Дзен
Телеграм
Если новые территории РФ в виде ДНР, ЛНР, Запорожской и Херсонской областей являются местами активных боевых действий, то приграничные Белгородская, Брянская и Курская области представляют собой своего рода фронтир, причём с теми же активными боевыми проявлениями в виде варварских обстрелов Белгорода или попыток захода украинских диверсионных групп и войсковых прорывов на земли этих областей.
Путешествие по «русскому фронтиру» корресплндент «Ридуса» совершила в начале апреля в компании волонтёра с Брянщины Дмитрия Мактаза и примкнувшей к ним девушки Полины, которая поехала устраиваться конюхом в конную полицию ДНР.
Татары плюнули и ушли
Мактаз — невысокий и крайне подвижный пятидесятилетний дядька с ветеринарным образованием, по роду занятий являющийся бизнесменом и руководителем небольшой фирмы. Мы познакомились этой зимой в Донецке, после чего пару раз осуществляли совместные гуманитарные миссии.
Солнечным утром выезжаем на легковушке Дмитрия из Москвы. Машина загружена под завязку. Первый пункт остановки — Брянская область, дом Мактаза в небольшой деревеньке, где запланирована ночёвка. По дороге проезжаем разлив притока реки Угры. Дмитрий останавливает машину в живописном месте, которое называет Порталом.
Мы выходим из автомобиля и идём на берег по песчаным горкам, поросшим крепким сосняком. Река разлилась широко и умиротворённо. Видно плывущие по ней клоки сена, ветки и небольшие льдины.
— Где-то здесь и стояли наши предки против монголо-татар.
— А потом? — спрашивает Полина.
— А потом татары плюнули и ушли.
Дмитрий тоже сплёвывает, но не в воду, а аккуратно — на песчаный склон. Его задумчивый взгляд как будто следит, когда по реке проплывёт труп очередного незадачливого врага Руси.
Гуманитарной помощью пострадавшим в ходе боевых действий мирным жителям Мактаз занялся летом 2022 года. Умножать сущности не стал и влился в команду донецкого волонтёра Андрея Лысенко, который помогает населению с первых лет конфликта.
Дмитрий доставляет помощь в Донецк на личном автотранспорте, работает на складе и занимается развозкой грузов по прифронтовым районам. Рискует не только собственной, извините, задницей, но и легковушкой по кличке «Задира». Нередко замечала, что такие люди больше опасаются лишиться колёс, чем своей жизни. Наверное, это татаро-монгольское эхо и влияние кочевого образа жизни.
Мактаз обычно ездит в Донбасс со своей собакой. Корги по кличке Марк он по-простому называет Коржиком.
Жена шерифа
Брянская усадьба Мактаза встречает нас гулким лаем товарища Полковника — алабая. В отсутствие хозяина Полковник охраняет дом, а соседка приглядывает за псом. Она же кормит многочисленную сельскохозяйственную живность, которая сейчас по позднему времени уже спит.
Распределив гостей по комнатам, Дмитрий обходит свои владения и идёт спать.
Утром мы знакомимся с тельной коровой Амурой, гусями и курами… К баранам Дмитрий нас не ведёт, зато рассказывает историю, как однажды приструнил зарвавшегося барана, подвесив его за лапы на яблоне (или дело было с козлом?). Потеряв почву под ногами, животное быстро согласилось выполнять указания хозяина и было отпущено.
Утром едем в соседний посёлок Сеща к хозяйке магазинчика Елене, которая вместе с подругами тоже собирает гуманитарную помощь, в том числе для военных.
— Муж мой — милиционер, и я здесь всех знаю, — говорит Елена, невысокая опрятная девушка в фартуке.
Меня настигает дежавю в виде воспоминания из старого американского фильма, героиня которого с той же скромной гордостью произносит: «Мой муж — шериф». Кажется, после этого она ещё и передёргивает затвор винтовки. Я представляю Елену с ружьём и не вижу в этой картине никакого противоречия.
Пока же она формирует груз для отправки и добавляет, что скоро её девчонки придут из церкви, после чего всё будет упаковано.
Мы направляемся к выезду из населённого пункта. По пути я отмечаю, что провинциальный русский посёлок напоминает знакомую мне не понаслышке одноэтажную Америку. Те же аккуратные усадьбы с символическими заборчиками, неплохие дороги, мужчины в автомобилях-универсалах с семьями. За рулём пыльных внедорожников — парни из местной самообороны. По улицам ходят спокойные доброжелательные женщины, молодёжь не шумит.
Всемирная отзывчивость России в очередной раз обернулась злой шуткой со стороны мироздания. Влюбившись в конце восьмидесятых и начале девяностых годов прошлого века в миф об американской мечте и развалив под него собственную страну, русские постепенно реализовали у себя эту зарубежную концепцию. В то же время западный образец мутировал в странный наднациональный «гегемон» с измышленными нормами жизни вроде десятков гендеров.
Украинство как омела
Следующим утром стартуем рано. Нам предстоит путь в Донбасс через Брянскую, Курскую и Белгородскую области. Из-за загруженности машины на этот раз Дмитрию приходится оставить дома коржика Марка. Тот провожает автомобиль взглядом, полным укоризны.
Проезжаем через Брянск, где нужно забрать канистру медицинского спирта для знакомого Елены, который служит полевым хирургом в ДНР. Нам передают коробочку с боевыми наградами: боец недавно был представлен к очередной медали, а на награждение нужно надеть уже имеющиеся.
Путешествие проходит не без приключений. Поскольку в приграничных районах то и дело работают элементы РЭБ, на навигатор полагаться бессмысленно. Заплутав в дорожной сетке среди брянских лесов, мы выезжаем к указателю погранпункта.
— Это что же, мы к хохлам сейчас приедем? — неполиткорректно интересуется Полина.
Но для украинской границы всё выглядит чересчур мирно… Вскоре выясняется, что мы едва не уехали к братьям-белорусам. Постовые на границе разъясняют нам ошибку и на пальцах показывают дорогу.
Визит в Белоруссию откладывается. Вскоре мы въезжаем в Курскую область, где тотчас приходит гостеприимное СМС-сообщение с предложением послушать местных соловьёв и попробовать вареники с дырочкой. Это загадочное блюдо вызывает наибольшее количество вопросов, но пробовать его у нас просто нет времени.
Вдоль курских дорог мы видим гнёзда аистов, у которых сейчас как раз брачный сезон. Красивые гордые птицы сидят в одиночку или парами. Аисты пролетают над трассой: лёгкие тени сильных крыльев скользят по лобовому стеклу машины.
Дорога ведёт нас вдоль границы с Черниговской областью. Подмечаю, что чем ближе к украинской границе, тем сильнее придорожные деревья поражены омелой. Это живописное растение является опасным паразитом, высасывающим соки из деревьев.
Омела — специфическое южное, даже юго-западное растение. На севере России оно почти не встречается, как, впрочем, и в Донбассе.
На меня нападает философское настроение.
Мне нравится малороссийская культура, я ничего не имею против мовы, местных песен и кухни… Всё это очень живописно. При этом невозможно не думать, что само украинство несёт в себе черты растения-паразита на общем восточнославянском древе. Как вот эта омела в виде живописных клубочков в кронах, непременная примета малороссийского пейзажа, которая постепенно подтачивает дерево и убивает его.
Близ границы дорога пустынна. Голые по весне деревья стоят, обсаженные омелой. Некоторые из их уже полумертвы… Будто для усиления эффекта над деревьями то и дело взмывают угольно-чёрные вороны, потревоженные движением нашего автомобиля.
Пейзаж насыщен сказочным, былинным драматизмом. Притихла даже Полина, которая раньше то и дело жаловалась на сквозняк из открытого окна.
Есть возможность — помоги. Нет — изыщи возможность!
У Белгородчины имеется устойчивая репутация области-картинки, богатого сельскохозяйственного края. По первому впечатлению от увиденного не сказала бы, что разрыв в благосостоянии между Белгородской и сопредельными Курской и Брянской областями так уж очевиден, хотя разница становится заметной в деталях.
На Белгородчине и дороги получше брянских, и дома побогаче курских. Но первое, на что падает взгляд, это деревья заградительных лесополос. Вдоль дорог Белгородской области они побелены, словно яблони в саду рачительного хозяина. Более того: пролетая по трассе в Грайворонский район, мы воочию наблюдаем процесс обновления побелки с использованием спецтехники.
Первая партия гуманитарной помощи предназначена как раз для городка Грайворон, который уже пару недель подвергается серьёзным обстрелам со стороны ВСУ. По официальным сообщениям, многие жители оттуда эвакуированы, въезд ограничен.
При этом местные волонтёры делятся с Мактазом информацией, что несколько десятков семей из людей пожилого возраста решили не покидать дома в Грайвороне и окрестных посёлках. Администрация, тероборона и волонтёры возят им продукты и воду, но остаётся острым вопрос с кормами для домашних животных. Многие хозяева остаются именно из-за них. Мактаз как раз везёт в Грайворон груз корма для питомцев, а также предметы гигиены, которые собрала хозяйка магазина в Сеще с подругами.
На АЗС на въезде в Грайворонский район встречаем местного волонтёра, тоже Дмитрия, из сообщества помощи фронту «Ребята, мы с вами!». У Дмитрия былинная фамилия — Негляд. С самого начала спецоперации он совместно с товарищами помогает нашим военным. А теперь приходится поддерживать и мирное население у себя дома.
Негляд приветственно сверкает белозубой улыбкой и обеспокоенно произносит:
— Вы без броников?
— Мой в Донецке лежит, — извиняющимся тоном говорю я.
— У меня только один запасной комплект: броник и каска. Или кого-то придётся оставить здесь, или под вашу ответственность.
— Вряд ли местные там в брониках ходят, — предполагаю я.
— Ладно. Решайте сами, кто наденет.
Я надеваю бронежилет, а Мактаз берет каску. Так мы попадаем в Грайворон. Город встречает нас памятником в виде боевого вертолёта на постаменте и вымершими улицами. Только раз в створе улицы проезжает велосипедист в шортах, тапках и панаме — разумеется, без бронежилета.
В городе видны следы разрушений — разбитые магазины, общественные здания и даже несколько сложившихся частных домов. У одного из зданий стоят бойцы местной территориальной обороны, идёт разгрузка привезшего продукты броневика. На ступеньках крыльца сидят две женщины средних лет, тоже в военной форме.
— Вы из теробороны? — спрашиваю я.
— Да, — отвечает одна из женщин. — Детей отправила, а сама тут…
— Как обстановка в городе?
— Как видите, пусто. Магазины закрыты, приходится народ кормить.
— Пивняк только работает, не закрывался ни на день, — усмехается вторая.
«Ну как же на фронтире без салуна?» — думаю я.
Одна из женщин работает в аптеке, а другая является сотрудником Дома культуры. Вот такая тероборона.
Анатолий — высокий сухощавый мужчина из местной администрации, единственный здесь в гражданской одежде. Он сообщает, что продукты жителям не только раздают, но развозят пенсионерам по телефонному запросу. Грайворон после обстрелов две недели был без электричества, затем подача света была восстановлена.
— Как происходила эвакуация?
— Большинство выехали сами. Кто хотел выехать, но не имел транспорта, того вывозили на броневиках теробороны. Правда, потом враг начал по ним работать. Две машины они нам сожгли FPV-дронами. Из одной люди успели выскочить, а в другой были жертвы. Погиб мирный дедушка, которого как раз и вывозили.
По словам местных, эвакуацию автобусами решили не проводить, потому что это шикарная мишень.
Сгружаем на склад предметы гигиены и большой пакет корма для животных. Затем вместе с Дмитрием Неглядом едем к частному дому, от хозяев которого поступил целевой запрос на корм. Нас встречает пожилой мужчина в панаме. Валерий Васильевич с ходу поправляет моё произношение названия города. Оказывается, ударение у Грайворона падает на первый слог!
Отмечаю, что у Валерия Васильевича характерный южный говор, знакомый мне по Донбассу и восточным областям Украины — фрикативное «г», аллювиальное «в»… Сколько таких разговоров уже было записано мной в прифронтовых посёлках Донбасса! Разница с белгородским пенсионером минимальна. Разве что Валерий Васильевич, несмотря на обстрелы и не имея многолетнего опыта болтания в проруби непризнанности, выглядит более уверенно, чем дончане и луганчане. Говорит, что они с женой не уехали, потому что «собачка, котики, ушастики (кролики), которых жалко бросить».
Валерий Васильевич с женой подкармливают и соседскую живность. На вопрос, не страшно ли пенсионерам в обстреливаемом городке, отвечает:
— Страшно всем. Но надо страх преодолевать. Белгородцы — сильный народ. Победа будет за нами!
На обратной дороге разговариваем с Дмитрием Неглядом. Ему 32 года, женат, работает на заводе. С первых дней СВО включился в помощь фронту, не раз бывал «за лентой».
Вопрос, как молодёжь Белгородской области относится к спецоперации, которая непосредственно затронула этот цветущий край, встречает даже с некоторым недоумением:
— А как мы можем относиться? Это наша страна, наша Родина… Только сплотившись, мы можем победить.
— Много сил отнимает волонтёрская деятельность?
— По моим глазам не видно?
— Нет, у вас очень свежий вид.
— Да? Ну хорошо. На самом деле много. Но как ребятам в окопах тяжеловато, не сравнить. Всем тяжело. Но всем надо стараться. Самое главное правило: есть у тебя возможность — помоги, нет — изыщи возможность! Многие считают — меня не касается. Так коснётся рано или поздно!
Я выскакиваю из машины, чтобы сфотографировать вертолёт.
— Вы только под ноги смотрите, здесь могут быть и «лепестки», и кассеты…
— У вас тоже?
— Да, у нас теперь тоже. И дроны здесь летают. Так что давайте побыстрее.
Возвращаюсь в машину, продолжаем разговор.
— Нет у жителей Белгородчины такого чувства, что жили не тужили, а тут вдруг СВО, по нам стреляют, убивают, рушат дома?
— Да мы только злее становимся. Хотя у многих здесь родственники на Харьковщине, за них тоже переживаем. Там тоже нормальные люди остались.
— А беженцы оттуда выезжали к вам?
— Конечно. Очень много, особенно когда наши отступили. Им мы тоже помогали.
Светлый город
Белгород встречает нас указателем с воздетыми к небу крыльями. Город действительно очень светлый и просторный, оправдывает своё название. Сразу обращают на себя внимание бетонные коробочки убежищ на каждой остановке.
Понимая, что от прямого попадания снаряда такие стены вряд ли защитят, я вспоминаю обстрелы улиц Донецка, под которые случалось попадать, и ощущаю, что психологический эффект «есть куда бежать» тоже важен. Иногда люди после первого прилёта начинают судорожно искать укрытие и метаться, а за первым зачастую следует второй. Да и укрытие хотя бы от мелких осколков тоже может сыграть роль: как-то раз в центре Донецка женщину спас от тяжёлых ранений обычный газетный киоск, за которым она спряталась.
Мы должны проехать Белгород транзитом. Ночёвка запланирована на юго-востоке области, в посёлке Уразове. Там живёт семья волонтёров, у которых уже останавливались наши друзья. Мы этих людей не знаем, но это и не нужно, поскольку волонтёрская сеть по стране за пару лет выстроилась в ту самую «горизонтальную структуру гражданского общества», об отсутствии которого так долго сокрушались российские либералы. А теперь оно возникло, только на совершенно иных основаниях, патриотических.
В Белгороде мы покупаем кое-какую снедь, поскольку едем в гости, а затем в мелкооптовом магазине приобретаем несколько коробок влажных полотенец, которые заказали нам волонтёры из Уразова для передачи на свой участок фронта.
Совершив покупки, заправляемся на АЗС на выезде из города. За кофе обсуждаем маршрут и решаем не ехать через Шебекино, чтобы не искушать судьбу. Волонтёр Негляд сообщил, что на той дороге активны дроны неприятеля, работающие в том числе по гражданским машинам. Пока заправляемся, я снимаю окрестный пейзаж и убежище на заправке. Тут же из здания кафе показываются две женщины, у которых мы только что брали кофе и воду.
— А почему вы здесь снимаете? — нервно спрашивает одна.
Объясняю, что я журналист.
— Тогда вы должны были сначала подойти к нам и показать удостоверение!
— Это не военный и не режимный объект. Но если хотите, я покажу вам документы.
— Вы не обижайтесь. Сами понимаете — мало ли кто снимает, а потом по нам прилетит. А если вы журналист, то напишите как есть — народ нервничает. В городе большие жертвы от обстрелов. Мы думаем, жертв больше, чем говорят. А то приезжает какой-нибудь… Соловьёв, тусуется с начальством, а потом говорит, что всё в порядке. А вы простых людей спросите, у кого родню поубивало и дома разбило…
— Соловьёв для белгородцев теперь и не журналист вовсе, — поддерживает вторая сотрудница АЗС.
— Как он нас и город наш в своей передаче обложил?! А потом приехал, с Гладковым покатался и всё в порядке? Нет! Напишите, как мы думаем.
— А что про Гладкова думаете?
— Губернатор наш молодец. Не знаем, какие он витамины ест, что везде успевает… Но все равно, он — начальство. Конечно, журналистам о всех проблемах он не будет докладывать. А их много! Вон у людей квартиры побило — как и где им жить?
Женщины готовы ещё долго рассказывать о бедах и несчастьях родного Белгорода, и не то чтобы они не правы. Это тоже гражданское общество, которое наблюдает, участвует и выносит свою оценку что чиновникам, что журналистам.
Но нам надо ехать, поскольку уже смеркается.
«Кавказская пленница» и её «зелёные человечки»
В посёлок Уразово приезжаем уже в темноте. Это крупный железнодорожный узел в Валуйском районе — одном из тех, которые регулярно страдают от украинских обстрелов. Сюда мы приехали в семью волонтёров Татьяны Викторовны, заведующей детской библиотекой, и её дочери Нины, филолога.
По телефону Татьяна Викторовна объясняет нам дорогу и где поставить машину. Ночь тёплая, светят огромные южные звёзды. Мактаз глушит своего «Задиру» у ворот, калитка гостеприимно распахивается. Нас встречает интеллигентная женщина в возрасте, которая проводит всех через ухоженный двор в пристройку вроде летней столовой. Там уже накрыт стол, греется еда и сидит молодая красивая женщина в инвалидной коляске.
Друзья предупредили меня, что дочь Татьяны Викторовны давно не ходит. Но поначалу мы всё равно испытываем лёгкое замешательство.
Пока Татьяна Викторовна хлопочет насчёт ужина в виде супа с мясом и голубцов, Нина задумчиво посматривает на нас с некоторого отдаления.
— Почему вы не присаживаетесь за стол? — спрашиваю я и тут же понимаю, что допустила бестактность.
Нина печально усмехается тёмными глазами.
— Я на посту, а вы ешьте, вы в дороге. Я православная, но не ханжа.
Мы приступаем к ужину. Прошу Нину рассказать о её семье и посёлке.
— Два года Уразово помогает фронту, — говорит она. — В результате обстрелов в посёлке погибло шесть человек.
— Напуганы?
— Нет, мы не напуганы.
В ходе разговора узнаём, что Татьяна Викторовна является заслуженным библиотекарем России и отработала в должности заведующей 46 лет. За волонтёрскую деятельность награждена знаком «Доброволец Белгородчины».
Она охотно делится с нами подробностями своей работы:
— Читают у нас дети активно. Ещё библиотека занимается патриотическим воспитанием. Важный для нас труд — книга «Не склонив головы» Фёдора Егорова. Он был узником немецкого лагеря в Уразове в ходе Великой Отечественной, затем бежал… Мы изучаем с детьми это свидетельство. Детский волонтёрский отряд ухаживает за памятниками, ведёт поисковые работы, помогает старикам.
Женщины с гордостью рассказывают о старших воспитанниках Татьяны Викторовны. Сейчас кто-то из них служит, кто-то занимается волонтёрской деятельностью.
Несмотря на инвалидность, Нина — явный мотор семьи, как минимум эмоциональный. Девушка — филолог, училась в Белгороде в аспирантуре, преподавала. Вышла замуж за ветерана Чеченской кампании. При родах через кесарево сечение была занесена инфекция, из-за которой женщина обезножила. Сейчас муж работает в Белгороде и обеспечивает семью, дочь поступила в Петрозаводский университет, а Нина помогает фронту.
— Как же вы ездите «за ленту»? Друзья сказали, что грузы вы отвозите сами.
— Я нанимаю машину, мы грузим её необходимым, мне ставят туда кресло, после чего я еду к ребятам.
Некоторое время молчу, переваривая услышанное. Женщина-инвалид едет в зону боевых действий, чтобы доставить помощь нашим военным.
— Как вы вовлеклись в эту ситуацию?
— В феврале 2022 года начали прибывать сюда эшелоны с ребятами (Нина вздыхает). Поначалу дети, то есть военнослужащие, спали в расположении на этих своих ковриках. Мы старались им помогать по мере возможностей — помыться, постираться, подкормиться. Первое время, когда местные предлагали военным помощь, они шарахались от нас и не понимали, с чего эти странные гражданские к ним пристают, — смеётся Нина. — Затем привыкли, что можно к нам обратиться.
— Вы сами сказали, что здесь нередки обстрелы. Не было мысли выехать?
— Я здесь, потому что у меня мои «зелёные человечки», — пожимает плечами Нина.
Прошу разрешения сделать несколько фотографий. Наводя на Нину объектив, не удерживаюсь от комментария:
— Кого-то вы мне напоминаете?
— «Кавказская пленница»! — выдыхает Мактаз.
Нина смеётся. Действительно, женщина удивительно похожа на актрису Наталью Варлей из кинофильма Гайдая.
«Мы должны победить маразм»
Оттаяв в замечательной семье провинциальной — в лучшем смысле этого слова — интеллигенции, я задаю вопрос, который мучает меня задолго до начала СВО:
— Люди на украинской стороне — кто они? Какое у вас к ним отношение?
— У нас в доме больше года жило 12 беженцев из Харьковской области, — говорит Татьяна Викторовна.
— Масса таких историй, — кивает Нина. — Например, пожилую семейную пару из-под Харькова к нам сюда вывезли наши военные. Бабушка и дед угорели в доме. Мужчина умер, его у нас здесь похоронили. Бабушку увезли в больницу. А один знакомый из Харьковской области позвонил мне 8 марта 2022 года. Поздравил с праздником и говорит: «Меня принуждают идти в ряды ВСУ. Не знаю, что мне делать… Как же это — я что, буду в тебя стрелять? Скажи, можно, я к вам приеду?» — «Приезжай», — говорю. Он приехал, жили они у нас с племянницей и её трёхлетним сыном, потом приняли российское гражданство и устроились в России.
— Мальчонка этот, Матвюша, просит почитать ему сказку. А они же там в садике уже на мове… Поначалу читала ему на мове, а потом купили ему книжку сказок на русском.
Нина берёт в руки смартфон, ищет фотографию ребенка, показывает:
— Вот Матвюша, Матвей. Как такое чудо можно не любить? Это же наш ребёнок…
— А у вас же здесь говорят на суржике, верно?
— Да, суржик или балачка. И мы тоже умеем, хоть и филологи (Нина смеётся). У нас тут Слобожанщина что по ту, что по эту сторону границы.
— Но мы русские здесь все, — утверждает Татьяна Викторовна. — И деления на русских и украинцев, ну или малороссов, здесь никогда у нас не было.
— Вы никогда меня не убедите, что Украина и Россия — не один народ, — добавляет Нина. — Так что мы должны победить весь этот маразм, который происходит. И мы это сделаем.
Медали
Утром выезжаем в направлении бывшего пограничного пункта Ровеньки. Можно было бы ехать и через Сватово, но Нина предупреждает: там такие дороги, что можно потерять «Задиру». Мы решаем не рисковать механическим конём и едем на Ровеньки.
На паспортном контроле Мактаза спрашивают, как давно он получил российский паспорт. Дело в том, что Дмитрий обновлял документ по достижении 45 лет, а место рождения в нём осталось ещё с советских времён — город Львов, где после Великой Отечественной войны служил его дед. «Да я ещё советский паспорт получал!» — горячится Дмитрий. Вопрос улаживается, и мы въезжаем в Луганскую Народную Республику.
Путешествия по прифронтовым территориям Луганщины, признаться, не подготовили меня к подобному. Здесь перед нами предстала идеальной гладкости трасса на Луганск, оснащённая фонарями с солнечными батареями. Летим с ветерком, Мактаз иной раз даже обгоняет военные колонны. Ветер весело хлещет в лицо.
— Заметь: ни одной омелы на деревьях! — хохочет Дмитрий.
В Луганске коротко встречаемся с моей приятельницей, поэтессой Еленой Заславской, и посещаем экспозицию в честь добровольца первой волны Андрея «Мурза» Морозова в музее «Память Новороссии».
Мы сотрудничали с Андреем около пяти лет. Многие знали его как человека скорее коммунистических убеждений. Сейчас я вижу выставленную в экспозиции «трубу разведчика» Андрея, на которую он наклеил фото своего прадеда — русского воина, убитого снайпером в Первую мировую, и лишний раз понимаю, что все красно-белые дрязги в нынешней ситуации — от лукавого.
Уже на территории ДНР пересекаемся с военным хирургом, которому мы привезли медицинский спирт и медали. Это стройный молодой человек моложе 30 лет с открытой, хоть и грустной улыбкой.
— За спирт огромное спасибо! А то мне тут уже предлагали стерилизовать инструменты самогоном, — говорит нам хирург.
Мы невесело смеёмся и расстаёмся с крепким рукопожатием.
Через несколько дней Мактаз показывает мне фото в телефоне: «Смотри, что мы везли». На фото — награды молодого военврача: вагнеровский крест, три (!) медали «За отвагу» и ещё одна награда, в которой я не разобралась…
— Скоро в отпуск пойдёт, — говорит Мактаз о молодом человеке словно о родственнике. — На Брянщину, сказал, не поедет. Встретил здесь девушку, хочет жениться, а отпуск проведёт с ней.
Я вспоминаю грустную улыбку героического парня и понимаю, что мне приятно было услышать эту новость. Ведь все люди «русского фронтира» не чужие друг другу.