«Лошадиная доза». Часть 4. «Тайник»

Предыстория 

Каждый день Пётр Ильич загружал телегу в столовой большими пластиковыми бачками, и в тысячный раз Люси покорно и вдумчиво отвозила пищевые отходы на свиноферму за зоной. Сопровождали парочку, как правило, два инспектора из роты охраны.

После свинофермы Пётр Ильич возвращался в лагерь со свежим мясом для администрации и костями с жилами для зеков. Бывало, повозка заезжала на почту за посылками, а то и на соседней частной стройке конюху приходилось перетаскивать с места на место битый кирпич. Без работы ни Люси, ни её напарник не сидели.

Конвой перебрасывался бородатыми шутками, поселковыми новостями, теребил Петра Ильича глупыми вопросами. В ответ конюх развлекал охрану небылицами, угощал их дорогими сигаретами, шоколадом, а на праздники мог даже подогнать бутылку палёного вискаря. 

Служивые воспринимали угощение как должное, но телегу на въезде в лагерь шмонали без должной тщательности. Пётр Ильич всегда был принципиально почтителен, и по посёлку Люси частенько передвигалась без охраны.

Сегодня им всем пришлось задержаться на ферме дольше обычного. Свинокол был в хмуром подпитии, разделка мяса затягивалась, и конвой пригласили переждать в «биндяк» — маленький выгончик без колёс, но со столиком и парой скамеек. На столе в огромной чугунной сковороде своевременно шкворчали кусочки мяса с десятком разбитых яиц. Холодный квас осчастливил инспекторов окончательно.

Пётр Ильич прикорнул в телеге.

С утра распогодилось. Мухи гудели мягким тембром, облепляя всё по пути — от глаз лошади, до губ её спутника. Где-то мычали коровы и неразборчиво бубнили людские голоса. Вдалеке звенела пилорама, её звук будто нёс свежий запах яркой стружки. Жизнь посёлка легко и ненавязчиво кутала сладостью воли. Забыть в подобный миг о лагере было нетрудно, и эти мгновения Пётр Ильич ценил больше всех радостей.

Вдруг словно что-то вспомнив, конюх резко выпрыгнул из телеги, мельком глянул на окна «биндяка» — там шла пирушка и, глубоко вздохнув, повёл Люси в сарай неподалёку.

Постройка была большая, но без света. В дальнем углу была свалена куча старых лопат. После недолгих поисков, Пётр Ильич достал из неё небольшой, туго перемотанный скотчем свёрток. Взвесив его на руке, конюх зубами разорвал упаковку.

Старая акула из каптёрки своё дело знала! Слова деда: «Просрёшь груза, Ильич, и твоё очко — моё очко» когда-нибудь ему в стократ вернутся, в это Пётр Ильич очень старался верить. Без этой веры он с места не сдвинулся бы!

Пётр Ильич вернулся к дверям и запер их изнутри. Солнечный свет тонкими лезвиями располосовал глубину сарая на чёрные ломти. Конюх, будто что-то вспоминая, замер на долгую минуту.

Люси фыркала и переступала с ноги на ногу. Очнувшись, Пётр Ильич полез к телеге. Из-за потаённого бортика он достал зелёный пакет. Почти на ощупь конюх добрался к Люси. Лошадь громко сопела, раздувая ноздри, и искала губами ладони с вкусняшкой. Пётр Ильич хлопал её по шее, заглядывал в глаза с наплывами бельм, перебирал её потную чёлку. Как только в его руках появилась заботливо очищенная морковь, Люси тут же захрустела сочным угощением.

Руки профессионала привычно взялись за дело. Распрячь лошадь — две минуты, завести её в станок и связать ноги — ещё три. Пётр Ильич достал из зелёного пакета брусок хозяйственного мыла и резиновую перчатку по-локоть. Продуманный дед из «козлятника» не забыл даже о воде и сунул в пакет бутылочку «Святого источника». Конюх достал из разорванного свёртка три сотовых телефона. Каждая из трубок была завёрнута в пищевую плёнку, туда же были упакованы и «хвостики» от зарядных устройств.

Пётр Ильич густо, до пены намылил перчатку и телефоны, обошёл сзади Люси, убрал в сторону её хвост и почуял тяжёлый запах перезрелой дыни. Задержав дыхание, конюх решительно полез внутрь. В тот же миг Люси всхрапнула, резко дёрнула задом, и обе связанных ноги кувалдой врубили по стене сарая. Затрещали доски, с потолка дождём посыпалась труха, со стены сорвались какие-то железки.

«@#%б!» — только и успел проорать Пётр Ильич. Крутанувшись раненым зайцем, конюх упал под ноги лошади и уже там достонал: «…банна!» 

Он катался по земле, держась за пришибленное по-касательной бедро и сдерживал выскочившие было слёзы. «Мать моя женщина, — шипел конюх сквозь зубы. — Ё@#! Ты чего же, падла, а? Сука, Люська, как так-то? Я же свой!»

Когда боль схлынула, Пётр Ильич сел, стащил штаны и ощупал ногу. Она вспухла и одеревенела, но похоже пронесло. Кряхтя поднявшись, Пётр Ильич захромал в поисках разбросанных телефонов. Люси, потряхивая гривой, флегматично жевала слежавшееся старое сено.

Сытый конвой, отрыгивая и отдуваясь, вышел на свежий воздух. Телега пропала, только на песчаной дороге остался след резиновых колёс. Между колеями остывала лошадиная куча.

 — Где этот старый хер? — лениво спросил инспектор у своего напарника.

 — Я откуда знаю? — пожал тот плечами и предположил: — Бухает где-то.

Они оглядывались по сторонам, но ни лошади, ни конюха видно не было.

 — Мы его искать должны? — начал сердиться первый.

 — Чё-то он на расслабухе катить начал, — поддержал его второй.

Через пять минут они разозлились всерьёз, но испугаться не успели. Из-за поворота показалась знакомая повозка, гружёная свежерубленным мясом. На краю телеги сидел скособоченный конюх и лениво понукал еле бредущую кобылу.

 — Решил загрузиться, пока вы обедаете, граждане начальники, — ещё издалека начал скороговоркой Пётр Ильич. — Время сэкономил, кто же знал, что вы так быстро закончите.

Инспектор влепил подъехавшему зеку затрещину:

 — Ещё раз ждать заставишь и о хорошей жизни забудешь! Ясно излагаю?!

Пётр Ильич примирительно поднял ладони:

 — Больше не повторится, гражданин начальник! Падлой буду, но исправлюсь!

 — Исправится он, жди, — усмехнулся другой инспектор и запрыгнул в телегу. — Бабе своей брехать будешь. Рули домой, Ильич!

Месяц с небольшим Пётр Ильич использовал возможности нового тайника и, как ему казалось, Люси уже сама тянула телегу в сарай. Но больше Пётр Ильич не рисковал. Он завязывал ноги Люси крест-на-крест, клонил к земле её голову и накрепко мотал уздечку к передней ноге. Стоило повести конюху лошадь, как та сама мягко заваливалась на бок в заранее сбитую кучу соломы. Точными движениями Пётр Ильич придавливал коленями круп и, уклоняясь по-первой от щёлкающей челюсти Люси, глубоко и нежно проникал в смазанное хозяйственным мылом влагалище своей подруги.

Долг постепенно таял. Как-то бугор лично сообщил Петру Ильичу, что ещё одна ходка, и тот полностью погасит долг, а то и немного заработает. Пётр Ильич на радостях решил снова напиться, но донесли стукачи, и предусмотрительный бугор снова избил конюха уже не дожидаясь, пока тот уйдёт в запой.

«Одна ходка и хоть сдохни! — напутствовал Семён Аркадьевич, вытирая ноги о лицо конюха. — А это тебе в качестве стимула», — с этими словами он протянул Петру Ильичу фотографию его дочери. С ней Пётр Ильич не общался уже давно, ещё со времён свадьбы, но сердце жёстко прихватило. Бугор душевно пообещал достать более интересные снимки если Пётр Ильич вдруг вздумает кинуть его и или отказать в доставке «запрета».

Пётр Ильич запаниковал, но быстро взял себя в руки. «Одна ходка и баста! — мрачно подумал он. — И пусть эти гниды хоть на голове моей пляшут…»

Но в этот раз он под лопатами телефоны не нашёл.