Дзен
Телеграм
Сергей Лозница на фестивале "Зеркало". © BOKOVFACTORY
На прошлой неделе Европейская киноакадемия обнародовала список из 15 короткометражных фильмов, которые претендуют в этом году на так называемого «европейского «Оскара». Россия в этом списке представлена лентой «Письмо», поставленной Сергеем Лозницей. Что не удивительно: Лозница сегодня – один из немногих русскоязычных авторов, признаваемых во всем кинематографическом мире. Именно «русскоязычных»: родился он в белорусских Барановичах, первое образование получал в Киеве, потом учился во ВГИКе, работал в Санкт-Петербурге, а в 2001-м эмигрировал в Германию – так что «российским» его если и можно назвать, то с известной натяжкой.
Кадр из фильма "Письмо".
Хотя мы всё равно считаем его своим: например, на фестивале документального кино «Россия» в Екатеринбурге (откуда недавно вернулся "Киноридус") его работы получали первые призы трижды («Полустанок», «Блокада», «Представление»). Дебют режиссёра в игровом кино, фильм «Счастье моё», три года назад вызвал весьма громкий скандал – в частности, непривычной интерпретацией некоторых страниц Великой Отечественной войны. Фильм участвовал в конкурсе Каннского кинофестиваля, получил режиссёрский приз «Кинотавра» и, среди прочего, Гран-При киевского фестиваля «Молодость» (куда "Киноридус" отправляется на этой неделе). Последовавшая за этим экранизация повести Василя Быкова «В тумане» стала на постсоветском пространстве, пожалуй, главным фестивальным хитом 2012 года – победив в Плёсе, Ереване и Одессе (из Канн Лозница в тот раз увёз приз ФИПРЕССИ).
Год назад доехать до Плёса, где проходит фестиваль имени Андрея Тарковского «Зеркало», Сергей Лозница не смог: был занят на съёмках новой картины. Но в этом июне провёл на берегу Волги целую неделю – войдя в состав фестивального жюри. Мы встретились с ним в последний «зеркальный» день – когда все показы уже завершились и спешить было некуда. Возможно, поэтому вместо стандартных двадцати минут, на которые я рассчитывал, проговорили мы больше сорока – обсудив и сегодняшнее состояние авторского кинематографа, и лучшие российские фильмы. И, разумеется, новые работы самого Лозницы: новеллу для альманаха «Мосты Сараево» и «Бабий Яр» - фильм, который режиссёр ещё не начал снимать, но который уже сейчас можно назвать одним из явных претендентов на «Золотую пальмовую ветвь» 2015 года.
Сергей Лозница на фестивале "Зеркало". © BOKOVFACTORY
- Позвольте сперва уточнить: как Вас правильно представить? Вы снимаете на русском языке, но при этом, скорее, не российский, а европейский режиссёр?
- Вы уже в вопросе отделили Россию от Европы, забыв, что существенная часть России находится в Европе. Я бы говорил всё-таки о культурной принадлежности. Я вырос в русско-украинской среде и принадлежу, конечно, к русской культуре, потому что образ мысли и воспитание – это всё оттуда. Можно шире определить (потому что это всё достаточно условные определения) - это славянская культура, граница которой простирается, наверное, до Германии и Австрии. В пределах этой границы мы будем понимать друг друга без лишних слов.
- Вы – постоянный участник кинофестивалей, причём зачастую судите фильмы и сами – только в этом году были членом жюри и в Роттердаме, и в Плёсе. На Ваш взгляд, можно ли как-то описать сегодняшнее состояние авторского кинематографа? Куда он движется?
- Я могу сказать, что он существует. Что такое «авторский фильм»? Это фильм с ярко выраженным характером автора. Фильм, в котором запечатлён взгляд автора. Что это значит? Это значит, что даже не зная, кто снял фильм, пропустив титры, вы можете точно определить, чья это картина. Например, когда вы смотрите фильм Хичкока, вы можете точно сказать, что это Хичкок, а не кто-то другой. Точно так же Бунюэль, Антониони… Потому что у автора есть свои сигнатуры, которые он везде расставляет - это и манера съёмки, и манера поведения актёров, и способ монтажа, и способ выстраивания картины в целом.
Деление фильмов на «авторские» и «коммерческие» достаточно условно. Например, «Бешеные псы», «Криминальное чтиво», «Убить Билла» – это авторские фильмы, которые имели хорошие кассовые сборы. Скорее, следует говорить просто о кино - плохом или хорошем, о кино, которое вас увлекает или которое вас не увлекает. А говорить о том, существует ли, в какой форме и насколько успешно авторский кинематограф – это всё равно, что говорить о том, существуют ли личности в кино. Личности в кино существуют. Вот Каннский фестиваль вам каждый год предъявляет Личности.
- Получается, что и Майкл Бэй, поставивший «Трансформеров» и «Армагеддон», тоже «автор», потому что поставь любой его фильм, посмотри любой его кадр – и сразу понятно, что это Майкл Бэй.
- Прекрасно, это и есть определение «авторского кино». Раз мы говорим «авторское», значит, мы по почерку можем определить автора.
- Только это автор, фильмы которого собирают в прокате миллиарды долларов.
- Можно просто поменять определения, назвав какие-то фильмы «неинтересными» или «без-авторскими». И без-авторское кино тоже существует.
Кадр из фильма "Счастье моё".
- Первые картины Андрея Тарковского (на фестивале имени которого мы находимся), если очень грубо обобщить, вполне можно назвать жанровыми: «Иваново детство» - военная драма, «Андрей Рублёв» - исторический эпик, «Солярис» - научно-фантастический фильм. Это были фильмы, которые, как мне кажется, направлены всё-таки на довольно широкого зрителя. И только потом он снял «Зеркало», «Ностальгию» и «Жертвоприношение» - подлинные образцы авторского кино, как мы его сейчас понимаем, так называемое «кино не для всех». А вот сейчас очень многие режиссёры сразу начинают снимать свою «Ностальгию» - такое «авторское-авторское» кино с расплывчатым сюжетом и длинными-длинными проходами без слов. Почему так происходит? Хорошо это или плохо?
- Ну, во-первых, я не согласен с тем, что Тарковский делал жанровые фильмы. Жанр имеет очень чёткие, строго определённые правила. И ни один из его фильмов в эти правила не укладывается.
Что касается современного киноязыка – фильмы, в которых история рассказана длинными планами или иным довольно «странным» образом, появляются не потому, что кто-то хочет таким образом вычурно выразиться. Существуют определённые требования времени и к форме повествования, и к длительности кадра. Длинный план даёт нам иллюзию подлинности того, что мы видим. В отличие от монтажа, подчёркивающего искусственность. Точно так же изменилась игра актёра, от которого требуют сейчас «естественности» – опять-таки, чтобы подчеркнуть эту иллюзию подлинности, нашу веру в то, что увиденное - не фикция. И если вы посмотрите фильмы, которые в последнее время были представлены на том же Каннском фестивале, то сможете определить характерные особенности современной формы повествования. Это не только длинные планы, но и нетрадиционная драматургия. Потому что традиционная драматургия себя исчерпала, вариантов сюжета – считанное количество, они уже были проиграны, переиграны и уже все известны. И потому и зрители, и авторы ищут новизны.
Но всё равно традиционная драматургия скрыта в той форме, которая приходит ей на смену. Можно так сформулировать: на первый план вышел второй план. Действие скрыто за вторичными признаками, которые находятся на первом плане, но самое главное происходит где-то внутри, вы об этом только догадываетесь. Подобная революция произошла когда-то в музыке, просто кино - это очень инертное искусство, требующее много денег и большой смелости, чтобы на это решиться. Но уже некуда отступать, потому что в противном случае оно перестанет работать.
Я не говорю сейчас о российском кино, потому что оно во многом глубоко архаично. Я исключаю 10-15 фильмов, которые вы можете увидеть на Западе, которые принимают фестивали. А фестивали принимают фильмы именно по этому признаку: соответствуют ли они современному языку или не соответствуют.
- Но не получается ли, что историю кино делают не режиссёры, а кураторы фестивалей? Которые диктуют свою политику, в то время как режиссёры просто подстраиваются под фестивальные нормы?
- Нет-нет. Историю делает запрос зрителя. Он либо ходит на это, либо нет. Знаете, мы всегда, когда определяем что-то, стараемся сказать одну фразу, а на самом деле их много. Существует много аспектов, определяющих нечто. Ну, например, фильмы Ларса фон Триера, довольно сложные к восприятию. Но «Меланхолия» прекрасно прошла в кинотеатрах! А это очень сложный фильм, это новая художественная форма, это неклассический нарратив, это неклассическая структура.
Сергей Лозница на фестивале "Зеркало". © BOKOVFACTORY
- Тут надо всё же уточнить, что он хорошо прошёл у европейского зрителя, который привык смотреть такое кино…
- Вы опять говорите про европейского зрителя, исключая Россию. Это проблема сознания: надо думать о себе как о европейском зрителе.
- Хотелось бы. Но реальность такова, что европейский зритель воспринимает авторское кино куда лучше российского, который в прокате выбирает куда чаще голливудские блокбастеры. Фильмы Триера, допустим, действительно выделяются на общем фоне, это известное имя, но в принципе серьёзные картины (как ваша прошлогодняя работа «В тумане», например) собирают в масштабах нашей огромной страны очень маленькие деньги. Многие фильмы, к сожалению, вообще не выходят дальше круга, очерченного двумя столицами – Москвой и Петербургом.- Да, но я могу сказать, что фильм – это лакмусовая бумажка коллективных снов. Какие коллективные сны видят люди?.. Режиссёры, которые работают в остальном мире, не будут ведь менять своих взглядов. Они делают то, что они делают. Кино - это достаточно сложный язык, и нельзя оставаться на том уровне, на котором говорили в 1950-60-е годы. Иначе можно оказаться в ситуации, когда мир перейдёт на следующий уровень развития, а кто-то перестанет его понимать, обнаружит себя в позиции аутсайдера. И если зрители хотят развиваться – нужно смотреть, нужно пытаться понимать. Просто необходимо спешить развиваться, меняться.
- Ваши бы слова – да нашим кинопрокатчикам!..
- Прокатчик должен думать о своём будущем. Он должен ещё и воспитывать. Не всё складывать в кадушку, но тратить какие-то деньги на то, чтобы воспитывать аудиторию, которая принесёт ему потом, через какое-то время, хороший доход. Это просто долгосрочный проект.
- Золотые слова. Вы упомянули российское кино – как внимательно Вы за ним следите?
- Я много смотрю. Есть пять-десять режиссёров, делающих картины, которые интересно смотреть. Например, Василий Сигарев, «Жить» - прекрасная картина. Тоже, кстати, нетрадиционная форма повествования, но это же не потому, что Василий хочет как-то себя специфическим образом проявить. Нет! Фильм рождается так, как он рождается. И в этом режиссёр абсолютно искренен, даже со всеми своими ошибками. Как-то очень хорошо Вячеслав Иванов сказал по поводу ошибок в поэзии Шаламова – его спросили, не лучше было бы иметь редактора, чтобы поправлять разнообразные неточности, а он ответил, что ошибка также принадлежит автору и она также важна, поскольку характеризует автора в определённый момент.
Ещё Андрей Звягинцев пытается делать здесь европейские фильмы, в своём языке приблизить Россию к Европе. Бакур Бакурадзе - прекрасные две картины. «Конвой» очень интересный фильм. В общем, я перечисляю фильмы, которые вы так или иначе можете посмотреть в Берлине, в Канне, в Торонто. Фильмы на современном киноязыке.
Кадр из фильма "В тумане".
- Вы работаете сейчас над фильмом «Бабий Яр». Что Вы можете рассказать о нём сейчас?
- Я недавно закончил сценарий. До этого я занимался материалами, архивами, читал книги - слава богу, что-то на эту тему всё-таки есть. Не скажу, что очень много, но тем не менее. В основном, события, описанные в сценарии, имеют документальную основу. Сейчас мы занимаемся поиском локации, потом будет кастинг, в следующем году мы будем снимать.
- Вы не боитесь этой темы? И будущего отклика на эту тему?
- Ооо... У меня есть такое правило: «делай, что должно, пусть будет то, что будет». Вот сколько прошло лет после войны, а эта трагедия до сих пор табуирована. Даже памятник, поставленный с большим скрипом спустя уже значительное время после тех событий, хранит в себе некую фигуру умолчания, поскольку он поставлен абстрактным «советским людям». Потом там отдельно был поставлен памятник евреям, отдельно - памятник украинцам, отдельно - цыганам. Они стоят в разных местах. Это тоже говорит о состоянии общественного сознания и об отношении к произошедшим в Бабьем яру событиям.
Я вырос в этих местах, и мне кажется, что рассказать об этом очень важно. Поскольку то, что произошло во время Второй мировой войны, до сих пор и держит, и требует своего понимания. Недавно вышла книга «Кровавые земли» Тимоти Снайдера, насколько я знаю, она ещё не переведена на русский язык. Снайдер, американский историк, всю территорию, на которой произошли эти массовые убийства гражданского населения (мирного населения, невзирая на национальность), рассматривает как целостность. Польша, Литва, Латвия, Украина, Белоруссия, Россия - вот эта территория, на которой население гибло, подвергаясь насилию с разных сторон. И это иной взгляд, это не про то, кто прав, кто виноват, это не взгляд с точки зрения столкновения стран, идеологий и политики. Нет, это иная постановка вопроса: важно понять, что произошло, что явилось причиной такой колоссальной гибели людей - а речь идёт о 14 миллионах человек!.. Это очень важно понять, потому что вопрос, оставшийся без ответа, возвращается к нам потом. Как у Ахматовой: «Когда погребают эпоху, / Надгробный псалом не звучит… А после она выплывает, / Как труп на весенней реке, - / Но матери сын не узнает, / И внук отвернётся в тоске». Вот эта эпоха как труп всё равно выплывет. Потому что с обществом в процессе его развития случилось нечто, что предопределило возможность подобного массового уничтожения. И это нечто никуда не исчезло после окончания войны, хотя оно и было осуждено как «дурное», «скверное». Оно никуда не исчезло. Потому и следует определить причины, механизмы и технологии его проявления.
- Получается, тема Второй мировой, Великой Отечественной войны становится центральной в вашем творчестве? Может, на будущее у вас есть какие-то идеи о современности?
- У меня есть уже три идеи картин, сюжеты которых не касаются войны. Это три таких небольших фильма. Небольших в смысле производства и бюджета. Но сначала я хотел бы сделать эту картину.
Сергей Лозница на фестивале "Зеркало". © BOKOVFACTORY
- Но Вы ведь, кстати, снимаете не только полнометражные фильмы, но и короткий метр. И это довольно большая редкость не только для России - когда режиссёр, зарекомендовавший себя в большом кино, то и дело обращается к короткометражкам. Чем Вас они привлекают, какие Вы находите в них перспективы?
- Для каждой идеи существует своя форма. И для короткометражных фильмов тоже. Тем более что тут необходима определённая виртуозность: сказать что-то очень кратко не так и легко. Такие идеи, видимо, просто приходят мне в голову – это раз. А второе – мне нравится делать документальные фильмы, поскольку в смысле бюджета я совершенно безответственно могу делать то, что хочу, могу экспериментировать так, как я хочу. Могу рисковать – ну не получится, хорошо, но я это попробовал (пока получалось, дальше посмотрим). Мне просто интересно пробовать какие-то вещи, которые потом я сделаю в игровом кино. Нельзя сказать умозрительно, работает это или нет, - нужно сделать. И тогда что-то работает, что-то нет. Поэтому я и занимаюсь этим, поэтому я и буду продолжать делать короткометражные фильмы. А потом, готовить большой фильм - это два-три года работы. А я хочу снимать, у меня есть время на это. На большой фильм – нет, а на короткие – пожалуйста. Только что я снял в Сараево короткий фильм, восемь минут, который станет частью альманаха «Мосты Сараево».
- Это что-то типа «Париж, я люблю тебя»?
- В какой-то мере. Его тоже делают французы, а инициатор – Жан-Мишель Фродон, бывший редактор «Кайе дю синема». Посвящён этот альманах столетию Первой мировой войны, «юбилею» выстрелов в Сараево. Приглашены туда пятнадцать европейских режиссёров из разных стран - Кристи Пую, Годар, Педру Кошта, Урсула Майер…
- И тема соответствующая – эхо войны?
- Тема - положение Сараево сейчас, в год столетия. Ведь как ХХ век начался событиями в Сараево, так он практически и заканчивался блокадой Сараево - тоже очень важное, знаковое событие для европейской политики. Вот странная вещь: четыре года длилась блокада, три года вокруг города находились пушки, а местные жители стояли с ружьями, у кого что было, и как-то пытались защитить свой город. И это были граждане города Сараево. И вся Европа на это спокойно смотрела. Ну, может быть, «беспокойно», но смотрела со стороны.
Новелла для альманаха "Мосты Сараево". © Facebook / ATOMS & VOID
- Мы с нетерпением будем ждать и Ваших короткометражных работ, и Вашей новой большой работы – заранее предполагая, сколько обмороков будет на премьере «Бабьего Яра»…
- Обмороков не будет. Вы знаете, я не сторонник того, чтобы показывать очень буквально и подробно жуткие вещи. Я считаю, что буквальный, «графический» показ – крови, зверств, – закрывает путь к пониманию. Потому что это настолько сильное, впечатляющее изображение, что лишает нас способности думать. Я стараюсь соблюдать дистанцию.
См. также:
«Фильм по книге Василя Быкова был показан в Каннах спустя много лет после смерти писателя»