Законопроект о профилактике семейно-бытового насилия (СБН) общество начало обсуждать намного раньше, чем его текст появился в свободном доступе. Вопрос о семейном насилии взбудоражил всех.

Активные граждане разошлись по разные стороны баррикад, и каждая сторона отстаивала свои идеи и ценности: «феминистки» — по одну сторону, «консерваторы» — по другую.

Несколько недель кипели страсти: сторонники и противники будущего закона собирали митинги «за и против», рисовали друг на друга язвительные карикатуры, обвиняли друг друга то в садизме и жажде крови, то в желании уничтожить семью.

В этих пламенных дискуссиях редко звучала мысль, что бессмысленно ломать копья из-за закона, которого никто еще не видел, — хорошо бы сначала его прочесть. Наконец 29 ноября законопроект был опубликован на сайте Совета Федерации.

Что последует дальше — специально для «Ридуса» разбиралась правозащитница Наталья Холмогорова.

Преамбула предлагает всем желающим оставлять свои замечания и возражения в комментариях. По словам спикера Совфеда Валентины Матвиенко, законопроект также разослан в различные общественные организации, чтобы они могли внести свои предложения.

Всеми в штыки

© Игорь Ставцев/Коллаж/Ridus

На доработку закона с учетом замечаний и поправок отведено две недели; затем начнется его рассмотрение в Госдуме. К этому Матвиенко добавила в беседе с «РГ», что надеется на широкую общественную дискуссию и на то, что закон станет «актом консолидации общества, а не причиной раздора».

Три дня спустя можно сказать, что консолидация, пожалуй, действительно произошла.

И сторонники, и противники закона взирают на текст, представший их глазам, с равным отвращением.

«Мы с соавторами ознакомились с предложенной редакцией Совета Федерации. Я, например, в тотальном ужасе», — пишет Алена Попова, юрист и общественница, участвовавшая в одной из рабочих групп по разработке законопроекта. В таком виде, добавляет она, «проект закона теряет вообще всякий смысл!».

Мари Давтян, глава Центра помощи пострадавшим от домашнего насилия, также одна из соавторов будущего закона, оценивает редакцию Совфеда как практикующий юрист — и тоже очень негативно: «То, как сформулирован закон… его вообще невозможно использовать. Как человек, который десять лет занимается этой проблемой, я не могу придумать ситуацию, в которой его можно применить. Ни одну потерпевшую, чьи дела я вела, я не смогу защитить этим законом».

По ее словам, как пишет «Медуза», этот вариант законопроекта не согласовывался с рабочей группой и для самих авторов законопроекта стал неприятной неожиданностью. Давтян предполагает, что изменения в формулировках, делающие закон бесполезным, были внесены в последний момент «в результате заигрываний Совфеда с разного рода радикальными консервативными группами».

Впрочем, консерваторы, решительно выступавшие против закона об СБН, тоже не рады его новому облику. На их взгляд, вся его вредоносность и враждебность семье в новой редакции сохранилась и даже усилилась.

«Главный вопрос: что и как тут можно обсуждать? Это что за издевательский документ, в который нам предлагают внести какие-то правки? О каких правках вообще может идти речь, кроме выкидывания этого документа в помойку?.. Сотрудникам правового управления СФ должно быть бесконечно стыдно за этот документ», — пишет Александра Машкова, спикер организации CitizenGO, активно противодействующей принятию закона СБН.

Разбор законопроекта на детали

© Оксана Викторова/Коллаж/Ridus

Что же не так с этим законопроектом? Почему у всех сторон он вызывает негативную реакцию?

Надо сказать, его странности бросаются в глаза и человеку без профильного образования.

Первые же абзацы закона (а именно — определение «семейно-бытового насилия» в статье 2) вызывают глубокое изумление, которое дальше только усиливается. Однако послушаем комментарии тех, кто профессионально разбирается в принципах законодательства и кому предстоит новым законом пользоваться — юристов.

«Я участвовала в думских слушаниях, посвященных этому закону, — рассказывает в беседе с „Ридусом“ адвокат Сталина Гуревич, — неоднократно обсуждала его с Оксаной Пушкиной. И появление этого законопроекта крайне меня удивило. Просто не верю, что этот текст мог выйти из-под пера Оксаны, что он вообще написан людьми с юридическим образованием!»

После всех этих многолетних итераций, обсуждений, споров мы ждали чего-то монументального. Но гора родила мышь.

„Закон“ — его можно так назвать только в кавычках — поразительно короткий и очень сырой, в нем отсутствуют какие-либо четкие определения. Жертву семейного насилия в привычном нам смысле — например, избитую и запуганную жену — он не защищает вообще, поскольку сразу оговаривает, что в его понимание семейно-бытового насилия не входят деяния, „содержащие признаки уголовного преступления или административного правонарушения“, — говорит Сталина Гуревич.

Кого защищают и от чего — остается непонятным. Как защищают, неясно тоже.

«По-настоящему новая норма в законе только одна: введение защитных ордеров, которые именуются здесь „защитными предписаниями“, — рассказывает адвокат. — Однако и действие защитного ордера описано крайне расплывчато. Например, сказано, что нарушитель может быть выселен из принадлежащего ему жилья „при условии наличия у него возможности проживать в ином жилом помещении“. Но как определить, имеется ли у него возможность?»

«Допустим, нарушитель может переселиться к родственникам, — приводит пример собеседница „Ридуса“. — Означает ли это, что на его родственников налагается обязанность принять его к себе? А если на новом месте он вместо жены начнет бить старушку-мать, кто за это ответит и какая в этом будет „профилактика насилия“, а?»

Такие «бытовые» вопросы, по словам Гуревич, очевидные для тех, кто работает с людьми и с реальными ситуациями, при чтении нового законопроекта возникают на каждом слове. И ответов на них нет.

«Этот закон невозможно принять, а если его и примут, он не будет работать, — заключает юрист. — На мой взгляд, это просто отписка, — текст, написанный наспех и кое-как и точно не для того, чтобы им руководствоваться или хотя бы принимать его всерьез. Для чего он опубликован в таком виде? Не знаю. Возможно, просто для того, чтобы „бросить кость“ возбужденной публике и снизить накал дискуссии».

«Очень, очень странный текст, — согласна с коллегой Галина Перфильева. — Удивляет в нем все, начиная с размера. Всего шестнадцать статей — для закона, пусть даже очень частного и специфического, это немыслимая краткость. Законопроект выглядит абсолютно нерабочим. Я не вижу возможности использовать его для защиты жертв насилия».

По словам собеседницы «Ридуса», в случаях семейных конфликтов люди, как правило, не прибегают к защите закона при первом же разногласии. Они идут в полицию или к адвокату, когда ситуация становится действительно серьезной — то есть приобретает черты преступления или хотя бы административного правонарушения.

«Но законопроект сразу оговаривает, что преступления и правонарушения не рассматривает! — отмечает Перфильева. — Что же он рассматривает — остается совершенно непонятным».

Под понятия «причинения психического страдания» или «нанесения имущественного вреда» можно подверстать все что угодно, а никаких определений или уточнений в законопроекте нет.

Еще более расплывчаты такие формулировки, как «есть угроза причинения психического страдания» или «граждане, о которых есть основания полагать [у кого? какие основания?], что им может быть причинено психическое страдание».

«Этот закон, если все же будет принят, откроет дверь и полицейскому произволу против граждан, и грязным играм граждан друг против друга», — считает Перфильева.

Допустим, один из разведенных супругов хочет помешать другому видеться с детьми. Он заводит с другим ссору, провоцирует его на крик и брань (это не так уж сложно, если хорошо знаешь человека и умеешь манипулировать), снимает скандал на видео — а затем заявляет, что супруг причинял ему психические страдания и может („есть угроза“) причинить то же и детям. Выпишите ему, пожалуйста, ордер и запретите к нам приближаться! — приводит пример юрист.

«При этом, повторю, в ситуациях реального насилия, тяжелого, опасного для здоровья и жизни, этот закон ничем не поможет жертвам, — отмечает собеседница „Ридуса“. — Так же, как не поможет защитить тех, кто отбивался от насилия своими силами и теперь обвиняется в „превышении необходимой самообороны“, а то и в убийстве».

«К тем душераздирающим историям, которые много раз приводились в прессе как примеры необходимости такого закона, он не имеет никакого отношения», — резюмирует эксперт.

Дискредитация здравых идей

© Оксана Викторова/Коллаж/Ridus

«Особенно обидно, — добавляет к словам коллег адвокат Матвей Цзен, — что этот позорный „законопроект“ извращает и компрометирует очень полезный институт, в котором общество действительно нуждается, — институт защитных ордеров».

По словам собеседника «Ридуса», эта идея настолько сыро и непродуманно предложена в законе, что ничего, кроме отторжения, вызвать не может.

Во-первых, как отмечает юрист, действие закона распространяется только на людей, состоящих в законном браке, или сожителей, имеющих общих детей. Но защитный ордер актуален прежде всего для случаев сталкинга, то есть навязчивого преследования, а навязчиво преследуют друг друга не только и не столько официально женатые люди. Чаще всего этим занимаются «бывшие» — мужья, сожители, любовники или даже назойливые ухажеры, которых с жертвой ничего не связывает.

Во-вторых, закон предполагает, что защитное предписание могут выносить сотрудники полиции или гражданский суд. «На мой взгляд, это недопустимо, — считает Цзен. — Упоминание гражданского суда здесь звучит просто нелепо: любому юристу-практику известно, что именно гражданское судопроизводство у нас наиболее перегружено и дела в нем ждут рассмотрения месяцами».

Принцип здесь должен быть тот же, что и для избрания меры пресечения: дело рассматривается уголовным судом, рассматривается оперативно — в жестко прописанные сроки, у «нарушителя» имеется возможность представить свои аргументы и защищать свою позицию.

В-третьих, недопустимо без доказательств вины выселять человека из собственного жилья на неопределенный срок и непонятно куда. «Это нарушение базового конституционного права — права на жилище, — отмечает адвокат. — Альтернатива этому — кризисные центры для пострадавших, организацию и содержание которых должно взять на себя государство».

К сожалению, при чтении комментариев авторов и защитников закона у меня сложилось впечатление, что это их принципиальная позиция: семейный насильник или даже человек, только заподозренный в семейном насилии, должен автоматически лишаться прав. Все, что нужно, — убрать его подальше от жертвы, неважно, куда и каким способом. Но юриспруденция так не работает. Даже осужденные преступники, даже виновные в самых страшных преступлениях остаются гражданами, и закон учитывает их права, — объясняет Матвей Цзен.

Кому нужен тупой закон

© Оксана Викторова/Коллаж/Ridus

Почему же столь сырой, явно нерабочий законопроект оказался выставлен на широкое общественное обсуждение? 

Среди сторонников закона уже высказывается конспирологическая версия: мол, законопроект об СБН специально изуродован таким образом, чтобы даже его авторы с ужасом от него отреклись. Тогда у него не останется защитников, и через Думу он не пройдет. 

Но, с другой стороны, намеренно составляя безграмотный законопроект, Совфед опозорил бы прежде всего самого себя. Зачем ему это? Можно предположить, что «это хуже, чем преступление, — это ошибка». 

С многострадальным законом произошло то, что часто случается с документами, долго и мучительно ходящими по инстанциям, которые правят десятки разных людей, независимо друг от друга и руководствуясь самыми разными соображениями. «На выходе» получается чудовище Франкенштейна, уродливое и нежизнеспособное. 

Возникает и еще один вопрос. Соавторы законопроекта решительно выступают против опубликованного варианта, говорят, что он искажен и изуродован до бессмысленности (и это, очевидно, так), — но что же им мешает опубликовать первоначальный вариант? 

Почему не дать людям возможность убедиться в «порче» закона своими глазами и самостоятельно судить о том, стоит ли поддерживать его исходное содержание? 

В любом случае история закона об СБН далеко не закончена — и тем более не закончена история начатой им мощной общественной дискуссии о том, на каких принципах соотносятся друг с другом семья, общество и государство