Ульрих Зайдль находится сейчас на вершине славы: его нашумевшая трилогия «Рай» кочует с фестиваля на фестиваль, увеличивая число поклонников австрийского режиссёра и привлекая внимание к его предыдущим картинам. Уловив зрительский запрос, киевская «Молодость» провела первую «Тотальную ретроспективу» Зайдля, собравшую все его ленты. А заодно устроила «райскую» фотовыставку – с развешанными по стенам «Художественного Арсенала» высокохудожественными кадрами.
Программа пребывания знаменитого мэтра в Киеве была чрезвычайно насыщенной: мастер-класс, пресс-конференция, ежедневное общение со зрителями… Нам повезло: двадцать минут своего времени Ульрих Зайдль уделил "Киноридусу". Рассказав, как снималась уморительная сцена оргии в «Любви», как набоковская «Лолита» повлияла на «Надежду» и чем закончился венецианский скандал с «Верой». И поделившись подробностями своей будущей картины о легендарном преступнике эпохи наполеоновских войн. Наш разговор состоялся месяц назад, но мы решили приурочить публикацию интервью ко дню рождения мастера – 24-го ноября ему исполнился 61 год.
- Идея выставки с кадрами из ваших фильмов напрашивалась сама собой, потому как любой ваш кадр можно рассматривать как произведение искусства. Не поэтому ли вы предпочитаете статику движению?
- Нет, я снимаю статично вовсе не потому, что заранее прикидываю, как этот кадр будет смотреться на стене выставочного зала. Статичные кадры присутствовали уже в первом моём фильме, когда и мысли такой в голове не было. Я никогда не думал, что из этого можно будет сделать выставку. Но я хотел показывать мир таким, каким раньше его никто не видел. Подчиняясь этой цели, я выработал свой киноязык, свой метод визуализации. И операторы, с которыми я сотрудничаю, всегда в курсе моих предписаний, чувствуют суть моего стиля и знают, как можно ставить кадр, а как не следует.
- Но кого в данном случае правильнее считать автором кадра: режиссёра, придумавшего и выставившего мизансцену, или оператора, технически кадр зафиксировавшего?
- Это совместная работа. Сперва, конечно, некое представление о будущем кадре возникает у меня в голове, какая-то картинка. И потом мы пробуем воссоздать её в реальности вместе с оператором.
- Насколько важно для вас имя персонажа? Или это не принципиально - и ваших героинь могли звать как угодно?
- Нет, как угодно назвать их нельзя. Когда я пишу сценарий, я долго обдумываю все детали, размышляю над каждым персонажем: что это за человек, какой у него характер?.. Думаю, какое имя ему подходит, а какое нет. Исключением стал разве что фильм «Рай: Надежда» - потому что там играли подростки. Которые ничего не изображали, а были перед камерой ровно такими, какие они есть на самом деле. И им было проще называть героиню не вымышленным, а настоящим именем актрисы – Мелани. Как и ей самой было удобнее откликаться на собственное имя, а не запоминать, что во время съёмки её зовут как-то иначе.
- Вы ведь, наверное, уже знаете, что в русском языке Вера, Надежда и Любовь – это ещё и женские имена. И у нас героинь так бы и звали, и фильмы выходили бы именно в такой последовательности.
- Да вы что! Liebe, Glaube, Hoffnung? Имена?.. Нет, я не знал этого. Очень интересно.
- Темы первых «райских» фильмов – Любовь и Вера, это темы, которые волнуют решительно всех. Но в третьей картине вы затрагиваете тему повышенного веса – а она интересует уже заметно меньшее число зрителей. Отчего произошло такое «снижение планки»?
- Не могу согласиться с вами, у меня на этот счёт совсем другое видение. В третьем фильме - точно так же, как и в первом - речь идёт о физическом облике человека. О том, что принято понимать под «красотой», и о том, что в это понятие не вписывается и признаётся «некрасивым». Кроме того, в «Надежде» отчётливо ощутима перекличка с «Лолитой» Набокова. Это история очень молодой, несовершеннолетней девушки, которая влюбляется в зрелого, взрослого мужчину. Когда у меня только возник этот замысел – как-то обыграть набоковскую Лолиту, я стал обдумывать, какой могла бы быть эта девушка, кто мог бы её сыграть?.. И постепенно вышел на этот образ – девочки из лагеря для детей с избыточным весом.
- Честно говоря, даже странно, что в России этот фильм не запретили, так как наша власть сейчас очень активно, среди прочего, борется с педофилией.
- Думаю, что если бы я в этом фильме поднимал только эту тему, если бы у меня был хоть один намёк на постельную сцену, то, конечно, так бы и произошло. Но картина ведь не только про это. Я всё же говорю ещё и об обществе, допускающем, что всё больше и больше детей сегодня испытывают проблемы с лишним весом.
- Поэтому самой скандальной вашей работой остаётся «Вера», год назад вызвавшая страшную бурю на Венецианском фестивале. Чем тогда в итоге всё закончилось? Это вылилось для вас во что-то помимо Специального приза жюри?
- Нет, ничего из этого не вышло. Тогда в Венеции это действительно было целое событие, просто на весь свет раструбили! Мне говорили, что даже полиция куда-то там приходила, чего-то они хотели – но я так и не понял, чего именно. Меня это ни в тот момент, ни после никак не коснулось.
- Показательно, кстати, что «Любовь», показанная в Каннах, была принята гораздо спокойнее: обнажённая плоть волнует людей уже гораздо меньше, чем ранее. Хотя финальная оргия - когда женщины раздевают вызванного в номер негра - получилась очень даже откровенной. Интересно, как вы снимали эту сцену? Давали ли вы актрисам какие-то режиссёрские указания?
- В сценарии эта сцена была изначально, но вы ведь понимаете: когда пишешь или читаешь сценарий, представляешь себе что-то одно, а на деле порой выходит нечто совершенно другое. Так и в данном случае: вошедший в фильм кусок к первоначальному сценарию не имеет никакого отношения. Конечно, актрисы как-то настраивались на эту сцену, морально готовились, я с каждой из них поговорил отдельно, дал некие общие инструкции. Но никаких репетиций, чтения диалогов не было. Не было такого, чтобы я всем сразу всё разъяснил: ты делаешь то, ты делаешь это. Нет, мы все знали только одно: у Терезы день рождения, приходят её подруги – и преподносят ей в качестве подарка этого юношу. Всё остальное – чистейшая актёрская импровизация, полная отсебятина. Женщины командовали, а молодой человек просто делал то, что они ему велели. И мы очень быстро всё это сняли. Такую сцену нельзя снимать пять часов. Нужно просто поймать правильное настроение – и управиться за полчаса. Правда, несмотря на то, что в целом я был доволен результатом, на следующий день мы снова пересняли всё с самого начала.
- Вы прославились как документалист, а потом перешли в игровое кино. Как так получилось – и нет ли у вас желания вернуться обратно?
- Я никогда не переставал снимать документальные фильмы. После своего нашумевшего игрового дебюта «Собачья жара» я сразу снял документальную ленту «Иисус, ты знаешь». А сейчас, после игровой трилогии «Рай», выйдет моя документальная картина «В подвале». Мне всегда было интересно и то, и это. Ведь почему я начал с документальных работ – там у меня было куда больше свободы. У меня, конечно, были очень маленькие бюджеты, но зато никто не стоял у меня над душою - и я мог делать то, что хочу. Разумеется, в документалистике есть свои ограничения: можно показывать только реально существующих людей, только то, что есть на самом деле. Зато в игровом кино, к которому я в итоге пришёл, позволительно фантазировать, выдумывать, там не просто допустима, но естественна постановка. Это как раз то, что меня притягивало: возможность рассказывать истории так, как я их вижу.
- А документалист имеет право вмешиваться в жизнь своих героев?
- Конечно. Но я никогда не требую от людей, о которых снимаю свои документальные фильмы, делать в кадре то, что им не свойственно, чего они и так бы не сделали в жизни. Например, видели ли вы мою картину «Модели»? Там есть ряд откровенно выдуманных, инсценированных ситуаций, но при этом было важно, чтобы эти ситуации происходили так, как они могли бы произойти с этими людьми в реальности. И таким образом реакция героев была естественной – точно так же они среагировали бы на эти ситуации и в жизни.
- А вот, допустим, на войне – документалист видит раненого человека. Он должен ему помочь – или может продолжать съёмку?
- Если это необходимо – конечно, нужно обязательно помочь. Жизнь продолжается, это понятное дело.
- На мой взгляд (и это мнение разделяют многие), «райская трилогия» – высшее достижение Ульриха Зайдля. Есть ли жизнь после «Рая»?
- Критики, конечно, чего только не напишут - что это моя «крайняя точка», «вершина», и на этом – всё. Но я сам всё же думаю, что сумею забраться ещё выше. Меня рано списывать со счётов, у меня много планов. Я ещё не всё сказал.
- Но что же может быть выше Любви и Веры?
- Мой следующий проект - исторический фильм. Для меня это новый, волнующий опыт: я такого никогда ещё не снимал, что меня, конечно, очень сильно подстёгивает. Это рассказ о событиях эпохи наполеоновских войн, двести лет тому назад. Это были времена, когда понятие «государства» во многом оставалось ещё фикцией, отчего значительные массы граждан были лишены всяких прав, а преступниками становились с юных лет.
- Как будет называться этот фильм?
- Пока что у него нет названия. Вернее, есть только рабочее: «Герр Кразл». Так звали нашего главного героя. Это историческая личность, разбойник, которого долго никак не могли поймать.
- Интересно, будет ли в вашем фильме «русский след» - мы ведь тоже воевали с Наполеоном?
- Да вся Европа принимала в этом участие! Но мой герой, увы, не ездил в Россию… Так что действие будет происходить в Австрии. И частью ещё в Богемии – на территории современной Чехии.
- И когда вы начнёте снимать? В следующем году?
- Нет, подготовка займёт два года. На самом деле этот проект существует уже 25 лет. Да-да, я написал сценарий 25 лет назад. Но снять его никак не мог – это очень дорого. Я просто не мог позволить себе этот фильм с финансовой точки. Ведь я хочу работать так, как привык: чтобы ни на что не отвлекаться, не думать о сроках и накапливающихся счетах. Но теперь, наконец-то, такая возможность у меня есть. Так что я ещё раз переработаю сценарий – и мы начнём вплотную этой картиной заниматься.
- Не страшно ли вам от современности переходить в историческую условность: декорации, костюмы?..
- Нет, бояться этого не надо. Понимаете, фильм не станет очередной костюмированной постановкой. Это будет современная картина – в том плане, что она расскажет о тех вещах, которые волнуют современного зрителя. Это не то кино, о котором можно будет сказать: «А, ну это когда-то там давно было, сейчас всё уже по-другому». Мне не так важно, соответствует ли костюм эпохе или нет. Главное - это атмосфера.
- Кажется, я понимаю вас. С такой же позиции Андрей Тарковский снимал «Андрея Рублёва»...
- Хороший пример. Прямо в точку.
См. также:
Фильм «Рай: Любовь» в «Обзоре кинопремьер»