Лазать по заброшенным и действующим местам, таким как, подземелья различных ведомств, заводам, военным частям, научным институтам — весьма уникальное хобби среди множества.

В отличии от большинства разнообразных кружков, спортивных секций или коллекционирования, полазки предоставляют весьма значительную свободу действий. На полазках можно быть кем угодно. 

• Археологом ищущим старинные подземелья и составляющим карты со схемами. 
• Грабителем могил, собирающим на ещё дышащих руинах предприятий ценную аппаратуру. 
• Разведчиком, спускающимся в секретные правительственные подземелья и не имеющим возможность никому кроме коллег об этом рассказать. 
• Диверсантом, преодолевающим сложные охранные системы и периметры, вскрывающим замки и запоры. 
• Фотографом, расставляющим сложное освещение в тёмных туннелях. 
• Артистом, примеряющим чужую униформу с профессией. 

И не обязательно выбирать что-то одно. Можно смешивать и чередовать, можно от чего-то отказываться и примерять новые обличья.

Здание ничем не выделялось. 

Непримечательный производственный корпус, какие сотнями строили в советских городах. Целые стёкла, горящие фонари, живые растения внутри, современные пластиковые входные двери. 

Кроме одного этажа. Несмотря на сумерки, этаж оставался безжизненно тёмным. 

Где-то в глубине угадывалось тусклое сияние электрического света, с трудом пробивающегося сквозь старые стеклоблоки.

Внутри этаж оказался пустым и чёрным, но не полностью. Часть этажа отделялась от остальной своеобразным аквариумом — грязной стеклянной стеной до потолка. Внутри горело несколько ламп дневного света, высвечивая десятки силуэтов высоких шкафов. Некоторые из них стояли покрытые потемневшей полупрозрачной плёнкой, другие высились открыто. 

В проходах то там, то тут громоздились столы заставленные техникой, иное оборудование небрежно валялось вдоль стен. Поверхность пола, столов и корпусов покрывали чёрные пятна копоти и сажи, местами разбавленной белыми разводами высохшей огнетушащей смеси. 

В воздухе ощущался стойкий, но не сильный запах гари. Огонь гулял здесь несколько лет назад, но за пределами стеклянного барьера. Пожар не тронул оборудование, но занёс копоть и химию из огнетушителей. Всё то, что во время пожара стояло неприкрытое, ныне сверху покрылось тонким антрацитовым слоем продуктов горения, пачкающим пальцы при малейшем прикосновении. Под книгами, мелкими предметами, на вертикальных и тыльных сторонах вещей оставались чистые и яркие поверхности.

Часть стоек представляли собой старинные электронные вычислительные машины. Другие служили для измерения сигналов, а ЭВМ управляли этим процессом. Десятки терминалов замерли на столах с потухшими экранами.

В аквариуме смешалось три поколения машин, отражающих эволюцию развития не только вычислительного парка предприятия, но и советской вычислительной техники в целом. Причём, судя по внешнему виду и состоянию, даже самое старое оборудование эксплуатировалось вплоть до дня пожара. 

Это было похоже на древний склеп внутри которого остановилось время. Запах гари лишь усиливал ощущение нахождения в гробнице.

В первое посещение исследователи даже не поняли, что именно обнаружили. Ну да, какие-то стойки с лампочками, переключателями и перфолентами. 

Любопытство заставило искать подробности и внезапно стало ясно, что перед ними легендарная машина «Саратов-2». 

Машина, которая массово ставилась на многие предприятия Советского Союза в 70х годах, но при этом не сохранилось ни одной качественной (я уж не говорю о цветной) фотографии. Ни в интернете, ни даже в музее предприятия-разработчика.

Эта ЭВМ даже не имела традиционного микропроцессора. Отечественный клон популярного американского PDP-8, Саратов-2 выпускался в двух исполнениях, при этом более громоздкое в виде стойки оказалось самым массовым. Стальной каркас, словно комод, заполнялся выдвижными ящиками. 

Дно было устлано корзинами позолоченных электрических разъёмов РППМ, в которые устанавливались небольшие электронные платки. Каждая была помечена цветной пластиковой шляпкой-рукояткой. Разные ящики отвечали на разнообразные узлы компьютера — двенадцати битный вычислительный блок, интерфейсы устройств ввода-вывода, оперативную память. 

Память была ферромагнитной — два ящика по четыре куба в каждом. Считывание или запись программ происходило через перфоленты, а для вывода результатов расчётов использовалась электрическая печатная машинка CONSUL-260. 

Монитор и клавиатура в ту эпоху ещё не были столь необходимой частью компьютера. Необходимый ввод программ в оперативную память осуществлялся в двоичных кодах, вручную используя группу переключателей на лицевой панели. Лампочки контролировали правильность набора.

Следующим поколением была Электроника 100/25. Эти машины были клонами американских PDP-11. Шестнадцати битные, они считали быстрее, имели больше памяти, позволяли работать с магнитными ленточными накопителями и перфолентами, но общий принцип остался тем же. 

Для размещения требовалась уже не одна, а целых три стойки. К этой ЭВМ уже можно было подключить монитор и клавиатуру, при этом оставалась возможность ввода программ и через лицевые переключатели.

Электроника-60 — дальнейшее развитие Электроники 100/25. Та же архитектура, но громоздкие ленточные накопители ушли в прошлое. Их сменили гибкие восьмидюймовые дискеты. 

Новый набор микросхем, позволил уместить процессорный модуль, блок питания и устройства управления, в весьма компактные размеры, всё дополнительное оборудование размещалось в стойках различной высоты. 

Замечу, что всё эти ЭВМ были управляющими, то есть работали со связкой внешнего оборудования. Это могли быть станки, лабораторные комплексы, измерительные устройства.

15ВМ16−1 некий ранний вариант Электроники-60, обладающий управляющей панелью из лампочек и переключателей. Собран на элементной базе предыдущего Электроники 100/25. Занимал небольшую тумбочку встроенную в стол, на котором размещалась управляемая аппаратура.

ДВК-2M или Диалоговый Вычислительный Комплекс. Массовый, стильный внешне, компьютер 80х годов, который уже можно было считать персональным. Состоял из двух настольных блоков — процессорного и сопряжения. 

Набор сменных интерфейсных плат позволял подключить накопители различных типов, монохромный монитор на ажурной ножке, клавиатуру. Мог выступать как терминал для более крупной ЭВМ или быть сервером. 

В далёком 1993-м, у нас на учёбе, один преподавательский ДВК мог раздавать по сети программы для пары десятков Спектрумов терминального класса.

ДВК-3 в моноблочном пластиковом корпусе — развитие ДВК-2M.

Кунсткамера былых технологий и инженерных решений, доживающая свой век на грязном и горелом этаже. После такого крайне сложно запустить их снова в работу — дешевле обновить парк электроники на современную. 

Наверняка львиная часть деталей этих комплексов закончит свою жизнь в карманах рабочих, в аффинажных чанах или приёмках металла. В лучшем случае, детали разойдутся по музеям и частным коллекциям старинной электроники, часть плат обретёт новую жизнь в домашних комплексах ретро-пк гиков. И это лучше посмертие, что можно себе представить. 

Можно отвернуться и оставить всё на волю времени и судьбы, а можно попытаться спасти хоть часть. Словно официальные раскопки против чёрной археологии, уберечь от кривого ножа и донести предметы до тех, кто по-настоящему любит старую технику.

Некоторые вещи, что мы делаем весьма аморальны, за другие просто стыдно, некоторыми мы гордимся, а иные достойны награды. Каждый волен выбирать по себе и вовлечённость у всех так же разная. Одни готовы лазать каждый день, другие лишь по-выходным, а некоторых вполне устраивает пара-тройка раз в год. 

Часто хочется всё бросить и жить простой нормальной жизнью. Жизнью где не надо уезжать из дома по ночам, где не надо бояться за будущее, где не ползаешь в грязи по кустам и болотам. 

Но полазки просто так не отпускают. Их можно загнать в угол своего разума, ограничить и изолировать на время, но они как вода просачиваются через наслоения мыслей и находят путь обратно. Один человек как-то сказал, что если ты готов бросить полазки, ты никогда не лазил по-настоящему. Я думаю он был прав, и все мы когда-то открыли свой ящик Пандоры.