Молодого питерского художника Петра Павленского могут признать невменяемым – экспертиза выяснит это в августе. Художник-акционист известен тем, что предварительно зашив себе рот, пикетировал Исаакиевский собор в Санкт-Петербурге и прибивал гениталии к брусчатке на Красной Площади. Но уголовное дело на Павленского заведено по статье «Вандализм» за акцию «Свобода». В начале 2014 года художник в составе группы лиц поджег покрышки на Мало-Конюшенном мосту, выразив таким образом солидарность киевскому Майдану.
В интернете появилась стенограмма разговора Павленского со следователем, который подал ходатайство о проведении психолого-психиатрической экспертизы в отношении художника. Это не первая экспертиза, по признанию самого акциониста – все предыдущие были отрицательные.
Стенограмма допроса весьма примечательна: во-первых, это больше похоже на беседу. Следователь искренне интересуется и пытается разобраться в логике Павловского. Во-вторых, эта беседа прошла в лучших традициях русской классической литературы. Следователь и художник подняли вечные вопросы, на которые у каждого нашлись свои актуальные ответы.
Роль искусства и личности в современном мире
Петр Павловский рос в 90-е годы, принесшие новые ценности и мышление. В России все делалось моментально – появлялись деньги, власть, рушилась жизнь и строились компании. Для художника-акциониста Павловского современное искусство имеет главную черту тех времен – мимолетность.
Он не хочет объяснять свои действия и мотивы «зрителям», проходящим мимо. Павловский сам носитель искусства, готов получить срок ради того, чтобы 20 минут выражать поддержку Майдану, задыхаясь от гари от подожженных покрышек. Какой мощный символ! Сожжем все мосты в прошлое! Скорее всего, с этим девизом юноша Павловский выходил на Дворцовую площадь в 90-е. Он за мимолетно-эмоциональное искусство, на которое не нужно тратить много сил. Достаточно вспышки. Но как художник он «отдал свой долг зрителю».
На комментарий следователя, что сжигание покрышек – вандализм и противоправные действия, за которые следователь и допрашивает художника, Павловский ответил:
«Вандализм предполагает уничижение, осквернение. Не был мост унижен. Был разговор о политическом контексте, исторический контекст туда тоже включался. <…> В этом и есть вся злость этих аппаратов, они вас заставляют делать то, что вы не хотите делать. Они берут людей, которые изначально настроены воспринимать искусство, делать искусство. А потом одних людей заставляют нападать на других людей. Делают их обвинительной стороной». То есть, по мнению Павловского, все люди потенциально готовы «делать искусство», но человек сам не может определиться в отношении к другим людям.Как вся страна повально занималась искусством, можно вспомнить, обратившись к 20-30-м годам ХХ века в СССР. Тогда считалось, что главное – правильная линия направления личности, коммунистический посыл, а профессионализм не важен. Поэтому у некоторых советских писателей в романах «коза кричала нечеловеческим голосом» и весь период до начала 40-х был провальным с точки зрения литературной ценности.
Малевич, которого так часто упоминает Павловский, периодически сравнивая себя с ним, был провокатором. Главная цель любого деятеля искусства – привлечь внимание публики. Качество работ, стиль, обсуждение – вторично. Важно одно – зацепило, шокировало или нет. Малевич своим «Черным квадратом» сделал еще один шаг в контр-культуру. Когда все вершины взяты, художники идут от обратного. Вместо Шишкина и Поленова – знак квадрата, который не несет в себе художественной ценности.
Для Павловского важна трактовка, а не предмет искусства. При правильной трактовке искусство можно найти во всем. Поэтому им могут заниматься все.
Вопрос свободы
Из стенографии беседы Павловского и следователя явно видно, что именно художник употребляет слово «свобода» в негативной коннотации. Этим он постоянно противопоставляет себя, свободного человека, всем несвободным, рабам государственной машины. «А вы помните, что акция называлась «Свобода»? Это была первая акция, в которой я говорил не о тюрьме, а о свободе». Для акциониста понятие свободы в эмоциях толпы и сиюминутном, почти наркотическом, катарсисе.
Через вопрос свободы поднимается еще одна вечная тема
Место человека в государстве и проблема ответственности
Помимо того, что Павловский дистанцируется от следователя, считая его «функциональным элементом», не замечает, как он выстраивает сегрегирующую (разделительную) стену, в создании которой обвиняет нынешнее общество. Для художника нет сегрегации, нет плохого и хорошего как в искусстве, так и в жизни. Для него ничего не истинно и все дозволено. Следователь справедливо замечает на это: «так можно и убить кого-нибудь».
Павловский оправдывает свои действия исторической важностью:
«Вы понимаете, что любой момент имеет историческую важность? Это вопрос ответственности. Я имею в виду перед собой ответственность прежде всего. Не перед начальством. Начальство — это бесконечная иерархия. Каждый начальник — чей-то подчиненный, и каждый подчиненный — чей-то начальник. Никто ни за что не ответственен». По мнению художника ответственность каждый взращивает в себе сам, но в государственной машине все перекладывают ответственность и лишаются ее. В этом главная проблема личности в государстве: человек ответственен за все, и это часто идет в разрез с мнением государства «которое ни за что не ответственно».Трагедия Павловского в том, что он оторван не сколько от государственной машины, сколько от людей. Россия только отходит от культурного упадка, в котором просуществовала долгое время. Та классическая школа XIX- начала ХХ века, реализм, который воспринимают большинство россиян, пошел в разрез с искусством новых школ. Художники, охваченные идеями революции в России и Европе, работали в новых трендах и течениях, логичных для того времени. Павловский хочет быть близок к классическому искусству и его Мекке – Эрмитажу. Поэтому именно там он в 2013 году проводил несанкционированные выставки. Но используя инструментарий авангардного перформанса – колючую проволоку, зашитый рот и высказывая свой политический протест, очень похоже, что он пытается завоевать себе скорую славу, а не оставить после себя что-то вечное.