Водка — главный русский бренд. Вместе с медведем, самоваром и perestroika. Кажется, водка была всегда, со времен скифов и азиатов, — однако все не так линейно, и водке в России меньше 500 лет.
Руси есть веселие пити?
Пили на Руси с удовольствием. Некоторое дозволенное пьянство в Древней Руси было освящено традициями — тяжелый труд крестьянина или государева воина требовал разгульного отдохновения, пусть и довольно редкого. Никакой водки тогда, впрочем, не было — пили квас и пиво самых разных рецептур. Квас был крепким и очень даже алкогольным, а рецептов были десятки — от фруктовых и медовых до травяных, свекольных и молочных. Долгое время на Руси словом «квасник» обозначали пьяницу.
Русские рекордов по бочке спирта на душу населения тогда не били: слабоалкогольное пили все. Римские рабы получали по тридцать литров паршивого вина в месяц, египтяне вносили пиво в смету при строительстве пирамид в графе «паек для рабочих», а в Средние века знаменитый церковный реформатор, отец протестантизма Мартин Лютер со вздохом признавал: «К прискорбию, вся Германия зачумлена пьянством».
Славянские любители различных медовух на этом фоне ничем особенным не выделялись. Разве что неплохим демократическим обычаем пить князю за одним столом с дружинниками, крестьянами и случайными гостями — на такой древнерусской «тусовке» решалось много важных вопросов. Случались суды, можно было наябедничать о бедах и притеснениях лично князю — прямая линия, в общем. Скорее всего, именно это имел в виду хитрый политик Владимир Святой, когда выбирал стране новую религию и эпохально ляпнул про «Руси есть веселие пити». То есть князь говорил не о том, что русскому человеку необходимо для гармонии всасывать по пол-литра водки ежевечерне. А о том, что традиционное веселье на пиру имеет большой внутриполитический смысл и лишать подданных столь важного социального лифта он не намерен.
© pixabay.comБармен, налей!
Самым популярным городским местом была корчма. Там варились пиво и мед, продавались полезные мелочи вроде веревок и крупы вразвес, можно было снять комнату для ночевки и узнать последние городские сплетни. Хостел-бар, в общем. Каста корчмарей была в русском средневековом городе успешной и влиятельной. И этот малый бизнес стоял русским государям поперек горла. Русь тихонько топала по европейскому пути вольных городов — что для собирателей земель русских было явлением вопиющим. Множество свободных торговцев, требующих отчета по налоговым сборам, совершенная их неготовность «сдавать валюту» для великих военных княжеских побед, вечевое самоуправление. Корчма с ее демократическими пересудами в легком фривольном подпитии выглядела разлагающе.
Очаг вольнодумства убивали поэтапно: отменили вечевые собрания (на фоне набегов, усобиц и пожаров это прошло незаметно), ограничили личное производство хмельного праздничными днями и, наконец, полностью взяли алкогольную историю под госконтроль. Так на свет явился кабак — официальное государственное место для пропоя зарплаты и перенаправления ее, таким образом, обратно в казну.
Кабак государев
В XVI веке в России появилась водка, пришедшая, как и многое другое, из Священной Римской империи: считается, что первый перегонный аппарат явился на свет там примерно в 1100 году. Через 400 лет мода на «воду жизни» дошла до Руси и была весьма кстати — в отличие от меда, кваса и пива, водка не портилась. Коммерческий успех продукта был предрешен. Кабацкая, строго подотчетная государству торговля водкой быстро стала одной из крупнейших статей дохода. «Корчмы вынимати у всяких людей и чтоб, опричь государевых кабаков, никто питье на продажу не держал», — требовал приказ царя Михаила Романова.
Все в кабаке было казенным — ведра с орлиным клеймом, бочки, черпаки и ушаты. Вечно воюющее наше государство преследовало две несовместимые идеи — пустить в казну золотой ручей кабацких денег и велеть при этом крестьянам не слишком упиваться. Поэтому следующие несколько сот лет царевы кабаки переживали постоянные истории с географией — то их активно насаждали в каждом уезде, то ограничивали деятельность полсотней указов, требуя тем не менее приносить регулярный плановый доход. В кабак можно было официально заложить штаны, рубаху и любой инвентарь. Иногда крестьяне писали челобитную примерно с таким текстом: «Дорогой царь-батюшка, мы хотели бы зашиться. Ваше предприятие сожрало наши сберкнижки и кредит на соху. Пожалуйста, снесите кабак из нашей деревни к чертовой бабушке, а мы за такую милость будем платить повышенный налог».
© pixabay.comСухой закон
На рубеже XX века государственные метания по поводу замечательной, но аморальной статьи бюджетного дохода устаканились под суровой рукой министра Сергея Витте, отца Транссибирской магистрали. Кабаки его волей ушли в прошлое, их сменили винные лавки, где в чарочки не наливали, продавали фабрично закупоренные «четверти», «сороковки» (сороковая часть ведра, триста граммов) и «мерзавчики». Заводы были переоборудованы на полноценную спиртовую очистку. Как водится, на все плюсы находились минусы — качество алкоголя в запечатанной бутылке было, конечно, гарантированным, безобразие заклада портков и картуза были пресечено, но из закрытых дверей кабака свинское пьянство вырвалось на улицы. Городские вытрезвители переполнились, многочисленные ошарашенные «Вестники трезвости» писали ужасные репортажи о травмах, болезнях и общем оскотинивании народа. Зато цивильная лавка выглядела много приличнее упитого кабака, а в бюджет шел надежный доход — больше 25% поступлений были «водочными».
К началу Первой мировой стало ясно, что с «веселием пити» на Руси что-то пошло не так. Виноваты были, конечно, не только цари и министры — общий плачевный уровень образования и задержавшееся крепостное право не способствовали безалкогольному просветлению. Умывшись кровью в «маленькой победоносной войне» с Японией, вся верхушка поняла, что пьяный народ — не воитель. И вступление в мировую войну ознаменовалось русским сухим законом. Спиртное разрешалось продавать только в первоклассных ресторанах, регулярная торговля водкой была запрещена, в некоторых губерниях под запрет попал весь алкоголь, включая вино и пиво.
Внутриполитические результаты были магическими. Сократилось число сельских пожаров, вполовину упали показатели преступности, народ скопил в сберегательных кассах почти в 30 раз больше, чем в предыдущий «пьяный» год. «Самое лучшее влияние на производительность рабочих, их поведение и сокращение прогульного времени», — восхищались промышленники. Народ, конечно, втихую гнал самогон, помирал в муках от фальсификатов и пробовал на вкус спиртовые аптечные настойки, а в революционные годы и вовсе бодро перешел на кокаин. Тем не менее первые результаты впечатляли.
Советское — значит отличное
После революции трезвая идея прожила еще какое-то время, пока Иосифу Виссарионовичу не понадобились деньги на скоростную индустриализацию. «Есть люди, которые думают, что можно строить социализм в белых перчатках. Это — грубейшая ошибка, товарищи», — веско сообщил товарищ Сталин в 1925 году, и родная схема пополнения бюджета вновь заработала на полную катушку. Снова государство лавировало между надежным водочным бюджетом и попытками остановить алкогольную бездну в отдельно взятом работнике.
Мечта выглядела примерно так: получает советский гражданин зарплату, отделяет от нее аккуратно процентов 20 и чинно приобретает по выходным казенные напитки. Нарком пищевой промышленности Анастас Микоян к этому времени уже разнообразил советское алкогольное меню коньяком, «Советским шампанским» и 69 сортами ликеров. На деле выходило как обычно — усталый, беспросветно нищий и тщательно запуганный народ топил свои беды в бутылке родной дешевой водочки. Шампанское все так же пила богема.
К концу советского периода статистика была пугающей, по алкоголизации населения мы опережали загнивающий Запад в разы. Решительный Михаил Горбачев, не меньше Сталина свято веривший в силу государственных запретов, бодро ввел новый сухой закон. История сделала круг — начало и конец XX века знаменовались алкогольными запретами и следовавшими за ними социальными потрясениями. Водка сильно подорожала, продавали ее с двух часов дня, только тем, кто старше 21 года, и в ограниченном ряде магазинов, по ТВ и в прессе шла громкая трезвенная кампания. Люди откликнулись непосредственно и креативно: «На недельку, до второго, закопаем Горбачева. Откопаем Брежнева — будем пить по-прежнему!».
Эпилог
Как и многократно до этого в России и других странах-экспериментаторах, путь сухого закона был стандартным — эйфория в СМИ от явных плюсов: меньше преступности, смертей и травматизма, минимум легально потребляемого спиртного. На реверсе же находилось все остальное — массовое питье одеколона и всего, содержащего хоть намек на алкоголь, дефицит бюджета, рост бытовой токсикомании и самогон как валюта.
Громкая «трезвость» стала некрасивой политической картой, черной меткой умирающего политического режима.
А стакан в руке на долгие годы стал стильным символом протеста.