинной речью о свободе, необходимости и прочем экзистенциализме. «Короче!» — закричали ему из толпы. Сартр обиделся и ушел.

Поначалу французская Компартия осудила студенческие волнения. Слишком очевидно было, что они не дают учиться самым бедным и незащищенным студентам. Однако рабочие увидели в протестах свой шанс и поспешили им воспользоваться.

13 мая французские профсоюзы объявили однодневную забастовку. Сотни тысяч рабочих вышли на улицы и смешались со студентами. На следующий день рабочие продолжили бастовать вопреки лидерам профсоюзов. Встал весь общественный транспорт. Закрылись бензоколонки — стало невозможно заправить автомобиль. Города потонули в грязи и окутались вонью — на работу не вышли мусорщики. Стране грозил дефицит продуктов — их перестали развозить по магазинам. В общей сложности на работу не вышло больше 8 миллионов человек. Эта цифра стала абсолютным рекордом за всю историю страны. Правительство перепугалось. Дрогнул даже генерал де Голль.

24 мая премьер-министр Жорж Помпиду начал секретные переговоры с лидерами профсоюзов. Бастующим посулили невиданные льготы и надбавки к зарплате. Оживленная торговля шла в самой накаленной атмосфере. Отправляясь на переговоры с рабочими, молодой министр Жак Ширак прихватывал с собой револьвер — мало ли что.

Результаты

Восставшие французы победили. Нет, они не добились «невозможного». Лозунги лозунгами, но по-настоящему люди хотели совсем другого.

Пролетарии добились невиданных уступок со стороны правительства. Все зарплаты в одночасье повысили на 10%, а минимальную зарплату — на 35. Рабочая неделя была укорочена до 40 часов. Работодателей обязали консультироваться с рабочими по всем вопросам трудоустройства. Французский Трудовой кодекс стал одним из самых прогрессивных в мире.

Однако сегодня многие экономисты полагают, что именно в мае 68-го закончилось процветание Франции. Работодателю стало практически невозможно уволить нерадивого рабочего. Рабочий день сократился до предела. Вошли в обычай двухчасовые перерывы на обед и месячные отпуска. Последствия этой победы труда над капиталом Франция расхлебывает до сих пор.

Добились всего, чего хотели, и левые студенты. На первых фотографиях майских восстаний мы видим аккуратных мальчиков и девочек: на мальчиках костюмы с галстуками, девочки носят платья и туфли на каблуках. У девочек сложные прически, мальчики коротко подстрижены.

Не проходит и месяца, как вид революционных студентов меняется. Они носят джинсы и сандалии на босу ногу. Девушки коротко стригутся, юноши отпускают волосы «под битлов». Теперь эти ребята ничем не отличаются от своих сверстников в Вудстоке. Как сказал один английский циник, французские студенты с боем завоевали себе право вместо брюк со стрелками носить розовые джинсы.

Нравы раскрепостились. Стало модно сидеть на полу, носить сандалии на босу ногу и курить марихуану на улице. Студентки начали спать со студентами до брака — впрочем, в основном этому способствовало появление в продаже противозачаточных таблеток. Удовлетворенные молодые люди перестали ходить по проституткам — и традиционный французский секс-бизнес вошел в полосу затяжного упадка.

Лидеры студенческих волнений сделали замечательную политическую карьеру и элегантно вписались в тот самый истеблишмент, против которого так воевали в 1968-м. Андре Глюксманн стал видным философом. Жак Соважо и Ален Гейсмар заняли высокие посты в сфере образования. Ален Кривин представлял коммунистов в Европарламенте. Бернар Кушнер побывал министром здравоохранения и министром иностранных дел.

Лидер протестов в Нантере Даниэль Кон-Бендит возглавляет фракцию зеленых в Европарламенте и стоит на страже общественного спокойствия. «Я сказал, забудьте май 68-го, — любит повторять сегодня революционер. — С этим покончено. Общество сегодня ничем не похоже на общество 60-х. Мы сражались против совсем другой системы».