Перерождение. Это слово я искал очень долго, и оно единственное, что хоть слегка намекает на испытанное. Если бы новорождённая бабочка могла бы поделиться своими ощущениями от первого полёта, возможно наши с ней эмоции совпали бы.

Но есть ли у бабочки воспоминания о том бетонном коконе, что навсегда въелись в мою память до последней трещинки в стене, до «семи решёток на десяти квадратах»? Было ли и у неё такое же нестерпимое желание как можно скорее свалить из тесных стен и лететь, лететь…

У меня теперь три жизни. До кокона, «в» и «после». И они настолько непохожи друг на друга, что и себя я сейчас чувствую совсем иным. Не тем, кто ещё сутки назад смотрел на огрызок неба сквозь три решётки.

В небе я сейчас. Конечно же, ожидания не совпали с реальностью. Кто-то когда-то говорил мне, что момент освобождения схож с оргазмом. Теперь-то я могу сказать: враки! Даже близость с любимым человеком несравненна уже потому, что многократна. Мой выход в свет был неповторим. И его отголоски, будто наркотическое опьянение, держат меня до сих пор.

Днём, незадолго до «часа икс», ещё вышагивая туда-сюда по камере изолятора, я пытался представить, что вскоре со мной произойдёт. Я прислушивался к себе, но воображение не помогало. Не было и волнений. День как день.

Я много раз провожал до калитки «освобожденцев», заглядывал в их стеклянные глаза, задавал свой стандартный вопрос: «Что ты сейчас чувствуешь?»

Кто-то отмахивался, иной отшучивался, у кого-то так пересыхал язык, что он мог только молчать. Те, что постарше упоминали страх, как в очереди перед советским стоматологом.

И вот я иду на выход «к шлюзам». Оглядываюсь по сторонам и на всю жизнь запоминаю то, что ещё не раз буду видеть во сне. Бурые пятиэтажки панельных бараков, активисты на футбольном поле, серый асфальт плаца с белыми разметками для отрядов, «локалки» из ржавой сетки и калитки с видеофонами, серебристый солдат в каске возле дверей клуба «Слава нашим героям», белый пенопластовый медведь перед мрачным штабом. И везде глаза зеков, что печально мне завидуют, как завидовал когда-то я.

Но кроме лёгкого предвкушения я ничего не чувствовал. И когда я поменял тяжёлые «хозовские» ботинки на лёгкие кроссы с розовыми шнурками. И когда я получал свои «дорожные» купюры в размере восьмиста с полтиною. И чуть позже, когда борец с экстремизмом в «вольном» штабе рассказывал мне о своём желании поскорее отправить меня за пределы его юрисдикции. И даже когда меня встретили ребята, вручили мне мою книгу и повезли в кафе — я ничего сверхъестественного не ощущал. 

Как первый секс: яркие мечты и неуклюжая реальность. Недоумение: «И это всё?» 

Первая эмоция возникла в автомобиле. Я попросил не ехать так быстро. Мне указали на спидометр. Там не было и пятидесяти. Когда водитель повернул на красный, я поднял скандал. Столько сидеть и так глупо погибнуть! На меня смотрели с пониманием и сочувствием. Водитель продолжал лихачить — это была обычная городская езда. 

В груди нарастал панический ужас, меня зазнобило. Я удивился. Мне казалось, что я научился контролировать свои эмоции. 

А дальше посыпалось одно за другим: очередями и взрывами. 

В кафе был пик. Я почувствовал физический «приход». Речь ребят за столом вдруг стала прерывистой, и я попросил их не беспокоить меня. Челюсть свело судорогой, я не мог сказать ни слова. Уши заложило. 

Я смотрел на людей, пытаясь по их губам определить, что они мне говорят. Цвета вдруг стали настолько яркими, что я зажмурился и перестал смотреть. Пальцы сжали подлокотники, и у меня возникло ощущение, будто я куда-то падаю вместе с креслом. 

О такой реакции мне никто не рассказывал. Я старался дышать ровнее, и через несколько минут давление и пульс восстановились. Речь моих товарищей стала для меня более-менее понятной. 

Вдруг, на телефон соседа за столиком позвонил борец с экстремизмом и поинтересовался, где я и почему мой телефон отключён. Теперь паника началась у ребят. Телефон отбросили, будто он был раскалён. Чтобы их успокоить, пришлось пообещать гражданину начальнику, что я здесь надолго не задержусь. Банька, пару экскурсий, и чемодан-аэропорт-столица. 

Дальше была сплошная роскошь свободной жизни. Русская баня — моя многолетняя мечта. Шашлык, после которого мой желудок мне изменил, и с тех пор я стараюсь обойтись без мяса. Прогулки по столице Кузбасса, где я был счастлив уже оттого, что долго-долго просто иду по прямой. Настоящие деревья, что можно трогать и даже обнимать. 

Кстати, на девушек я не обращал внимания минимум неделю. Эту странность я не могу объяснить и сейчас. Мой прилёт в столицу был необычный, но уже хотя бы эмоционально контролируемый. 

Приземлилась дешёвая «Победа», и капитан корабля попросил всех мужчин приготовить паспорта для проверки. Рядом зашептались о каких-то террористах, я же, подозревая, что дело вовсе не в них, заозирался в поисках запасного выхода. На трапе улыбчивый человек в форме предложил подвезти меня до аэропорта и немного пообщаться. Не беспокойтесь, добавил он, вашего папу мы долго ждать не заставим. 

То, что батяня приедет меня встречать, знали только он да я. И пока основной пассажирский контингент ждал автобус-развалюху, мне открыли дверцу с тонированным стеклом и на мягких шинах импортного микроавтобуса дошуршали ко входу в аэропорт. Стандартные вопросы: на долго ли к нам, чем планируете заниматься и где я буду жить ввергли меня в очередной приступ паранойи. Однако, мои стандартные ответы «ни о чём» их вполне удовлетворили. 

Мучали расспросами, и правда, недолго. Для отчётности. А дальше родня, обнимашки-целовашки, Ария «Я свободен!» и куча куч мелких радостей огромной жизни. Прошло уже два года, но забавные облака, удобная одежда и яркие краски меня завораживают до сих пор. 

Нет-нет, я останавливаюсь посреди улицы просто посмотреть на мигающий светофор или красивое здание. Ладно, вру, на красивую девушку. Их я уже начал замечать. Вот что я пока не заметил, так это каких-либо проблем. Люди указывают на них, долго мне жалуются на рутинные дела, но я в ответ лишь недоумённо пожимаю плечами. 

Ты жив? Так будь счастлив!