Александра Хайрулина пишет о горловских собаках. Много их сейчас по городам и поселкам Донбасса бегает без присмотра...

На старом месте работы в августе у нас пару дней жила немецкая овчарка Эльза (ну, у нас она стала Эльзой, старой клички никто не знает). Худая как спичка. Умная, дрессированная. Подобрали коллеги на Боссе, куда ездили после очередного обстрела. Потом кто-то к себе домой забрал. Еще двух собак я хорошо запомнил. Одну — на Калинкино, во дворе частного дома через дорогу от имения Людмилы Янукович. Ее дворец (как и расположенные рядом владения ее сына, знаменитого Саши-стоматолога и друга семьи Вадима Писарева) тогда не пострадали. А вот дальше по поселку разрушения были серьезные.

В одном из ближних дворов раздавался истошный лай по вольеру ползала, волоча задние лапы, большая черная собака. «Градина» разорвалась в трех метрах от нее. Осколками пса не зацепило. Наверное, ударился об ограду вольера хребтом, брошенный взрывной волной. Заднюю часть тела парализовало. (Вообще, частный сектор после обстрела — это почти всегда притихшие, пришибленные бедой люди и заливающиеся сумасшедшим лаем, мечущиеся на привязи собаки…). 

Через несколько дворов на том же Калинкино, был двухэтажный дом. Снаряд полностью разнес первый этаж. Среди нагромождения кирпичей, обломков мебели и клубов пыли висела невредимая клетка с голосящим попугаем. «Он больше часа вообще молчал. А перед тем как вы приехали, опять затрещал», — сказала хозяйка дома. Жители дома чудом не пострадали. 

Когда к ним прилетел «подарок» — спали на уцелевшем втором этаже. Поселок Жилкоп, ниже площади Свободы. Хозяин, пожилой доцент одного из донецких ВУЗов стоит посреди своего разгромленного двора с перебинтованной головой.

Смотрит на труп собаки, который его жена заботливо прикрыла клеенкой: «Спасла меня собачка, самый большой осколок на себя приняла». Он отдыхал на тахте в саду, когда ракета разнесла его веранду и убила собаку. К счастью, только собаку…

Калининский район, квартал Макаронной фабрики. На газоне под подъездом поскуливает раненный щенок. Недалеко на асфальте — лежат хозяева щенка — мужчина, женщина и девочка лет 14-ти. Их уже успели прикрыть простынями. Над нами — страшная дыра на уровне третьего этажа здания. То, что когда-то было их квартирой. Прямое попадание 120-мм мины.

Ополченцы спрашивают друг у друга — пристрелить его, что ли, этого щенка, чтобы не мучился? Почему-то никто не решается. На скамейке сидит дед с всклокоченной седой бородой. Просит у меня сигарету. Я тогда еще не знал, что это его родные лежат здесь накрытые простынями…

Петровский район, Трудовские. Идет бой на границе с Марьинкой. Двигаемся перебежками, по фронтовой полосе, периодически залегая на землю — когда начинается перекрестная стрельба или противный свист снаряда обрывается глухим взрывом на соседней улице. Заходим проведать бомбоубежище разрушенной школы, где в темноте и сырости живут человек 10 взрослых и один младенец в манежике. Проходим сгоревшие старые бараки, из которых несколько часов назад ополченцы вынесли двоих погибших гражданских.

Возле изрешеченной осколками двухэтажки нас встречает дворняга с густой черной шерстью, радостно мотыляет хвостом. «Ну привет, привет, Черныш», — ласково говорит ополченец Барс. «Животным тут страшно одним, тянутся к людям»…

В подъезде дома из открытой двери квартиры на первом этаже навстречу нам выходит рыжий кот. Черныш тянется к нему мордой, обнюхивает. Кот недоверчиво пятится от Черныша назад. Но пес теряет к нему интерес и начинает невозмутимо чесать себе загривок задней лапой. Выходим на улицу. Канонада, кажется, усиливается, но Черныш не обращает на нее внимания. Он местный, он давно привык.