…через час отпустили последнего свидетеля и судебное заседание закончилось. Все ушли. Я остался.

Зашёл конвоир в штатском. Я обратил внимание на его чересчур обтягивающие штаны. Он рьяно заковал меня в наручники, больно сжав запястья. Мою попытку взять с собой документы оперативник пресёк, заломив руки высоко над головой. Мне пришлось скрючиться в неимоверной позе.

Мы двинулись в путь. Идти в такой раскоряке было совсем неудобно. «Чего это вдруг?», — подумал я и вспомнил передачу об «особиках» на пожизненном. Там их по коридорам водили так же, почти вверх ногами.

Все еще думая, что это прикол, я старался улыбаться и, не обращая внимание на боль в вывернутых плечах, я попытался придать голосу интонацию сарказма:

— Что-то мне не удобно так идти.

— Это ты пошутил, что ли? — уточнил конвоир.

Пока я думал, стоит ли ему «разжевывать» шутку юмора, он вдруг произнес:

— Ты теперь не Антон, ты теперь Антонина!

Вот тут я осознал, что меня не просто так решили проконвоировать пожестче, какая-то засада. Но улыбка не сходила с лица, хотя и походила скорее на оскал. Над ответом я долго не размышлял:

— Кто из нас штанишки-то в обтяжку носит?

После такого вопроса руки мои задрались еще выше, и я понял, что чувствуют люди на дыбе. Головой я почти касался пола. Я представил, как бы поудобнее крутануть вперёд сальто и «случайно» съездить ему ногами по лицу, как тут он отпустил слегка мои руки, и я смог выпрямиться. Передо мной стоял сотрудник в чине подполковника. Теперь я улыбался ему в лицо.

Мутноватые глаза на гладковыбритом лице почти в упор разглядывали мою улыбающуюся физиономию. Я старался делать вид, что мне не больно. Страшно не было, было страшно любопытно. Что хочет от меня этот мужик с залысиной и ехидной ухмылкой.

— Ты узнал меня? — спросил он.

Я разглядывал его, нет, не видел раньше. Но молчал, только улыбался.

— Я бывший майор Фесюков! Узнал?!

Я демонстративно скосил взгляд на его погоны. Даже выпятил губу и сделал серьезный вид. Но ненадолго.

— Ну да, вижу, что бывший майор. И что?

— Ты писал про меня? — закричал он мне в лицо. — Ты писал?!

Я помнил, кто он такой и как допрашивает подследственных. Об его увлечениях с пакетом на голове некоторых моих соседей я красочно описал в своем интернет-дневнике, который умудрялся вести из Лефортово. Я, считай, прославил его, а он чем-то недоволен. Но я опять молчал и всё так же улыбался.

Тут мои руки опять «пошли» вверх, лицо стало опускаться к полу, и в это время бывший майор со всей дури засандалил кулаком мне в левый глаз. Искры брызнули со слезами вперемежку, и я распереживался, что они могут подумать, будто я плачу. Поэтому я растягивал рот в подобии улыбки, но так ничего ему и не ответил.

Меня выволокли на лестничный пролет ко входу в СИЗО и прижали к стене. Пока открывали решётчатую дверь, Фисюков шипел мне в лицо:

— Ты меня запомнишь, запомнишь, запомнишь…

Я глянул на него текущим слезами глазом и, почуяв от него запах водки, как можно веселее произнес:

— А вы всё так же продолжаете употреблять алкоголь на работе?!

Меня так хватанули об стену, что я твердо уверовал: вот сейчас начнут бить. Но мы уже на территории СИЗО и я, то ли предупреждая их об ответственности, то ли желая избежать экзекуции, успел крикнуть во весь голос:

— Всё, ребятки, мы уже в СИЗО, поаккуратнее здесь со мной.

Я подумал, что сейчас они, скорее всего, затащат меня назад к себе в здание Следственного Управления, там их вотчина, а здесь и правда, чужая территория. Но меня продолжали тащить вниз по лестнице, точнее осуществлять конвоирование. Всё это время подполковник был где-то рядом и, лупя меня исподтишка по бокам, шипел перегаром: «****** твоей семье, не будет им жизни! И ты меня запомнишь, запомнишь, запомнишь…»

Доставили в дежурку. Сняли наручники. Запястья саднили, плечи болели, глаз слезился. Я улыбался.